Дмитрий Мережковский - Франциск Ассизский

Ровно на полпути между Ассизи и Портионкулой, у больницы прокаженных, где встретил Франциск одного из них, двадцать лет назад, попросил он поставить носилки на землю и приподнять его; обратил слепые глаза на город Ассизи и, осенив его крестным знамением, сказал: «Господи, да будет этот город мой вовеки и Твоим; я любил его, – люби и Ты!»[293]

Сразу наступило такое улучшение в Портионкуле, что братья начали было надеяться на чудо исцеления.

Радовался Блаженный, что «тело его там же умрет, где родилась его душа», – в Портионкуле, «Частице Земли», – второй на земле точке царства Божия, после той первой, на горе Блаженств. Радовался, как узник, бежавший из темницы на волю: свежестью лесной дышал и не мог надышаться; слушал пенье сестер своих, Птиц, и брата своего Кузнечика, – и не мог наслушаться.

пел еще радостнее здесь, на лоне Матери Земли.

пел или шептал, иногда просыпаясь ночью: для него была уже вечная ночь – вечный день. Солнце одно уже закатилось; пел другое Солнце, незакатное.

Но внезапное улучшение в Портионкуле было только последнею, в потухающей лампаде, вспышкою пламени.

1 октября, в четверг, он был так плох, что думали, – отходит. Но не отошел и, только что стало полегче, начал что-то тихонько шептать. Братья, наклонившись к нему, услышали:

«Голого, голого… когда я буду при последнем издыханьи, положите меня на голую землю, голого, и столько времени оставьте так, сколько нужно человеку, чтобы медленным шагом пройти с версту!»[294]

И опять с мольбою бесконечной:

«Голого! голого! голого!»

Вечером в пятницу велел принести хлеб и прочесть Евангелие от Великого Четверга; думал, что день тот – Четверг: времени для него уже не было; был вечный Великий Четверг – вечная Тайная Вечеря.

Перед праздником Пасхи Иисус, зная, что пришел час Его перейти от мира к Отцу, явил делом, что, возлюбив Своих, сущих в мире, возлюбил их до конца (Ио. 13, 1).

Молча взял хлеб Франциск, благословил, преломил и подал братьям. Но в молчании казалось им, что сам Иисус говорит:

сие есть Тело Мое.

Чаши не было; но им казалось, что сам Иисус подает им чашу и говорит:

сие есть Кровь Моя.

Так совершилась первая Тайная Вечеря уже не в одной из двух Церквей, Западной, Римской, а в единой, Вселенской. «Таинство Тела и Крови могут совершать только служители Римской церкви» (священники), – говорил Франциск,[295] но сделал иначе: таинство совершил, не быв священником.

Вечером в субботу, 3 октября, видя, что Блаженный отходит, братья исполнили волю его, с точностью: догола раздели, только власяницу на чреслах оставили, и положили на голую землю. И весь затрепетал он от радости, что верен будет до конца Возлюбленной своей, Прекрасной Даме, Бедности; голым, как младенец, выходящий из чрева матери, вернется в Землю Мать.[296]

Долго лежал он молча, и лицо его светлело, как бы озаряемое внутренним солнцем. Вдруг запел тихо, но так внятно, что все удивились.

Voce ad Dominum clamavi… libera me! Голосом моим к Господу воззвал я… освободи меня! (Пс. 141, 1–7).

Кончил петь и, подняв слепые глаза, воскликнул:

«Господи, благодарю Тебя за то, что Ты дал мне умереть свободным от всего!»[297]

Первое слово его, когда ушел он от отца, было о свободе и последнее – тоже.

Сумерки сходили на блаженно-пустынные, как будто не на земле, а где-то в раю, лиловеющие холмы и долины Умбрии. В небе играла звезда вечерняя, переливаясь всеми цветами радуги, так же как утренняя, умирающая в солнце, Звезда Франциска.

В келье, где голый лежал он на голой земле, было так тихо, что братьям казалось, что никогда еще не было в мире и никогда уже не будет такой тишины.

Вдруг послышалось пение жаворонков, lodola capellata, тех самых, которых любил Блаженный за то, что «носят они на головках как бы монашеский куколь и темный цвет перьев их напоминает цвет монашеских ряс»; и за то, что «смиренно питаются, бегая по дорогам, находимыми в навозных кучках зернами и Господу своему так же сладко поют, как Нищие братья, от всего земного свободные». Этих-то жаворонков множество слетелось на соломенную крышу той хижины-кельи, где умирал Блаженный, и, кружась над ней, тихо пело. И страшно, и чудно было братьям слышать, как птицы дневные Солнцу Ночному поют.[298]

Так тихо отходил он, что никто не слышал его последнего вздоха, и только тогда, когда жаворонки вдруг замолчали, поняли все, что он отошел.

Папой Григорием IX и братом Ильей воздвигнут был, в городе Ассизи, великолепный собор св. Франциску, возлюбленному Прекрасной Дамы, Бедности, и Ей самой – гробница богатейшая, неколебимая твердыня Собственности. Самого свободного из людей Церковь заковала в золотые цепи – ризы икон; самого живого похоронила, как мертвого. Но были, есть и будут люди, слышащие голос Живого: «Я, маленький брат ваш, Франциск, целуя ноги ваши, молю и заклинаю вас всех, во всем мире живущих, людей… принять с любовью и смирением слова Господа нашего Иисуса Христа… и по ним жить».[300]

Мало сейчас и, вероятно, долго еще мало будет людей, чье сердце от этой мольбы содрогнется, как будто их, в самом деле, молит, «целуя ноги» их, Серафим Распятый. Что же им делать сейчас? То, чему нас учит сам Франциск: соединиться в Третье Братство, Tertius Ordo, включающее в себя и самых слабых, грешных людей, – таких, как мы. «Третье Братство» – все человечество в Третьем Царстве Духа, в будущей Вселенской Церкви. Этого Франциск умом еще не знал, но сердцем, может быть, уже чувствовал. И по тому, что такие грешные, как мы, это уже знают, – видно, какое движение Духа совершилось в человечестве от Франциска до нас.

