Андрей Снесарев - Невероятная Индия: религии, касты, обычаи

Толпы молящихся сходятся в особые места в надежде увидеть этих животных. Например, в Раджахмандри, в стороне от большой дороги, имеется старый муравейник, на котором красуется каменное изображение кобры, а кругом — грубые его подобия, вырезанные из дерева. Старая змея, живущая в этом холмике, выползает иногда из своего логовища, чтобы погреться на солнце или поесть яиц или мяса, которые приносят люди. К холмику толпами приходят женщины, молящие о плодородии; если им удается увидеть змею, они уходят с облегченным сердцем, уверенные, что их молитва услышана. Среди взрослых женщин порою можно увидеть совсем маленьких девочек, заблаговременно молящих о плодородии своего чрева.

Против укуса змеи, как считается, помогают камень, якобы вынутый из ее пасти, специальные мантры, заговоры и пр.

Имеются специальные жрецы, которые кормят змей молоком, плодами, мясом и т. д. и которые переносят их с особыми церемониями из одного места в другое. Еще голландец Вишер в 1743 году подметил, до какой избалованности доходят змеи, которым никто не угрожает: они проползают между ног людей, когда те принимают пишу, и пожирают у них на виду рис из горшка или с листа, а люди сидят окаменелые, пока чудище не насытится и не удалится прочь.

Убить змею — величайший грех, а видеть ее мертвой — знак, предвещающий большие несчастья. Благочестивые малаяны (горное племя Малабара), найдя убитую змею, погребают ее с такими же почестями, какие оказываются только особам, которые принадлежат к высоким кастам: тело змеи покрывается шелком и сжигается на сандаловом дереве; при этом брахман выполняет очистительные церемонии, и производятся должные омовения. На Малабарском берегу отдельный уголок в доме очень часто посвящается змее.

Змеи, как говорят легенды, влюбляются в девушек и преследуют их. Но змея никогда не укусит свою избранницу.

Мы далеко не исчерпали картину индийской жизни. Но она столь пестра и сложна, что охватить ее одним махом не представляется возможным.

Рядом с высокими школами философского мышления и утонченными религиозными системами мы находим примитивные формы демонологии; развитая техника уживается с первобытными способами добывания огня; лаборатории Калькутты и Лахора, дающие блестящие результаты в борьбе с инфекционными болезнями, соседствуют с дикими приемами врачевания и колдовством. Сочетание просвещенного и дикого, передового и глубоко отсталого очень характерно для Индии.

Раздел о суевериях позволяет нам сделать вполне практические выводы. Он иллюстрирует, в каком сумбуре суеверий, предрассудков, разного рода «необходимостей», глупых опасений, подозрений и прочего, тому подобного, живет народ Индии. Этот раздел ясно говорит, что древние обычаи со всеми их требованиями переплетаются, как спрут, с народным телом Индии и своей могучей, всюду проникающей властью господствуют над думами, трудом, жизнью и судьбами. Быстро оторвать народ от присущего ему быта нельзя ни предписаниями, ни просвещением или другими более совершенными мерами, и поэтому суеверия еще долго будут определять жизнь большого числа индийцев…

Гаятри — стихотворный размер, которым написаны большинство индуистских священных текстов. (Прим. ред.).

Стих «Ригведы»: «Да сподобимся мы света Савитара небесного, желанного, и сам он да вдохновит наши молитвы» (Ригведа III, 62, 10). Савитара — бог солнца. Здесь и далее, кроме спец. оговоренных случаев примечание автора.

Уже в ведах говорится о 33 богах, один раз о 3339; в «Атхарваведе» эта цифра еще увеличивается; одних гандхарв насчитывается 6333, Дюбуа говорит о 330 млн. богов (J. A. Dubois. Hindu Manners. Customs and Ceremonies. Oxford, 1906, reprinted 1953. P. 612).

Книги «брахманы» и представители высшей касты «брахманы» произносятся на санскрите одинаково, исключая окончания.

Эта вторая категория сутр делится, в свою очередь, на грихьясутры, регулирующие домашний ритуал, и на дхармасутры, относящиеся к гражданскому праву и обычаю. Из них происходят позднее дхармашастры, или кодексы законов.

Счет у ариев велся по зимам; человеку желали прожить сто зим.

Сравнение «Авесты» с «Ригведой» показывает ясно, что сома являлся видным фактором в мифологии и культе еще индоиранского периода; у иранцев (в «Авесте») сома называется «хаома».

