И. Свенцицкая - Апокрифы древних христиан

Другой крупный знаток текстов Наг-Хаммади, Ж. Киспель, рассмотрел «Гром» с точки зрения истории гностических идей и мифологии неортодоксального иудаизма. Подмечая в тексте памятника следы влияния эллинистической среды, Ж. Киспель счел I век до н. э. и Александрию наиболее вероятным временем и местом создания оригинала {8}. Амбивалентные утверждения «Грома», как и некоторых привлекаемых текстов, Киспель связывает с монистическим принципом. Это отнюдь не дуализм, по мнению исследователя, в смысле признания фундаментальных оппозиций реальности {9}.

В труде Киспеля, по его собственному признанию во многом гипотетическом, привлечен не только разнообразный материал для сравнения некоторых пассажей «Грома» с другими источниками, но и предпринята попытка соотнести этот памятник с историей мифологии и религиозной мысли древности и средневековья.

Можно, однако, идти к пониманию текста «Грома» не от параллелей его отдельным пассажам или принадлежности к тому или иному историко-культурному феномену, но и несколько иначе, а именно уяснить, какие связи обнаруживаются между разными частями «Грома», на какие соображения наталкивают построение и характер повествования, что, собственно, представляет собой текст в целом. Этому не было уделено достаточно внимания в известных нам работах, а потому на этом мы и хотели бы остановиться.

Начнем разбор с первой строки таблицы 13, содержащей, видимо, название произведения: «Гром. Совершенный Ум». В названии две части. Что касается первой, связь грома с божеством в разных традициях отмечена уже Мак Раем. Слово «гром» и по-коптски и по-гречески женского рода. Текст произведения также дан от первого лица женского рода. Вторая часть названия «Совершенный Ум» может быть переведена, по справедливому замечанию Киспеля, и как «Полный Ум» {10}. Это словосочетание есть и в самом тексте.

В литературе подчеркивается, что составленный от первого лица «Гром» содержит ряд самоопределений говорящей. Это, разумеется, так, но все самоопределения произносятся как речь, обращенная к другим. К другим относятся также обращения, заповеди и запреты, содержащиеся в «Громе». На подразумеваемое существование «других» — слушающих, поучаемых, обличаемых, чья реакция в известной степени направляет движение речи и характер самоопределений и наставлений, — на это обстоятельство исследователи не обращали внимания. Присмотримся же к тому, как складывается в этом монологе общение с теми, к кому он обращен, общение, которое составляет его стержень. Об этом прямо говорится в начале и в конце произведения, и это в разных формах дает знать о себе на протяжении всего повествования.

Памятник можно представить в виде сменяющих друг друга блоков-обращений (О) и блоков-самоопределений (С). Они распределяются следующим образом: I О: 13.2—15; I С: 13.16–14.15; II О: 14.15–25; II С: 14.26–34; III О: 14.34–15.24; III С: 15.25–30; IV О: 15.31–16.3; IV С: 16.3—17.3; V О: 17.6—18.6; V С: 18.7—20.8; VI О: 20.9—28; VI С: 20.28 — очевидно, до начала таблицы 21; VII О: 21…8—32.

Обратимся к началу: «Я послана Силой. И я пришла к тем, кто думает обо мне. И нашли меня среди тех, кто ищет меня. Смотрите на меня те, кто думает обо мне! Те, кто слушает, да слышат меня! Те, кто ждал меня, берите меня себе. И не гоните меня с ваших глаз! И не дайте, чтобы ваш голос ненавидел меня, ни ваш слух! Да не будет не знающего меня нигде и никогда! Берегитесь: не будьте не знающими меня!» (13.2—15). Следующее за этим самоопределение: «Ибо я первая и последняя» (13.16) — первое звено в длинной цепи подобных высказываний, которые воспринимаются как поясняющие, почему необходимо излагаемое знание слушателям.

Хотя отдельные куски текста имеют в своих истоках различную традицию, в. ткани произведения они составляют некое единство. Разнообразные, нередко поражающие своей противоречивостью самоопределения имеют одну цель — дать представление о всеобъемлющей природе того, кто обращается с речью: говорится ли об отношениях родства, о восприятии людей, поведении, взят ли в самоописании космологический, гносеологический или антропологический аспект. Думается, что далеко отстоящие друг от друга определения связаны между собой отношением «и… и…», а не «или… или…». Речь идет, при всем многообразии проявлений, об одном всепроникающем, всюду обнаруживающем себя начале.

Не потому ли так органична связь говорящего с теми, к кому он обращается, первого — содержащего в себе разные полюсы и вторых — столь же неоднозначно относящихся к ведущей речь?

