Н. Сомин - Климент Александрийский и свт. Иоанн Златоуст: два взгляда на богатство и собственность

И, восхищенный жизнью Иерусалимских первохристиан, святитель прямо с амвона призывает своих прихожан (правда, без особой надежды на успех) последовать их примеру:

"Но если бы мы сделали опыт, тогда отважились бы на это дело. И какая была бы благодать! Если тогда, когда не было верных, кроме лишь трех и пяти тысяч, когда все по всей вселенной были врагами ве­ры, когда ниоткуда не ожидали утешения, они столь смело приступили к этому делу, то не тем ли более это возможно теперь, когда, по благо­дати Божией, везде во вселенной пребывают верные? И остался ли бы тогда кто язычником? Я, по крайней мере, думаю, никто: таким образом мы всех склонили бы и привлекли бы к себе. Впрочем, если пойдем этим путем, то уповаю на Бога, будет и это. Только послушайтесь меня, и устроим дело таким порядком; и если Бог продлит жизнь, то, я уверен, мы скоро будем вести такой образ жизни" /IX:114/.

В «Кто из богатых спасется?» всего этого богатства златоустовской мысли мы не найдем. Правда, ради справедливости следует отметить, что в «Педагоге» Климент также признает, что общее владение установлено Богом:

"Бог предназначил род наш для общности...Все - общее, и бога­тые не должны стремиться иметь больше... Ибо Бог дал нам (я знаю это) право пользования, но в пределах необходимого, и определил, чтобы пользование было общее. Неуместно, чтобы один имел в избытке, когда многие нуждаются" ("Педагог", II,12, цит. по /3:85/).

Однако, это весьма далеко от златоустовского пафоса общей жизни вплоть до общения имуществ. Общественный идеал Климента – общество, в котором всегда есть богатые и бедные; но богатые благотворят бедным, а последние смиряются и с благодарностью принимают. Социальный идеал Златоуста другой: нет ни богатых, ни бедных, ибо все общее, и все, проникнутые любовью друг к другу, живут как «одно сердце и одна душа» (Деян.4,32).

5. «Любовь не ищет своего». И Климент и Златоуст рассматривают проблему богатства на двух уровнях: 1) уровне лично-аскетическом и 2) уровне любви к ближнему. О воззрениях отцов на втором уровне следует сказать подробнее.

Любовь к ближнему Климента дальше благотворительности не идет. Иное дело у Златоуста. Он разворачивает целую философию собственности в свете любви к ближнему. Именно с этой точки зрения он смотрит на богатство: умножает ли оно любовь, или, наоборот, тушит ее. И здесь с удивительным прямодушием и бесстрашием он говорит об обратной зависимости между любовью и богатством:

"...желание иметь средств к жизни больше, нежели сколько у ближнего, происходит не от иного чего, как от того, что любовь охла­дела" /XI:153/.

"...каким образом владеющий богатством бывает благ? Конечно, он не благ, но он становится благим, когда раздает свое богатство. Ког­да же не имеет его, тогда он и благ; и когда раздает его другим, тогда тоже благ; а до тех пор, пока удерживает его при себе, он не бывает благим /XI:705/.

"...если, имея богатство, раздаем его другим, или предложенно­го нам не берем, мы бываем добры; напротив, если берем или приобре­таем его, то становимся недобрыми" /XI:706/.

Именно любовь к ближнему заставляет богатого раздавать свое имение:

"Вот почему и признаком учеников Своих Он поставил любовь, по­тому что тот, кто любит, необходимо печется о благосостоянии любимо­го лица" /VII:781/.

Поэтому для Златоуста уже сам факт обладания богатством говорит о том, что этот человек отвергся христианской любви. В этом смысле богатство для святителя является как бы лакмусовой бумажкой, высвечивающей степень любви в человеке. В качестве при­мера он не раз указывает на богача из притчи о богаче и Лазаре (Лк.16,19-31):

"...первый порок богатого - жестокость и бесчеловечие в высшей степени" /I:787/.

А вот что святитель говорит по поводу обсуждаемого евангельского эпизода с богатым юношей (Мф.19,16-22):

"...юноша сам себя обличил в пустом самодовольстве: ведь если он жил в таком изобилии, а других, находившихся в бедности, прези­рал, то как же он мог сказать, что возлюбил ближнего?" /VIII:262/.

Поэтому стяжание богатства – верный признак жестокосердия. Относительно способов собирания богатства у святителя нет никаких иллюзий:

"Мы видим, что многие собирают великое богатство хищением ... отвечай мне, можно ли сказать, что это богатство от Бога? Нет. От­куда же? От греха" /X:350/.

