Мать - Мать. Воспитание личности. Книга вторая

И теперь вот, в конце свой жизни, я с детским неведением спрашиваю: какой во всем этом смысл? Какому Богу, простираясь ниц, станем мы приносить жертвоприношения? Что означает видение Шехины? Зачем мы жили, почему умираем? В чем смысл нашего скоротечного пребывания на земле, для чего все наши усилия, борьба, достижения, за которые мы расплачиваемся страданиями? К чему все эти наши волшебные мечты, воодушевление, вызываемое у нас мнимыми достижениями, в действительности влекущими нас лишь в бездны бессознательного и пропасти неведения, которые, как кажется, невозможно уничтожить никакими способами и средствами? И, представляется, что для человечества все должно закончиться неизбежным итогом – полным исчезновением с лица земли, растворением в небытии, еще более загадочным, чем даже наше появление на свет; все кажется совершенной нелепицей, какой-то дурной шуткой, столь же мрачной, сколь и бессмысленной.

В отличие от большинства из вас я входил в жизнь без всякого намерения улучшить участь себе подобных. Стремление к знаниям – причем в современной форме, форме науки – было во мне сильнее жажды действий. Для меня не было ничего заманчивее, чем приподнять уголок завесы, скрывающей от нас тайны Природы, чем понять хотя бы несколько в большей степени ее скрытые пружины. Скорее всего, подсознательно, без всяких доказательств, я придерживался убеждения, что рост наших познаний с неизбежностью увеличивает наши возможности и всякая победа над Природой рано или поздно выльется в улучшение условий жизни людей – как материальных, так и нравственных. Для меня – как и для всех мыслителей, своими корнями уходящих в прошлый век, век окончательного утверждения науки на твердых основаниях – невежество являлось главным, если вообще не единственным злом, поскольку именно оно, по моему мнению, тормозило взлет человечества к совершенству. Без всяких дискуссий мы были уверены в неисчерпаемых способностях рода человеческого совершенствоваться до бесконечности. Хотя прогресс на самом деле мог оказаться как скорым, так и медленным, неизбежность его была для нас очевидна. То, что уже было достигнуто, вселяло в нас уверенность в том, что мы сможем продвинуться и дальше. Для нас знать больше автоматически означало и больше понимать, взойти на более высокую ступень умственного развития, достичь более ясного, точного взгляда на жизнь – коротко говоря, стать совершеннее.

Был у нас и еще один неявно принимаемый нами постулат, который состоял в том, что мы способны познать вселенную такой, какова она есть в действительности, постичь объективные законы ее бытия. Это казалось настолько само собой разумеющимся, что даже никогда и не оспаривалось… Существует вселенная, существую я, и моя задача – познать ее. Разумеется, я – только часть Вселенной, но в акте познания я как бы отделяю себя от нее и веду свои наблюдения, произвожу опыты беспристрастно и объективно. Я принимаю за аксиому, что то, что я называю законами Природы, существует независимо от меня, от моего разума, что они существуют сами по себе и что они будут одни и те же для любого другого разума, способного воспринимать их деятельность.

Итак, я начал свою работу, вдохновленный таким вот идеалом чистого знания. В качестве своего научного поприща я избрал физику или, более определенно, область, связанную с изучением атома, радиоактивности, область, в которой Беккерель и супруги Кюри указали наиболее оптимальный путь развития. Это было время, когда исследования естественной радиоактивности начали уступать место работам по изучению искусственной, когда, казалось, становились реальностью мечты прежних алхимиков. Мне довелось работать с выдающимися физиками, открывшими расщепление урана, я стал свидетелем рождения атомной бомбы… Это были годы напряженного, упорного, целеустремленного труда. Именно в это время у меня впервые появилась идея, которая привела меня к моему первому открытию и благодаря которой сегодня мы имеем возможность получать электрическую энергию непосредственно из внутриатомной или ядерной. Как вам известно, это открытие произвело глубокий переворот в экономическом состоянии всего мира, поскольку из-за дешевизны добываемой по новому методу электроэнергии в ней нигде не было недостатка. Если это открытие и имело столь бурный резонанс, то именно потому, что освободило человека от проклятия тяжкого труда: от необходимости добывать хлеб, что называется, в поте лица своего. Итак, я добился исполнения своей юношеской мечты, совершил великое открытие, в то же время мне была понятна и вся его практическая важность для человечества, которому я принес значительную пользу, хотя и не ставя себе это конкретной целью.

