Дональд Карсон - Новый Библейский Комментарий Часть 2 (Ветхий Завет)

К счастью, нередко оказывается, что эффект, создаваемый игрой звуков, может быть достигнут и другими способами, однако оценить по достоинству звучание библейской поэзии можно только в оригинале, что является большим стимулом к изучению иврита. Повторение одинаковых или похожих звуков часто использовалось пророками, желавшими таким образом лучше донести свою мысль до людей (напр.: Ис. 5:7; 7:9).

(б) Слова. «Лексический параллелизм» в Пс. 2:3 выражается в том, что слова «расторгнем» и «свергнем», «узы» и «оковы» близки по значению. Сходные по смыслу слова, часто находящиеся в параллельных строках, называются словарными парами. Иногда их значения настолько близки, что они кажутся синонимами, хотя в языке абсолютные синонимы очень редки, если вообще возможны, так что нужно различить как расхождение, так и частичное совпадение их значений.

(в) Структура предложения. Грамматический параллелизм двух фраз в Пс. 2:3 очевиден (глагол — местоимение — существительное). (Рассуждение автора основано на англ. переводе Библии. — Прим. пер.). В других стихах часто наблюдаются незначительные грамматические расхождения (напр., единственное /множественное число, мужской /женский род, глагол совершенного /несовершенного вида), вносящие разнообразие, а иногда даже помогающие раскрыть смысл. В Прит. 10:1 (см. выше) единственное грамматическое расхождение состоит в том, что во второй фразе глагол («радует») заменен существительным («огорчение»). В данном случае слова и структура предложения идентичны, тем самым особенно подчеркивается смысловой контраст понятий, противопоставление мудрости и глупости.

(г) Смысл. Параллелизм словарного и структурно–грамматического уровня в Пс. 2:3 неизбежно приводит к семантическому параллелизму — высшему и наиболее сложному уровню. Обе фразы подобны одна другой, сообщая о том, как цари народов планируют бунт против Бога Израиля и Его Мессии. Тем не менее в следующем разделе мы увидим, что абсолютный семантический параллелизм встречается крайне редко.

Исследования Адель Берлин помогают раскрыть как ценность, так и недостатки труда Лоута. Основная проблема классификации Лоута состоит в том, что очень многие стихи не укладываются в его схему. Кугель, отмечая огромное количество исключений, предложил рассматривать отношение между двумя фразами следующим образом (см. там же, с. 51): «Поскольку В связано с А таким образом, что, развивая его, перекликаясь с ним, повторяя его, противопоставляясь ему, — неважно, что конкретно делая, — оно (В) имеет эмфатический, «вспомогательный» характер, и именно этот фактор, а не какая–то эстетически ориентированная параллельная симметрия, представляет собой смысл библейского параллелизма».

Подводя черту, можно допустить, что раннеиудейский подход к этому вопросу выглядел так: «А не равно В»; традиционный подход таков: «А равно В», Кугель же считает, что «есть А, а есть еще нечто большее, и это есть В». Кугель рассматривает параллелизм как малополезную концепцию и задает вопрос о том, есть ли разница между природой поэзии и прозы. Главным образом речь идет о семантическом параллелизме, так как параллелизм других уровней, считает Кугель, и остальные свойства поэтического стиля часто более очевидны.

Аналогичное мнение выразил Роберт Альтер (Alter R. The Art of Biblical Poetry, Basic Books, 1985. P. 19): «При наличии семантического параллелизма в строке происходит характерное смещение смысла в сторону его усиления (как в случае парадигмы числительных) или фокусирования, конкретизации или даже драматизации».

Анализируя те же строки, Давид Клайнз (David Clines) говорит, что фраза А имеет обобщенный, неясный смысл, тогда как фраза В конкретизирует каждое слово, символ или утверждение фразы A («The Parallelism of Greater Precision: Notes from Isaiah 40 for a Theory of Hebrew Poetry» in Directions in Biblical Hebrew Poetry, ed. E. R. Follis, JSOT Press, 1987. P. 77–100). В Ис. 40:3 читаем:

Глас вопиющего в пустыне: приготовьте путь Господу,

прямыми сделайте в степи стези Богу нашему.

Вторая фраза проясняет смысл первой. Очевидно, что слово «стезя» имеет буквальное значение «дорога», а не метафорическое — «образ жизни», и что путь предназначен для Самого Бога. Конечно, автор может продвигаться от А к В различными способами. Вот некоторые предложения Р. Альтера:

Саул победил тысячи,

а Давид — десятки тысяч (1 Цар. 18:7).