"Почему же, скажешь, Он многим дает? Но откуда видно, что Он дает? Кто же, скажешь, дает другой? Собственное их любостяжание, грабительство" /XII:173-174/.

"...если ты хочешь разбогатеть, то не лихоимствуй, если хочешь оставить детям богатство, приобретай (богатство) честное, - если только таковое бывает" /XI:21/.

"В отношении имущества невозможно быть одному богатым без того, чтобы наперед другой не сделался бедным" /X:419/.

А вот убийственная, не требующая комментариев, формулировка:

"невозможно разбогатеть тому, кто не делает несправедливости" /XI:703/.

Святитель не устает повторять, что богатство, которое не истра­чено на милостыню фактически есть грабительство и подлежит жестокому осуждению:

"не уделять из своего имущества есть также похищение" /I:805/.

"Как казнохранитель, получивший царские деньги, если не раздаст их кому приказано, а истратит на собственную прихоть, подвергается наказанию и погибели; так и богач есть как бы приемщик денег, следу­ющих к раздаче бедным, получивший повеление разделить их нуждающимся из его сослужителей; посему, если он истратит на себя сколько-нибудь сверх необходимой нужды, то подвергнется там жесточайшей ответствен­ности; потому что имущество его принадлежит не ему собственно, но его сослужителям" /I:805-806/.

В последней цитате святитель разъясняет замысел Божий о богатстве: «богач есть как бы приемщик денег, следу­ющих к раздаче бедным». Здесь снова следует вспомнить Климента, для которого богатство – «орудие», «дар Божий», который следует использовать на благотворение и тем стяжать Небесные обители.

Интересно, что по поводу благодатности богатства Златоуст даже спорит с Ветхим Заветом. Так, останавливаясь на библейском речении: "богатство и нищета от Господа" (Сир.11,14), он дает ему неожиданное для многих толкование:

"Это было сказано в Ветхом Завете, когда богатство счи­талось весьма важным, а бедность была презираема, одно было прокля­тием, а другое - благословением. А теперь не так" /XII:160/.

Иными словами, христианство отказалось от мысли, что богатство есть благословение Божие. Скорее наоборот, ставя во главу угла сотериологию, христианство видит не в богатстве, а именно в бедности более спасительное состояние. "Добродетель гораздо удобнее соверша­ется при бедности" /XI:313/ - замечает святитель.

Итак, по Златоусту, любовь – к Богу и ближнему – требует от христианина отдать все. Именно любовь, возгреваемая Духом Святым, двигала иерусалимскими первохристианами и привела к общности имущества. Святитель общность имений даже на­зывает "виновницей благ" /IX:112/. Однако отсюда не следует, что Златоуст считал общение имений панацеей от всех социальных нестрое­ний. Он делает удивительно глубокое и ценное для нас замечание:

"Но скажи мне: любовь ли родила нестяжание, или нестяжание - любовь? Мне кажется, любовь - нестяжание, которое укрепляло ее еще больше" /IX:110/.

Святитель ясно понимает, что общение имуществ должно зиждеться на высочайшем нравственном уровне; только тогда оно будет благодат­ным и стабильным. Чисто же административное, насильное введение общения иму­ществ, без нравственного усовершенствования людей никаких благих плодов не даст.

6. Новоначальные и совершенные. Итак, мы видим, что разница между воззрениями Климента и Златоуста глубока. В частности, концепция Климента имеет тенденцию к оправданию и даже освящению частной собственности. По Златоусту же, высшей экономической формой устроения христианской жизни является общественная собственность. Однако, с другой стороны, Златоуст приемлет практически все соображения Климента. Мы снова возвращается к отмеченному нами парадоксу. На наш взгляд этот парадокс легко объясним, если учесть одно существенное обстоятельство. Дело в том, что святым отцам чужд упрощенный взгляд на вещи по принципу белое/черное, особенно в имущественной этике. В первую очередь, это выражается в четком различении святыми отцами требований к новоначальным и совершенным. У Климента это ясно прослеживается в направленности его основных сочинений /6/: «Увещание к эллинам» предназначено для вступающих на христианский путь, «Педагог» - для уже идущих по этому пути, а «Строматы» - для христиан, достигших определенной степени совершенства.

У св. Иоанна Златоуста различение нравственных требований к новоначальным и продвинутым выражено эксплицитно, причем именно в области имущественной этики. Если заповеди для стремящихся к совершенству изображают идеал, ту цель, к которым должны стремиться и отдельные личности и общество в целом, то требования к новоначальным указывают на первые шаги, которые христианин должен сделать, следуя по этому пути к идеалу. Сам Златоуст, разумеется, по соображениям икономии, это различение не раз оговаривает: