Владимир Серкин - Шаманский Лес

—   У тебя есть паспорт?

—   Спрятан возле города.

—   Откуда?

—   Море и горы дают все. Когда я нашел этот паспорт, его владельцу уже нельзя было помочь.

—   А настоящий?

—   Настоящие документы давно истлели.

—   Ты где-то прописан?

—   Зарегистрирован.

—   Как это делаешь?

—   В следующий раз ты немного поможешь мне и узнаешь.

—   Как можешь знать, не бывая в городе?

—   Знаю города также хорошо, как море или горы.

—   Откуда?

—   Я прожил в городах много дольше тебя и еще собираюсь жить в них.

—   Как давно начал так жить?

—   Сослали меня в Якутию еще как правого эсера. Я сразу ушел на Восток, к океану.

—   Сам?

—   Договорился с Фогельманом для работы в его группе.

—   Но и здесь люди жили: Охотск, Ола, Гижига, Марково...

—   И здесь достали. В двадцатых я имел бартер с японскими компаниями.

—   Здесь были тогда японские компании?

—   Пытались торговать и работать.

—   Не помнишь какие?

—   Чите-Шока, помню. Потом по именам владельцев шхун помню — Танака, Юзара, Кумакици. Смотри-ка, забыл некоторых.

—   При Сталине тебе это, конечно, припомнили?

—   При Дальстрое, вылечил одного старого несчастного особиста. Он сказал, что грозит за этот бартер.

—   Что он сказал?

—   Что на «Генри Ривере» везут «мое дело» с приговором.

—   Он был прав?

—   Компаньоны, которые не решились уйти, умерли в лагерях.

—   Может они, действительно могли сообщить японцам что-либо стратегически важное?

—   Конечно. Здесь была целая рота медведей и дивизия зайцев.

—   Как ты ушел?

—   На юг, потом на запад по Охотскому тракту. Советские им уже мало пользовались. В Олекминске купил документы.

—   Что ты брал у японцев?

—   Все. Даже купил жену.

—   Японскую?

—   Тогда это было обычно.

—   Именно купил?

—   Я попросил, и через год мне привезли девушку.

—   Много привозили японских девушек?

—   В восемнадцатом—девятнадцатом веках японцы, китайцы, корейцы, американцы постоянно кого-нибудь привозили и увозили.

—   А русские?

—   Русских, конечно, было больше. Они с пятнадцатого века приходили по суше всем отрядом или караваном, а не единицы, как с кораблей.

—   Что стало с той японской девушкой?

—   На следующий год отправил домой. Им очень плохо здесь зимой.

—   У вас был ребенок?

—   Нет. Быстро понял, что придется отправить. Боялся, что зиму не переживет.

09.11.97

Собираюсь в город. Нужно сделать крюк от землянки Шамана к моему домику, забрать паспорт и в нем деньги на дорогу. Из леса иногда выходишь в таком виде, что могут и спросить документы. Шофера на этом участке трассы рассказывают друг другу обо мне всякие мифы: «На тысячу километров ни одного поселка, и мужик пеший на дороге голосует»... И выдумки всякие. Это неплохо. Предупреждены, не боятся, подсаживают. Со своей стороны, стараюсь поддерживать хорошие отношения: когда проставлюсь, когда с мелким ремонтом договорюсь и заплачу... Здесь важны не деньги, важно, что человек стремится быть благодарным.

Все же досадую немного, что не взял паспорт, когда пошел к Шаману. О паспорте на побережье не думаешь, как о вещи из другой жизни. Вспомнил вчерашний разговор с Шаманом.

—   Ты захоронил труп, у которого взял паспорт?

—   С понятием. И крест поставил. Хотя не вижу в этом смысла.

—   Зачем тогда?

—   На нем крестик. Возможно, верующий.

—   Не понимаю. Ему уже было все равно, для тебя бессмысленно. Зачем?

—   Ему — не все равно. Для него есть смысл.

—   Но он же был мертв, когда ты его нашел.

—   Тело мертво, но при чем здесь смысл?

Несколько секунд мы молча смотрели друг другу в глаза, и я решил изменить вопрос.

—   Зачем тебе его смысл? Ты поступил социально?

—   Нет. Просто выполнил договор.

—   Какой еще договор?

—   Я взял у него паспорт и похоронил его так, как ему бы хотелось.

—   Я что-то не понял в сути договора?

—   Другими словами: отдал несколько своих действий его смыслу. В благодарность за паспорт. Это просто кратковременное сотрудничество.

—   Может быть, нужно было сообщить родне.

