Священномученик Иларион (Троицкий) - Богословие и свобода Церкви

В Москве, узнает патриарх Досифей, появились в большом изобилии западные книги [37] и он пишет патриарху московскому Иоакиму в 1679 году: "Внимайте с великим прилежанием, чтоб никто из верных, как от великих, так и от малых, чтоб не чли и отнюдь бы не держали у себя такия книги, в которых содержится скверное и безбожное учение папиных поклонников, или безбожное и скверное учение лютеров и кальвинов, понеже наполнены суть лести и лукавства, и в притворении благочестия имеют учение безбожства" [38]. Чрез два с половиной года, в начале 1682 года, патриарх Досифей снова пишет патриарху Иоакиму: "Храни, храни, храни стадо Христово чисто от латинскаго письма и книг, яко все в них есть учение антихристово, понеже есть полны новосечения, полны хулы; в них бо есть безбожие калвиново и лютерово, довлеет благолепие и красота святыя Христовы церкви; не мешайтеся со блудники, глаголаше апостол, блудники же есть еретики и книги их. Великий царь Константин и Феодосий и Устиниан законоположиша Порфирия и Манента книги да не обретаются, идеже обрящутся, да сожгутся, и елицы я хоронят, смертию да казнятся. Тако сотворите и вы о латинских книгах, яко есть лестныя и прелестныя... И аще кто учения ищет, еллинскому языку учитеся, а не другому" [39]. Советуя беспощадно жечь латинские книги, патриарх в то же время усиленно убеждал "на Москве устроить типографию еллиногреческую и несколько книг на противников Церкви Божии латинов напечатать, а по напечатании те книги и на словенский язык перевесть, от чего будет всем православным христианам многая и великая польза, а еретиком и противником посрамление" [40]. Нужно печатать богословские книги, "дабы сотканное беззаконными из терновых нитей гнойное лжеучение разорвать и истребить, хитон же православия распространить" [41].

Патриарх содействовал открытию в Москве греческой школы и радостно приветствовал это открытие, причем высказал и свой взгляд на изучение греческого языка: "И сие есть божественное дело, еже учити христаном еллинский язык, во еже разумети книги православные веры якоже писани суть, и познавати толковаше их удобно, и наипаче дабы отдалени были от латинских, иже исполнении суть лукавства и прелести, ереси и безбожства" [42]. В другом случае патриарх Досифей выразил свой взгляд на изучение русскими языков еще более резко. Дьяк Полянский обратился к патриарху с вопросом: следует ли детей обучать греческому или латинскому языку. Патриарх пишет в ответ: "Несравненно предпочитается еллинский язык латинскому, а кто предпочитает латинский, тот еретик и нечестивый" [43]...

Как можно видеть, по всем вопросам борьбы с латинством московский патриарх имел советника и единомышленника в лице патриарха Иерусалимского. В этом единении с Востоком московское церковное правительство имело, конечно, не малое пособие в борьбе со врагом. Твердая церковная власть патриарха, опирающегося на единение с восточными церквами — вот что с успехом противопоставляло московское православие 17-го века чужеземному латинскому нашествию! Борьба с латинством была поэтому даже успешна, хотя латинству уже сочувствовал царский двор. Свободная русская церковь не подчинялась чужеземному засилью в богословии. Но скоро все на Руси стало по иному.

Последний год патриаршества Иоакима был первым годом единоличного царствования Петра. На царском престоле оказался протодиакон всепьянейшего и всешутейшего собора...

Когда я вспоминаю о Петре, — у меня невольно напрашиваются стихи Константина Аксакова "Петру":

Эта печать лежит на всем восемнадцатом веке русской истории. Больно и обидно для русского сердца читать историю этого несчастного века, когда "птенцы гнезда Петрова" дурачились, по выражению Ключевского, над Россией. Среди этих "птенцов" в изобилии появились немцы, с которыми Петр прежде устраивал походы на Ивашку Хмельницкого в немецкой слободе, потом перевел их, еретиков и чужеземцев, сначала в московский кремль, а после и в свой северный " Парадиз", имя которому, как добровольное признанье,

настало время немецкого засилья, когда русский народ с недоумением увидал у себя немецкое правительство, когда даже

Для Православной Церкви с Петра настали тяжелые дни. Петровская реформа производилась в военное время; поэтому она носила нервно-болезненный характер, часто теряла всякий смысл и серьезность, когда, напр., вторгалась в ведомство портных и парикмахеров. Это была революция по приемам и по впечатлению, какое произвела она на умы и нервы современников [44]. Понятна народная оппозиция такой реформе, которая представлялась непонятной ломкой вековечных обычаев, старинного уклада русской жизни, освященных временем народных верований и привычек" [45]. Народ отозвался на Петровскую реформу сказанием о царе самозванце и о царе антихристе. "Немцы обошли его. Вот уж и на Бога наступил, с церквей колокола снимает". Если Петр на Бога и не наступил, то несомненно он наступил на Православную Церковь и на православную иерархию, наступил всей своей тяжелой ступней.

В древней Руси православная иерархия была вполне народна: она жила народной жизнью, имела на нее могущественное влияние и пользовалась полным уважением и авторитетом. Великорусская иерархия вместе с народом разделяла и несочувственное отношение к Петровской революции. Несочувствие и даже временами противодействие иерархии сердило гневного царя и он заявлял: "многому злу корень старцы и попы". И вот Петр начинает менять или, лучше сказать, подменивать иерархию. В великороссийские епархии он назначает иерархов малороссов, которые сочувствовали бы его реформам, защищали бы их с церковнаго амвона, — пусть даже они будут и невысокого нравственного уровня и весьма сомнительного православия. Таковы были, напр., Феодосий Яновский и Феофан Прокопович, много зла принесший и отдельным людям и всей русской церкви. Наряду с чужим правительством создавалась и чужая иерархия. Засилье малороссов в церковном управлении достигло в XVIII веке высшего напряжения. Уже Екатерина II по политическим соображениям издала указ, по которому, так сказать, давалось великороссам равноправие с малороссами в великороссийских епархиях. Малороссийская иерархия, насажденная Петром, была крайне не популярна. К ней относились презрительно и враждебно и народ, и духовенство. "Черкас", "ляшенок", "обливанец" — так обыкновенно величали малороссов-иерархов, от которых нередко приходилось терпеть большие обиды. "Возникли у них кареты дорогия и возки золотые. А мы, победные, утесненные, дненощно плачем; различно велят секретарям и канцеляристам нам, русским, досаждать и пакости чинити, а своих черкасов снабдевавают и всяко охраняют" [46]. Феофан заходил так далеко, что ему в 1726 году даже Екатерина указала: "впредь ему, архиерею, противностей св. Церкви никаких не чинить, и иметь чистое безсоблазненное житие, как все великороссийские православные архиереи живут" [47].

Твердая и более или менее самостоятельная церковная власть, которая, как мы видели, боролась в 17 веке с латинским влиянием на богословие, была не в интересах Петра; ему нужно было ее устранить. И Петр уничтожает патриаршество, назначая местоблюстителем патриаршего престола малоросса Стефана Яворского, а потом учреждая и "Духовный Коллегиум". Недобросовестные софизмы, которыми Феофан Прокопович доказывает в "Регламенте", вопреки 34 апостольскому правилу, преимущества коллегиального управления в поместной церкви, конечно, никого не убедили. Ясна была действительная цель реформы — "укратити будто-бы вельми жестокую епископов славу", т.е. лишить церковную иерархию прежнего влияния на народную жизнь. Синод не мог заменить собою для церковной и народной жизни патриарха, тем более, что Петр наполнил Синод при его открытии малороссами. В первоначальном составе Синода было пять западно-руссов, один серб, один грек и четыре великоросса, при чем президент и оба вице-президента были малороссы. Понятен грубый протестующий отзыв троице-сергиевского иеромонаха Викентия Чернцова: "Что де за Синод, и какой Синод! В Синоде все дураки, поляки" [48].

Русская церковная власть, говорил я, находила себе опору и поддержку в единении с восточными патриархами. Со времен Петра Россия не видела вселенских патриархов до 1913 года. Сам Петр, конечно, считал излишним советоваться с патриархами. Он обращался к ним разве только за тем, чтобы они разрешили "Пресветлейшему и Благочестивейшему Величайшему во Христе Царю всея Великия и Малыя и Белыя России всея северныя страны Обладателю, Государю Петру Алексеевичу употребление и причащение мяс во вся добре учиненные посты всего лета" [49].