Богине посвящено около 20 гимнов, полных красоты и вдохновения, витающих на границе между религией и поэзией. В этом восхвалении много восточного колорита, иногда непонятного европейскому читателю. Ушас — и юная красавица, наряженная матерью, и богато убранная танцовщица, и пестро разодетая жена перед своим супругом, и женщина, выступающая из купальни, улыбающаяся и уверенная в непреодолимой силе своих прелестей, обнажающая грудь перед взором людей.

«В детстве ей полагается быть под властью отца, в молодости — мужа, по смерти мужа — [под властью] сыновей: пусть женщина [никогда] не пользуется самостоятельностью» (Ману V, 148).

Например, Ману изрекал такую истину: «Муж, совершивший священнодействие, сопровождаемое чтением мантр, всегда — и в [надлежащее] время и не вовремя — доставляет счастье жене и в этом мире и в будущем», или еще сильнее: «Муж, [даже] чуждый добродетели, распутный или лишенный добрых качеств, добродетельной женой должен быть почитаем, как бог» (Ману V, 153–154).

Концепции «Ригведы», более отчетливые о рае и очень туманные об аде, в «Атхарваведе» расписаны яркими и конкретными узорами: рай с небрыкающимися и готовыми всегда доиться коровами и пленительными апсарами не уступит раю ислама, а ад, где грешники сидят в лужах крови, едят человеческое мясо, а пьют или слезы обиженных ими, или воду, служившую для омовения покойников, сам по себе не менее внушителен.

Особенно в этом отношении знаменит гимн X, 18, например слова: «Расступись, земля! Не дави его! Дай ему легко и быстро погрузиться, укрой его краем [своей] одежды, как мать [укрывает] своего сына» (Ригведа X, 18, 11).

«Те болезни, которые следуют из рода за сверкающей свадебной процессией невесты, да уведут их достойные жертв боги снова туда, откуда они пришли» (Ригведа X, 85, 31). Факт столь значительных биологических знаний ариев может дать известную нить в изучении вопроса о происхождении каст.

Обвязывание женихом вокруг шеи невесты тали или ботту (брачное ожерелье), ныне считающееся важнейшим моментом церемонии (как надевание колец христианами), в ведах не упоминается.

Ригведа X, 90.

Тех, что не совпадают с гимнами «Ригведы».

Ригведа III, 34, 9.

В «Ригведе» чувствуется уже борьба между употреблением мяса в пищу и растущим принципом святости коровы; последняя носит эпитет aghnya, то есть «не подлежащая убийству», но при некоторых торжественных обрядах в честь богов, предков, при возлиянии сомы животные, по-видимому, еще долго убивались; однако забивание коровы в честь гостя уже в период сутр стало выходить из обычая. В этом случае над коровой заносился нож, но гость должен был сказать фразу: «Не убивайте безвинную корову; она — Адити — богиня». И далее: «Пусть она идет и ест траву» (Параскара Грихьясутра I, 3, 26–28).

Ману специально упоминает только Курукшетру и Ганг: «Если у тебя нет разлада с тем сыном Вивасвата, божественным Ямой, который обитает в твоем сердце, можешь не ходить ни к Гангу, ни к [жителям] Куру» (VIII, 92).

В наши дни преобладающее место среди богомольцев, как и в далекие дни истории, занимают женщины, хотя законы всегда неодобрительно относились к религиозным странствованиям женщины, а иногда прямо их запрещали.

История едва ли когда знала другой пример столь высоко поднятого класса над всей народной массой. Приведем примеры. Властитель народа (царь), по Ману, обязан был заботиться о народе, не отступать в бою и почитать брахманов (VII, 88). Брахман имеет право на счастье в 20 раз большее, чем обычный смертный. Предельное наказание для брахмана — исключение из касты. Десятилетний брахман и столетний кшатрий относятся один к другому, как отец и сын, но из них двоих брахман есть отец (II, 135). Есть два рода богов — «дева» и «брахманы» (см. также I, 100, 101; VIII, 37, 124, 380, 417; IX, 31, 85, 317). «Шатапатха брахмана» говорит: «…солнце не вставало бы, если бы жрец не совершал жертвоприношения». Но нужно заметить, что так о брахманах говорили сами брахманы. В народной массе они определялись в другом колорите, недаром народный театр, поговорки, басни и т. д. чаще всего рисуют брахмана в виде глупца, обжоры, бездельника, сладострастника и т. п. Так забавно корректируется народной фантазией возвышенная брахманская теория.