Третье Царство Духа возможно и для таких, как мы, потому что и в таком человечестве, каково оно сейчас, совершается через Святых шествие Духа от Иисуса к нам.

Salvatore Vitali. Paradisus Seraphicus. Milano, 1645. – Maurice Beaufreton. Saint François d'Assise. Paris: Plon – Nourrit et C° [1925]. P. 28.

Speculum Perfectionis. IV. 16.

Bonaventura. Legenda Major. IV, XXV. – Speculum Vitae. 32, 69–771. – Conformit. 144. – Tres Socii. 56.

Speculum. Perfect. IV. 16. – Celano. Vita Prima. II. 7.

Celano. V. P. I. 15.

Parad. XI. 50–51: di queste coste… nacque al mondo un sole.

Tres Socii. XXI. – Celano. V. P. I. 21.

Gilbert Keith Chesterton. Saint François d'Assise, traduit de 1'anglais par Isabelle Riviere. Paris: Plon – Nourrit et C° [1925]. P. 97.

Acta Philippi e codic. Oxon. 34 (Lipsius. Die Apokryphen Apostelgeschichten und Apostellegenden. Ein Beitrag zur altchristlichen Literaturgeschichte von Richard Adelbert Lipsius. Braunschweig: C. A. Schwetschke und Sohn, 1883–1887. II. 2. P. 19). – Resch. Agrapha; ausser canonische Schriftfragmente, gesammelt und untersucht und in zweiter vôllig neubearbeiterer durch alttestamentliche agrapha vermehrter Auflage herausgegeben von Alfred Resch Leipzig: J. C. Hinrichs, 1906. P. 279.

Henri Monnier. La mission historique de Jésus. Paris: Fischbacher, 1914. P. 196.

Émile Gebhart. L'ltalie mystique: histoire de la renaissance religieuse au moyen age. Paris: Hachette, [1928]. P. 201.

См. примечание к «Августину». VIII.

Celano. Vita Secunda. II. 124.

Specul. Perfect. I. 3, 4.

II Enarrat. in Psalm. XV. 13.

Celano. V. S. II. 51.

Habens vultum angelicum et faciem gratiosam. – «Venite ad me, fratres mei dulcissimi, et audite verba mea». Fra Salimbene. Cronica, ap. Gebhart. 231.

Fioretti di San-Francesco. 34.

Gebhart. 233–257.

Paul Sabatier. Vie de Saint François d'Assise. Paris: Fischbacher, 1931. P. 51–60. – Gebhart. 31–33.

Parad. XVII. 51: la dove Cristo tutto di si merca.

Gebhart. 39–45.

Parad. XII. 141–142:

Il calavrese abate Giovaccino,

di spirito prophetico dolato.

Acta Sanctor. Martii. I. – Gebhart. 62–63.

Super IV Evang. Fol. 190 verso. – Concordia Novi et Veteris Testamenti. V. 57. – Expositio in Apocalyps. Fol. 134, 144 verso.

Sabatier. 63.

Gebhart. 62–63.

Acta Sanct. 1. c. – Gebhart. 65.

Sabatier. 62–63. – Acta Sanct. 1. c.

Acta Sanct. 1. c. – Gebhart. 69–82. – Sabatier. 63.

Concordia Novi et Veteris Testamenti. Venecia, 1519. P. 8. – Ernest Renan. Nouvelles études d'histoire religieuse. Paris: Calman Levy, 1924. P. 255. – Paul Eugene Louis Fournier. Études sur Joachim de Flore et ses doctrines. Paris: A. Picard & fils, 1909. P. 18. Три далеких предшественника Иоахима, – св. Августин, Скот Эриген и Амори Шартский. В «Граде Божием» и в «Истолковании Евангелия Иоанна» семь великих «годин», «веков» или «царств»: пять – в Ветхом Завете, в эоне Отца: первая година от сотворения мира до потопа, вторая – до Авраама, третья – до Давида, четвертая – до Вавилонского пленения, пятая – до Рождества Христова. Шестое царство Сына – настоящее; а седьмое – будущее, – царство Духа Святого, – «торжествующая церковь Иоанна», «Град Божий», civitas Dei, «тысячелетнее царство святых на земле», «день седьмой творения». – «Нынешняя Церковь, Петра, – учит Августин, – только тень будущей Церкви Иоанна»; та – лишь «странствие, путь, а эта – отечество»; та – «хороша, но прискорбна», а эта – «лучше и блаженна» (De civit. Dei. XX и XXI. – In Ioann. Evang. Tractat. 36. 124). Скот Эриген, в IX веке, соединяет семь Августиновых «царств» или «веков» – в три: Первый, Второй и Третий Завет. «Видимость Церкви настоящей, Сына, рассеется, как тень, в восходящем солнце будущей Церкви, Духа Святого», – учит Эриген (Gebhart. 59).