Адин Штайнзальц - Интервью с раввином Адином Штайнзальц

З.К.: Но положив стихи на музыку можно обнаружить новый смысл, а значит, есть у этого процесса дидактическая нагрузка. Словно еще одно толкование. А если мы, как хасиды, возьмем одну строку из Писания и давай ее на разные музыкальные лады выворачивать, глядишь – и поймем в ней что-то новое.

Рав: Что ж, всякий хороший хазан делает именно то, что вы сказали. Потому что хазан выбирает музыку. Если он понимает, что поет, и если он уважительно относится к публике, он дешевую мелодию петь не станет. Но ведь бывает, что хазан публику не дооценивает и выбирает, что попроще.

Есть у меня история. Возвращается один хасид от своего цадика и говорит, что цадик научил его петь строки псалма «Возведите очи к небесам – и увидите, Кто создал их?». И вот он спел этот стих перед одним миснагедом, евреем, который не был хасидом. И надо же – этот миснагед весь загорелся: «Слушай, да ведь я на этот стих читал семьдесят толкований, а такого – не знаю. Отчего же твой цадик его не запишет?!» Вот что может хорошая мелодия!

З.К.: До сих пор мы говорили о рациональном аспекте молитвенной музыки. Но ведь музыка прежде всего эмоция. Музыка обращена к чувству, а молиться надо с полной концентрацией на тексте. Нет ли противоречия в том, что молитву поют? Разве музыка не вредит каване (т.е. состредоточенности молящегося)?

Рав: Еще как вредит!

З.К.: А с другой стороны, евреи часто поют без слов, особенно хасиды.

Рав: В связи с этим расскажу вам такую историю. У Гурского ребе есть хор. Очень хороший хор, просто необыкновенный! Его хасиды поют без слов, без музыкального сопровождения. Время от времени вступает хазан, но он обычно не поет, а декламирует текст. Их мелодии – совершенно особенные, как пели хасиды в Гуре, но в новой обработке. Гурские напевы ни с чем не спутаешь.

Так вот, однажды я был у них на Рош ѓа-шана. Смотрю я, публика реагирует на пение как-то странно. А мелодия – длинная-длинная. И люди слушают, и возбуждение их все возрастает. В чем же дело? Оказывается, хор исполнил ту самую мелодию, которую в последний раз пели на Рош ѓа-шана у себя в Гуре – осенью 1940 года. От той жизни сегодня ничего не осталось. Гурские хасиды обитают теперь в Израиле. Во многих та музыка всколыхнула тяжелые воспоминания. Ее эмоциональная нагрузка была гораздо больше, чем просто эстетическое впечатление.

Если синагогальная музыка связана со словами, то хасидская музыка в чистом виде передает эмоцию. Иногда простую, иногда сложную.

У хасидов были целые династии музыкантов. В первых поколениях после Бешта почти все цадики были музыкально одаренными, создавали свои напевы и песнопения. Но в хазаны они не шли, даже в последующие годы. Был в Модице цадик – прапрадед того, что живет сегодня. И нынешний тоже музыкален. Да… Так вот, тот давний цадик из Моджица – он заболел и поехал в Берлин, где ему должны были делать операцию. Но сердце у него было слабое, и наркоз ему делать было нельзя. Что же? Стали оперировать без наркоза. Его режут, а он глядит себе в окно и подбирает мелодию к пиюту на Судный день: «Эле эзкера». Это пиют о казненных римлянами десяти еврейских мучениках. Он имеет по строфе на каждую букву алфавита, и цадик сочинил к нему мелодию, которая длится не меньше получаса. Его звали раби Исроэл из Модица. Я этой мелодии не слышал, но ясно, что она не могла стать популярной в силу эмоции, в ней заложенной. Эту историю я рассказал, чтобы показать, что хасиды сочиняли музыку ради самой музыки. Музыку в чистом виде.

З.К.: Считаете ли вы, что есть в музыке что-то мистическое, некое откровение?

Рав: Музыка возникает в состоянии близком к трансу. Есть люди, которые в состоянии транса говорят мудрейшие вещи, а есть такие, что наоборот. Есть одно собрание хасидских напевов, так там сказано, что музыка бывает трех уровней: путеводный напев, начиненный напев и бродячий напев. У путеводного напева всякая деталь имеет смысл, что-то сообщает. Такие напевы под силу создавать лишь великим людям. Начиненный напев тоже имеет некое содержание, только оно – как начинка в пироге – не заполняет его полностью. А бродячий напев пуст – нет в нем содержания, так, одна мелодия. «Весомость» напева не зависит от его музыкальных параметров, она или обнаруживает себя, или нет, смотря по обстоятельствам, и это, пожалуй, уже мистика…

Впрочем, эмоция тоже разная бывает. Это как цитата. Включу я в свой текст чужую фразу, а уж она за собою целый контекст тянет – и будет тянуть, пока читатель не забудет, откуда та фраза взята.

