Филип Янси - Что удивительного в благодати?

Религия, несмотря на все ее издержки и ужасную способность порождать безблагодатное состояние, продолжает существовать. И будет существовать, покуда мы ощущаем божественную красоту незаслуженного дара, внезапно, нежданно являющегося к нам извне. Отказываясь принять мысль, будто наша жизнь, полная греха и стыда, заканчивается пустотой и гибелью, мы вопреки всему уповаем на иной мир и иные правила. Мы с каждым днем все острее чувствуем недостаток любви и — в глубине души, бессознательно, невыразимо — молим Создателя явить нам Свою любовь.

Благодать поначалу явилась мне отнюдь не в словах веры. Я воспитывался в церкви, где само это слово употреблялось постоянно, однако в совершенно ином значении. Как и прочие религиозные термины, слово «благодать» было выхолощено настолько, что я перестал верить в него.

Впервые я ощутил благодать через музыку. В библейском колледже, где я учился, меня считали отступником. Мои собратья публично молились о спасении моей души и заботливо предлагали изгнать из меня беса. Я был загнал, растерян, совершенно сбит с толку. По ночам общежитие запирали, но моя комната, к счастью, располагалась на первом этаже. Я вылезал из окна и тайком пробирался в часовню, к роялю, огромному «Стейнвею». Часовня была погружена во тьму, лишь маленькая лампа освещала ноты. Каждую ночь я просиживал там не меньше часа, играя сонаты Бетховена, прелюдии Шопена, экспромты Шуберта, кончиками пальцев возвращая вселенной мир и порядок. Ум в смятении, тело в смятении, мир в смятении — но я обретал скрытую гармонию благодати, волшебства — легкого, как облачко, дивного, словно расписное крылышко мотылька.

Подобные чудеса происходили и в мире природы. Стремясь уйти от людей и мыслей, я совершал долгие прогулки в сосновом бору, где краснел кизил. Я ходил зигзагами, преследуя стрекоз, летевших к реке. Поднимал глаза и видел над головой стайки птиц. Сдирал кору с бревен и находил под ней переливавшихся всеми красками радуги жуков. Я созерцал надежное и точное устройство вселенной, где есть место для каждой живой твари. В этом мире я находил величие, благость и даже радость.

Примерно тогда же я впервые полюбил. Это было похоже на падение с горной кручи. Я летел кувырком, испытывая нечто невероятное — воздушную легкость, невесомость. Земная ось покачнулась. А я–то не верил в романтику, считал, что влюбленность в женщину — выдумка итальянских поэтов эпохи Возрождения. Любовь застала меня врасплох, как благость природы и красота. Сердце разбухло, ему стало тесно в груди.

На языке богословов то, что я переживал, именуется «общей благодатью». Жуткая вещь — испытывать благодарность и не знать, кого я должен благодарить, перед кем склониться, кому воздать хвалу. Постепенно я начал возвращаться к отброшенной вере детства. Я ощутил легкое прикосновение благодати, которое, по словам Клайва Льюиса, пробуждает жажду «по аромату цветка, который мы не нашли, по отзвуку песни, которой не слыхали, по вестям из страны, где мы не бывали».

Благодать повсюду. Она — как очки, которые перестаешь замечать, ибо смотришь не на них, а сквозь них. Наконец–то Бог даровал мне зрение, и я увидел окружавшую меня со всех сторон благодать. Я и писателем стал ради того, чтобы вернуть смысл словам, которые затрепали отпавшие от благодати христиане. На первой моей работе, в христианском журнале, у меня был добрый и мудрый начальник Гарольд Майра. Он позволил мне трудиться над своей верой не спеша, не забегая вперед и не лицемеря.

Одну из первых своих книг я подготовил в сотрудничестве с доктором Полом Брэндом. Он много лет провел в жаркой, засушливой области Южной Индии, где лечил прокаженных, в том числе из касты неприкасаемых. И там — в столь, казалось бы, неподходящих условиях, — он принимал и передавал другим Божью благодать. Такие люди, как Пол Брэнд, своим примером учили меня быть источником благодати.

Однако мне пришлось преодолеть еще один барьер на пути к благодати: мне предстояло понять, сколь несовершенен был тот образ Бога, с которым я вырос. Теперь я узнал Бога, воспетого в Псалме: «Ты, Господи, Боже щедрый и благосердый, долготерпеливый и многомилостивый и истинный» (85:15).

Благодать дается даром человеку, который отнюдь ее не заслуживает. Я — именно такой человек. Вспоминаю себя в юности — ожесточенного, завязанного в тугой узел гнева, еще одно звено в длинной цепи безблагодатности, тянущейся от семьи и церкви.