—   Кто я такой, чтобы отнимать у людей надежду.

12.06.05

В такие яркие дни море синее-синее. Гораздо синее южных морей. Холодно, и не разводится столько всяких микроорганизмов. Чистое преломление света. Тот, кто привыкает к чистым цветам, звукам и энергиям, в городе начинает нестерпимо скучать по ним. Человека тянет на побережье, в горы, в тундру, хотя он не всегда осознает — почему. Я привык, и мне трудно без моих регулярных переходов. Шаман привык, конечно, еще больше, но легко прожил, не выезжая, три года в городе.

—   Как начинаешь приспособление к городу?

—   Сначала как все — ищу временное жилье.

—   А не как все?

—   Смотрю ночью небо над освещенной площадью или улицей.

—   Что там?

—   На грани электрического света и тьмы можно иногда заметить трепетание энергетических существ.

—   Это кто?

—   Еще нет названия на языке людей, но они определяют энергетику города, его ритм.

—   Появляются по вечерам?

—   Есть всегда, но так их легче заметить.

—   Что делаешь с ними?

—   Наблюдая их, воспринимаю ритм и гармонию города.

—   А взаимодействовать можно?

—   Они живые и осознают себя, но практика взаимодействия тебе пока не нужна.

—   Почему?

—   Ты боишься и будешь напрягаться — воспримут тебя враждебно.

—   Люди знают про них?

—   Многие горожане чувствуют.

—   Как?

—   Иногда вечером, ночью или рано утром видят улицы особенно прекрасными или особенно жестокими.

—   Да, и со мной бывало.

—   В это время люди видят на грани света и тьмы энергетические существа города.

—   Почему же не осознают?

—   Вместе с осознанием приходит тревога. Существа [раздражаются] и удаляются. Для человека это как будто «вдруг» пропала красота или смысл.

—   Так они разные?

—   Естественно.

26.09.04

Встретились с Шаманом в Москве в огромном стекло-бетонно-пластиковом здании, напоминавшем Пентагон. Он приехал по своим делам. Говорили на ходу. Между прочим, Шаман сказал, что впервые здесь и пару раз спрашивал встречных о расположении нужных офисов в здании. Минуты через три я полностью потерял ориентировку среди многочисленных запутанных коридоров, переходов, спусков и подъемов и просто ходил за Шаманом. Он же, наоборот, стал прекрасно ориентироваться, и уже к нему стали обращаться за помощью встречные, ищущие входы, выходы или лифты. После очередной четкой инструкции Шамана, объяснившего женщине: «Направо до конца, там прямо по единственному коридору и в торце вниз», я поинтересовался.

—   Так ты уже бывал здесь?

—   Сказал же, нет.

—   А как ориентируешься?

—   В Москве, в общем, легче, чем на побережье. Особенно, если там густой туман.

—   Но конкретно в этом здании.

—   Здесь много дел. Поэтому я сначала объехал здание, запомнил деревья, щиты, другие дома. Теперь достаточно взглянуть в окно, чтобы понять, где мы находимся.

—   Долго, непривычно.

—   Первый раз долго. Через несколько раз — мгновенно.

—   Есть еще признаки, закономерности?

—   Конечно. Как и у местности.

—   Какие?

—   Между хребтами всегда речка или ручей, внизу растительность гуще, чаще лиственные...

—   Нет, признаки зданий.

—   Лифты привязаны к опорным линиям, в торцах фрагментов всегда лестницы, туалеты, как правило, у входов и у запасных лестниц, если коридор перекрыт, то на этаж выше или ниже почти всегда переход. Это уже пожарники требуют. Поброди полдня по незнакомым московским зданиям и вокруг, увидишь кучу признаков. На всю жизнь научишься.

02.05.98

За годы жизни на Колыме и Чукотке, Шаман повидал очень многое. Думаю, что он был бы бесценной находкой для историков региона, если бы согласился сотрудничать. Сам Шаман исторические факты считает несущественными, но, почти как закоренелый гегельянец, очень большое значение придает практикам. Можно было бы назвать его и марксистом, если бы он не был еще более внесоциален. Шаман знает очень много уже ушедших в прошлое способов деятельности, и иногда, если мне удается задать вопросы, рассказывает о них.

—   Черпнул лотком, а дальше?

—   Он качает лоток круговыми движениями, и вода смывает легкие фракции.

—   Но это — песок. А как они извлекают чистое золото?

—   Катают ртуть.

—   А из ртути?

—   Испаряют ртуть.

—   Как испаряют?

—   Костер и сковородка.