У меня действительно были основания быть вполне довольным собой, но если я и испытывал это чувство, то продолжалось оно недолго. Ибо вскоре после этого – теперь я уже могу сказать вам об этом, так как мы находимся на волосок от смерти и моя тайна, верно, будет погребена в морской пучине вместе со мной, – итак, как я уже сказал, вскоре после этого открытия я нашел способ высвобождения атомной энергии не только из урана, тория и еще нескольких других редких металлов, но и из большинства известных, более широко распространенных металлов, таких, например, как медь и алюминий. И вот тогда я неожиданно очутился перед грандиозной проблемой, которая вконец измучила меня. Следовало ли мне предать огласке мое открытие? До сегодняшнего дня никто, кроме меня, так и не знает об этой моей тайне.

Всем вам известны последствия изобретения атомной бомбы, вы знаете также, что за этим последовало создание водородной бомбы, оружия неизмеримо более разрушительного. И вы, точно так же как и я, знаете, что мировое сообщество охвачено смятением, находясь под бременем открытий, которые дают ему в руки небывалую разрушительную силу. Но если бы я сейчас обнародовал свое новое открытие, раскрыл свою тайну, я предоставил бы в распоряжение первого встречного силу поистине дьявольских масштабов. И тогда использование этой силы могло бы стать совершенно бесконтрольным, неуправляемым… Если запасы урана и тория легко оказались в полной государственной монополии, то это случилось прежде всего потому, что их добыча труднодоступна, главным образом, из-за сложности их активизации в атомных реакторах. Но вам легко представить, что произошло бы, если бы любой преступник, маньяк или фанатик мог бы в своей кустарной лаборатории соорудить устройство, способное одним взрывом поднять на воздух Париж, Лондон или Нью-Йорк! И не стал ли бы такой взрыв последним для человечества? Под грузом своего открытия мучительными сомнениями терзался и я сам; я пребывал в самой тревожной нерешительности долгое время, но и доныне не сумел прийти к какому-либо определенному решению, удовлетворительному и для моего ума, и для сердца.

Как видите, первый постулат, который я выдвинул для себя, когда еще молодым ученым приступил к исследованиям тайн Природы, рассыпался в прах. Даже если умножение знания и приносит нам дополнительные возможности, дополнительные источники энергии, отсюда отнюдь не следует, что это будет автоматически содействовать совершенствованию человечества. Научный прогресс не влечет за собой с необратимостью и прогресс нравственный. Научное, чисто интеллектуальное, знание бессильно изменить человеческую природу, а между тем в этом появляется настоятельная необходимость. Если погоня за наслаждениями, рабская покорность страстям будут жить в нас и дальше – то есть все будет почти так же, как в Каменном Веке, – человечество обречено на гибель. Мы достигли такой черты, что, если в человеческом мире не произойдет быстрых и радикальных нравственных изменений, человечество погубит себя, обладая теми разрушительными средствами и возможностями, которые оно имеет в своем распоряжении.

Что же сталось со вторым моим постулатом юности? Могу ли я, по крайней мере, испытывать радость от обладания чистым знанием, от того, что мне удалось кое-что понять в скрытых механизмах природных явлений; могу ли надеяться, что постиг подлинные законы, которыми управляется Природа? Увы и увы! Боюсь, что и в этом случае мой идеал не оправдал моих ожиданий, оказался несбыточным… Мы, люди науки, уже давно отказались от представления, что теория должна быть либо истинной, либо ложной. Теперь мы обычно судим о ней по тому, насколько она удобна, согласуется с фактами и дает им работающее истолкование. Что же касается ее действительной подлинности, то есть насколько она соответствует реальности, то это уже совсем другое дело. И возможно, сам этот вопрос лишен смысла. Нет сомнений, что существуют – да что я говорю, конечно же, существуют – различные теории, объясняющие одни и те же факты одинаково хорошо и, следовательно, они равноценны по своей обоснованности. Да и вообще, что такое в сущности все эти теории? Это некие символические конструкции, ничего более. Бесспорно, они полезны, так как дают возможность предсказывать развитие тех или иных процессов, событий, но они, в конечном итоге, не в состоянии дать ответ на вопросы «что, как и почему»? Они не способны помочь нам проникнуть в мир подлинной реальности. У вас постоянное ощущение, что вы ходите вокруг да рядом с истиной, с реальностью вещей, приближаетесь к ней с той или иной стороны, с той или иной точки зрения, но никогда вам не проникнуть в нее; нет у вас и надежды, что она сама откроет себя вам.