Теперь я, как могу, пытаюсь сыграть свою ноту в песне благодарения. Ибо теперь я знаю — и это знание прочнее любого другого, — что все хорошее в моей жизни — исцеление, прощение, любовь — исходило единственно из благодати Божьей. И я хочу, чтобы Церковь стала питательной почвой, на которой произрастет благодать.

На Британской конференции по сравнительному религиоведению специалисты из разных стран мира заспорили, существует ли некое убеждение, свойственное исключительно христианству. Варианты отвергались один за другим. Воплощение? В других верованиях боги также принимали обличие человека. Воскресение? Опять же — существуют различные предания о возвращении с того света. Дискуссия продолжалась, пока в зал не вошел Клайв Льюис. «О чем шумим?» — спросил он. Услыхав, что коллеги пытаются отыскать Уникальные отличия христианства, ответил: «Ясное дело, это — благодать».

Поспорив еще немного, участники конференции согласились с ним. Сама идея, что любовь Бога изливается на нас даром, безо всяких условий и обязательств, противоречит «естественному инстинкту». Восьмиступенчатый путь буддистов, индуистское учение о карме, иудейский завет, мусульманский закон — все направлено на то, чтобы так или иначе заслужить одобрение свыше. Только христианство осмеливается говорить о безусловной Божьей любви.

Иисус часто говорил о благодати, ибо знал, что мы от природы ей противимся. Он развернул перед нашими глазами картину пронизанного благодатью мира, где солнце светит добрым и злым, где птицы даром получают свой корм, а не пашут землю и не сеют, чтобы получить урожай, где полевые цветы без забот расцветают на каменистых склонах. Словно чужеземец, впервые открывающий то, что туземцы давно перестали замечать, Иисус повсюду видел благодать. И все же Он не дал определения этому понятию, не анализировал его, да и само слово «благодать» произносил редко. Он говорил о благодати притчами, и я беру на себя смелость пересказать Его сюжеты в новых реалиях.

Бродяга поселился возле рыбного рынка на восточной окраине Манхеттена. Его преследует тошнотворный запах отбросов и рыбьих внутренностей. Он с ненавистью глядит вслед грузовикам, которые еще затемно подвозят новый товар. Однако в городе слишком многолюдно, и там его останавливают копы. А тут, неподалеку от гавани, никому и дела нет до одинокого оборванца, который держится особняком и спит на причале у помойки.

Утро. Рабочие разгружают ящики с угрем и палтусом, окликая друг друга по–итальянски. Бродяга встает и идет копаться в мусорных ящиках за ресторанчиками. Придешь пораньше — найдешь что–нибудь стоящее: недоеденные чесночные хлебцы, картофель–фри, начатую пиццу, а то и кусочек торта. Что влезет, то он и съест. Остальное упакует в коричневый бумажный пакет. Бутылки и консервные банки бродяга складывает в пластиковые мешки в своей ржавой тележке, чтобы потом сдать.

Наконец бледное утреннее солнышко осветило здания верфи. Его лучи с трудом пробиваются сквозь повисший над морем туман. Бродяга видит: в связке увядшего латука застрял лотерейный билет. Бродяга едва не выбросил его! Но, по привычке, подобрал и сунул в карман. В прежние, более счастливые времена он каждую неделю покупал лотерейный билет — по билету в неделю, не жадничая. Позже, в середине дня, он вспомнил про билет, подошел к стенду с газетой и сверил номера. Три цифры совпали, четыре, пять… семь! Невероятно! Разве возможно такое чудо? Бомжи не выигрывают главный приз Нью–Йоркской лотереи.

Однако это правда. Ближе к вечеру бродяга уже щурился от яркого света софитов, а телекорреспондент представлял публике нового любимца фортуны — небритого, опустившегося мужчину в обтерханных штанах, который в ближайшие двадцать лет будет ежегодно получать 243 000 долларов. Шикарная дамочка в кожаной мини–юбке сует ему под нос микрофон: «Что вы сейчас чувствуете?» Бродяга невольно отшатнулся, вдохнув аромат французских духов. Как давно никто не спрашивал его, что он чувствует!

Он чувствует себя, как человек, умиравший с голоду и вдруг узнавший: никогда больше ему не доведется испытать нужду.

Один предприниматель из Лос–Анджелеса решил предложить клиентам новую услугу — экзотический туризм. Не всем американцам хочется ночевать за границей в дешевых гостиницах и обедать в «Макдональдсе» — многие мечтают сойти с избитого пути. И вот наш предприниматель решил проложить маршрут через все Семь Чудес света.