Саулу совсем не нравилось такое сравнение. Существительное и прилагательное, заменяющее его, являют пример грамматической интенсификации (Прит. 4:3):

Ибо и я был сын у отца моего,

нежно любимый и единственный у матери моей.

В Иер. 7:34 вторая фраза конкретизирует место нахождение людей и кто они:

И прекращу в городах Иудеи

и на улицах Иерусалима

голос торжества и голос веселия,

голос жениха и голос невесты.

Драматизация имеет место в том случае, если утверждение первой фразы во второй перерастает в гиперболу:

лицем до земли будут кланяться тебе

и лизать прах ног твоих (Ис. 49:23).

Такой же эффект создается посредством метафоры или сравнения:

Ты поразишь их жезлом железным;

сокрушишь их, как сосуд горшечника

(Пс. 2:9).

Существует еще один вариант смещения значения, представляющий особую важность. Р. Альтер отмечает, что, наряду с высоким мастерством повествования в прозе, для Библии характерно отсутствие эпических поэм, подобных «Илиаде» или «Гильгамешу». Альтер объясняет этот тем, что (там же, с. 39) «то, что поэты предлагают нам, — это не повествование, а повествовательность, то есть, если можно так выразиться, повествовательное развитие метафоры». Смысловые пласты стиха не столько параллельны, сколько находятся в развитии; не рассказывая о конкретном событии, поэт тем не менее верно интерпретирует его:

Вот нечестивый зачал неправду,

был чреват злобою

и родил себе ложь (Пс. 7:15).

Здесь медленное, но неуклонное рождение зла выражено в образах зачатия и рождения (см. аналогичные случаи в Пс. 7:6; 17:7–15,25).

Поэзия может в краткой форме сказать нам о многом. Параллелизм обладает бесконечными возможностями, однако библейская поэзия полна также и метафорами. Образы и метафоры быстро кружатся, корректируя, усиливая и дополняя друг друга. Иногда встречаются устойчивые метафоры, усиливающие фундаментальные истины о Боге (напр., о Господе как о пастыре). Кое–где развитие метафоры может быть поразительным (напр., Пс. 38:12) или необычайно детализированным (напр.: Иов. 14; Ос. 14:4—8). Трудно переоценить практическую и теологическую ценность метафор. Они — средство, с помощью которого можно интерпретировать наш собственный опыт, и они — карты, с помощью которых мы можем прокладывать курс нашей жизни. Поэтому читателям Библии стоит попытаться расширить свои знания о культуре древнего Ближнего Востока для того, чтобы почувствовать силу истин, так часто представленных в ярких выразительных образах.

Использование метафор в библейской поэзии помогает верующим всех времен воспринимать ее истины. Любая притча и любой псалом применимы к различным обстоятельствам в жизни разных людей. Болезни, враги, ощущение оставленности Богом — все это напасти, осаждающие Божий народ (напр.: Пс. 6). Розги может не быть под рукой (Прит. 13:25), но резкое слово или ограничение могут помочь. Мы выводим общие закономерности из частных случаев, а затем применяем общее в конкретной ситуации.

В книгах пророков мы часто обнаруживаем, что пророчества могут быть отнесены к различным историческим событиям (напр.: Ис. 13 и Откр. 18). Поэзии свойственна открытость, которая поощряет читателя к творческому ее осмыслению через многие варианты интерпретации.

С другой стороны, закон или доктрина, как правило, требуют согласия с одним единственным смысловым положением.

Эта открытость — одна из причин тех трудностей, с которыми сталкиваются читатели поэзии в отличие от читателей прозы. В поэзии нам самим приходится заполнять пробелы, воссоздавать опущенное и толковать смысл поэтического произведения. Вникая в тайну, сложность и яркость образов, мы стараемся соотнести их с нашей жизнью. При этом мы ощущаем, что автор очень близок нам, и это побуждает нас смотреть на мир его глазами. Это не значит, что восприятие поэзии — всегда субъективно и произвольно. Внимательное чтение поэтического произведения должно обогащать нас и помогать нашему проникновению в тот смысл, который вкладывали в данный текст его автор и его тогдашние слушатели, а также в тот, который находим в нем сегодня мы сами.