Когда решили переводить на русский язык Сидур, пришли со мной советоваться, каким словом называть Бога. Есть, говорят, слово одно – и по смыслу, и по этимологии оно очень подходит: «Господь» – только уж слишком оно церковное…

З.К.: Ну и пусть. Пусть церковь боится, нам-то что бояться!

Рав: Вот и я то же сказал. Пишите, говорю, Господь – русский язык привыкнет, что это еврейское слово. То же и с музыкой. Бывает, приходит мелодия и тянет за собою чужой контекст, и он мешает, и мелодия не приживается. А бывает, придет мелодия издалека – и такой родной покажется, что весь ее контекст словно и не был. На Хануку поют одну песню на мелодию из Генделя.

З.К.: У Генделя есть оратория «Иуда Маккавей»…

Рав: Та, о которой я говорю, кажется из сочинения «Мессия». Сразу слышно, что эта мелодия пришлая. Оно и понятно. Но бывает, что автор – еврей, а мелодия совсем не подходит для литургии. И наоборот бывает. Мне довелось слышать хазана, который пел в синагоге пиют на мелодию песни современной израильской певицы и автора песен Наоми Шемер «Золотой Иерусалим», и очень органично было.

З.К.: Меня это не удивляет. В словах песни есть цитаты из Библии, и весь ее дух вполне соответствует традиции.

Рав: Расскажу я вам забавную историю. Есть у меня в Париже родственник, свояк, раввин Шмуэль Азимов, из семьи потомственных любавических хасидов. Родом он из подмосковной Малаховки, но с приходом немцев они бежали в Самарканд, а после войны попали во Францию. И вот этот мой родственник организовал в Париже хабадскую общину – все молодые люди. А где молодые люди, там часто играют свадьбы.

Эти хабадники положили на мелодию «Марсельезы» один субботний пиют, кстати, весьма длинный. Как-то раз развеселились молодые евреи на свадьбе и до того громко пели, что их французские соседи пожаловались в полицию. Дескать, время за полночь, а тут шум невообразимый. Ну, понятное дело, явились полицейские. И что же? Как раз, когда они явились, наши евреи пели тот самый пиют на музыку «Марсельезы». Ну, полицейские, конечно, замерли, руку под козырек – стоят, ждут, пока исполнение «гимна» не кончится. Потом попрощались, но по-хорошему. А соседям сказали, что какие-то патриоты тут празднуют, надо иметь снисхождение. Недавно это было, всего несколько лет назад…

Бывают такие народные песни, что их уже в том народе не поют, а евреи помнят. Иногда свои слова к ним сочинили, иногда старые оставили, да новым смыслом наполнили. Есть у хабадников душераздирающая такая песня, и поется она на белорусском языке, ну и немножко на идише: «Стал я пить в пятницу … стал я пить в субботу… стал я пить в понедельник…» и так далее. А в конце такие слова: «А Ты услышь меня на небесах». Для меня очевидно, что к заимствованной основе этой песни евреи добавили свой конец.

Или другая песня – «Дунай». Это любовная песня рыбаков. Один рыбак тонет в волнах Дуная на своей лодке и зовет на помощь отца. Отец, понятно, ему не отвечает. Тогда он зовет на помощь мать, та тоже не приходит. Потом – других родственников, наконец, любимую девушку – и она ему отвечает. Это уж совсем не святые слова, а евреи их поют. Только понимают по-своему. Кто эта девушка?.. Кто этот рыбак?..

Или есть рав знаменитый из Калева, Венгрия. Его постигла страшная трагедия – нацисты ставили на нем свои биологические опыты, когда он был ребенком. Дети Менделе – слышали о таких? Так вот, рассказывают, что будучи мальчиком он брал карпатскую мелодию, сочинял к ней свои слова и утверждал, что эта мелодия «по ошибке» соединилась с «неправильными словами», а на самом деле она еврейского происхождения. И в доказательство показывал, с какой душой евреи поют эту песню в ее истинном облике. Тоже мистика?

А ведь что-то похожее происходит и с языком. Для скольких евреев чужой язык стал родным. Даже не идиш, а украинский, русский. И самые задушевные слова евреи говорят на чужом языке. Великий каббалист Ицхак Лурия из Цфата – кто, как не он, владел всеми тайнами иврита, а его последние слова были по-испански.