Намеченному в I С: «Я почитаемая и презираемая. Я блудница и святая» (13.16–18) — и т. д. есть соответствие в следующих затем обращениях к другим (II О). В этих обращениях обрисовывается их противоречивое отношение к говорящей: «Почему вы, кто ненавидит меня, вы, кто любит меня? Вы, кто отвергает меня, признаете меня! И вы, кто признает меня, отвергаете меня!» (14.15–20). Обращением к другим, характером их восприятия вызван переход к новым самоопределениям (II С): «И вы, кто говорит правду обо мне, лжете обо мне! И вы, кто солгал обо мне, говорите правду обо мне! Вы, кто знает меня, станете не знающими меня! И те, кто не знал меня, да познают они меня! Ибо я знание и незнание» (14.2027).

Для удобства рассмотрения композиции «Грома» мы отделили блоки обращений и самоопределений. Но границы между ними нередко стерты. Уже в II С самоопределения перемежаются обращением к другим и цепь заповедей продолжается дальше в II О: «Я твердость и я боязливость. Я война и мир. Почитайте меня! Я презираемое и великое. Почитайте мою бедность и мое богатство!» (14.30–15.1). И в самом блоке III О, в предупреждениях и запретах внимающим, говорится о произносящей речь, об отношении к ней: «Не будьте высокомерны, когда я брошена на землю! И вы найдете меня среди идущих. И не смотрите на меня, (попранную) в кучу навоза, и не уходите и не оставляйте меня, когда я брошена. И вы найдете меня в царствии» (15.2–9). Но эти оброненные то тут, то там замечания говорящей о себе подчинены задаче наставить других, передать им знание, изменить их. Блок III О насыщен этим обращенным к другим самоописанием — косвенным, а отрывок 15.15–16 — и прямым («Я же, я милосердна и я немилосердна»).

Снова плавный переход от сочетающего в себе крайности восприятия людей в III О к самоопределениям III С: «В самом деле, почему презираете вы мой страх и проклинаете мою гордыню? Но я та, кто во всяческих страхах, и жестокость в трепете» (15.22–27). Экспрессия нарастает, все отчетливее дает знать о себе тема знания — незнания, с самого начала связанная с говорящей (13.13–15), вспыхивающая и далее (14.23–27, особ. 26–27: «Ибо я знание и незнание»), все глубже захватывающая текст.

За новым самоопределением: «Я неразумна и я мудра» (15.29–30) — следует IV О с вопросами к слушающим, предваряющими расширенный ответ на них говорящей в IV С о знании и мудрости варваров и эллинов («Ведь я мудрость эллинов и знание варваров. Я суд над эллинами и варварами» — 16. 36). Противоположности знание — незнание сменяются другими: жизнь — смерть, закон — беззаконие. (Отрывок 16.1–9 помимо прочего интересен сравнительно редкими в документах из Наг-Хаммади упоминаниями таких реалий, как «Египет, эллины, варвары». Заметим попутно, что Египет вторично упоминается в том же сборнике, где переписан «Гром», в «Асклепии».) После ряда поворотов темы знания, как бы удаления от нее («Я, я безбожна, и я, чьих богов множество». — 16.24–25), снова звучит: «Я немудрая, и мудрость получают от меня» (16.27–29).

В таких же контрастах повествуется и об отношении к говорящей ее слушателей. В их восприятии она видит себя как в зеркале, недоумевая из-за искажений, задавая вопросы «Почему… почему…» — и тут же как бы отвечая на них указанием на свое многообразие в том или ином смысле.

Следующее за испорченным местом V О, частично восстанавливаемое, содержит советы, выраженные таким же, что и предыдущий текст, образным и во многом темным для нашего понимания языком. Это наставления тем, к кому обращена речь, наставления, как обрести говорящую. И образный строй «Толкования о душе» {11}, и тема детства в новозаветной традиции, и многое другое напрашивается для сравнения. Но даже если нечто подобное было у истоков текста, остается вопрос, на чем сказалось влияние — на плане его выражения или содержания.

Новая серия самоопределений (V С) по обыкновению начинается с того же, о чем говорилось в предыдущем обращении (17.35–18.1: «Не отделяйте меня от первых, которых вы [познали]», 18.7–8: «Я знаю, я, [первых], и те, кто после меня, они знают [меня]»). В этих строках содержится намек на роль посредницы, который есть и в самом начале произведения (13.2–4). И там и тут дается представление о ряде качественных понижений. Этот ряд в 13.2–4 связан говорящей («я»), в 17.36–18.8 — отношением к знанию.

Следующее дальше определение: «Я же (совершенный) Ум и покой» (18.9—10) — побуждает вспомнить название, где «совершенный Ум» упомянут рядом с «Громом». Судя по общей тексту особенности — совмещении далеко отстоящих друг от друга определений, однако имеющих отношение к одному началу, и здесь эти два определения, возможно, объединены не случайно. Заглавие произведения «Гром. Совершенный Ум» указывает на одну смысловую перспективу, здесь же «Я же [совершенный] Ум и покой» — на другую. Вместе с тем повторение слов «совершенный Ум» позволяет думать, что речь идет об одном начале, лишь освещаемом с разных сторон.