Вэй Вэй - Открытая тайна

1. Время и пространство

Мы часто не понимаем природу и преувеличиваем важность «времени» и «пространства».

Нет таких «вещей» (они не существуют сами по себе): они обладают кажущимся существованием, то есть они «функционируют» только как механизм, позволяющий событиям, растянутым пространственно и последовательно, быть познаваемыми. Они сопровождают события и делают их развитие осуществимым. Сами по себе они не имеют никакого существования. Это видимости, и их кажущееся существование происходит из событий, которые они сопровождают и делают воспринимаемыми. Они гипотетичны, как «эфир», условны, как алгебра, — психические умозаключения, помогающие познавать вселенную, которую мы объективируем, и они не предшествуют и не сохраняются отдельно от сопровождаемых ими событий, а используются в функции каждого такого события, когда оно происходит.

Там, где нет событий, нет и необходимости во «времени» или «пространстве» — и в их отсутствие мы более не ограниченны, поскольку нет того, кто считает себя ограниченным.

Время — всего лишь умозаключение, придуманное в попытке объяснить рост, развитие, протяжённость и изменение, которые составляют дополнительную ось измерения за пределом известных нам трёх, под прямыми углами к объёму. «Прошлое», «настоящее» и «будущее» — умозаключения, извлечённые из этой временной интерпретации следующего измерения, в котором возникает иллюзия протяжённости. И, следовательно, все формы временности концептуальны и воображаемы.

Таким образом, прорицание, или предвидение, — это восприятие с дополнительной оси измерения, за пределом времени, под четвёртым прямым углом, откуда, как в случае с каждым главным измерением, второстепенные воспринимаются как целое, и «причины» и «следствия» так же очевидны в том, что мы называем будущим, как и в том, что мы называем прошлым.

Событие происходит только в уме воспринимающего — одного или нескольких, в зависимости от обстоятельств — и никакое событие не может быть ничем иным, кроме как памятью, когда мы знаем его. События — лишь психические переживания. События, или память о событиях, — это объективизации в сознании.

Кто может страдать?

Только объект может страдать.

Я не объект (никакой объект не может быть я), нет ни я-объекта ни я-субъекта, потому что они оба были бы объектами.

Следовательно, я не могу страдать.

Но кажется, что страдание есть, как и его противоположность, — как удовольствие, так и боль. Это видимости, но они переживаются. Кем или чем они переживаются?

Они, очевидно, переживаются посредством отождествления того, что есть я, с тем, что не есть я, или, если хотите, тем, что не есть мы, иллюзорно отождествлённым с тем, что мы есть.

То, что мы есть, не знает боли и удовольствия. То, что мы есть как таковое, вообще ничего не знает, поскольку нет никакой объективной сущности, чтобы испытывать переживание.

Какими бы интенсивными ни казались ощущения, в сне проявленного они — следствия причин во временной последовательности, и вне временной последовательности, в которой они развиваются, они не являются ни причиной ни следствием.

Нет никого, кто мог бы страдать. Нам кажется, что мы страдаем, из–за нашего иллюзорного отождествления с феноменальным объектом.

Давайте, по крайней мере, поймём это.

То, что есть мы, неуязвимо и не может быть несвободно.

Кажется, механизм жизни основан на предположении, что действия разумных существ — результат приложения воли со стороны каждого такого феноменального объекта. Очевидно, однако, что они скорее реагируют, чем действуют, и что их жизнь обусловлена инстинктами, привычками, модой и пропагандой. Их образ жизни в первую очередь — набор рефлексов, оставляющий ограниченные возможности для намеренного и обдуманного, то есть целенаправленного действия, которое при поверхностном рассмотрении может показаться результатом волеизъявления, или, что называется, волевого действия.

Тем не менее «воля» — лишь умозаключение, поскольку как бы мы ни искали, мы не сможем найти прилагающую её сущность. Всё, что мы сможем найти, — это импульс, который будет казаться выражением концепции «я». И было бы несправедливо заключить, что такой импульс способен повлиять на неумолимую цепь причинности или, другими словами, на процесс проявления, производящий видимые события, если только он сам не является элементом одного или другого.

Получается, что волеизъявление — это иллюзорное предположение, простая демонстрация со стороны наполненной энергией я-концепции, выражающаяся в неудаче или осуществлении и, таким образом, являющаяся источником и объяснением концепции кармы. Живые существа, таким образом, «проживаются», как часто указывается философами и отмечается метафизиками, и психосоматический феномен неизменно подвержен причинности. Вот почему чувствующие существа как таковые, как вновь и вновь повторяется в «Алмазной сутре», приписываемой самому Будде, не являются сущностями. И по той же причине, поскольку как феномены они не существуют, ноуменально — хотя они не могут быть сущностями или вообще чем–либо объективным — тем не менее, они есть ноумен.

А ноумен, будучи по определению абсолютно лишённым и следа объективности, не существует, не может быть, в каком бы то ни было смысле — поскольку все формы бытия непременно должны быть объективными. Здесь язык нас подводит, его надо оставить позади, как плот, переправивший нас через реку. Всё, что мы можем сказать, — это: «То, или всё, чем являются чувствующие существа, само не существует».

Если это непонятно, оно покажется неудовлетворительным, но будучи понято, оно приносит свет и откровение, и причина очевидна: понимание «само» есть ноумен, которым мы являемся.

Но здесь требуется вечное напоминание: феномены, каковыми, согласно самому термину[2], мы видимся, — это не что иное, как ноумен, а ноумен — то есть всё, чем мы являемся, — хотя сам по себе и не существует, есть как феномены (как видимость).

«Волеизъявление», таким образом, хотя его и нет — феноменально это лишь видимость — есть ноуменально и может рассматриваться как объективизация ноуменальности. В этом контексте мы знаем его как буддхи, или праджню, интуитивное внутреннее видение и, когда мы знаем его, оно является нами самими, всем, что мы есть, которое — в этом знании — мы познаём, поскольку то, что мы есть, и есть познание этого.

На самом деле это очень просто, пока не пытаешься облечь это в слова.

Пожалуй, проблему воли проще понять, если задать вопрос: кто прилагает волю и кто ощущает её результаты?

Феноменально, есть видимая причина, которую можно назвать эго–волей, и психический результат, который может быть удовлетворением или разочарованием.

Результат обусловленной «воли» — это следствие причин, для которых воля — опосредованная причина–следствие, и видимый психосоматический аппарат испытывает этот результат.

И в отношении такой «воли», которая есть не-воля, у–вэй, или бодхи, окончательным результатом будет интеграция.

Чтобы могла быть воля и её результат, должна быть какая–то сущность, её прилагающая и испытывающая этот результат. Если обнаружится, что такой сущности нет, тогда и воля не сможет существовать, кроме как в виде концепции.

Ноуменально воли нет, потому что нет я. Феноменально только спонтанность ненамеренна.

Но поняв, что воли нет, можно найти способ стать открытыми, причём именно эта «воля», которая есть не-воля, может освободить нас, кажущихся объектов, от ограниченности, вызванной отождествлением с объективизацией, которой мы никогда не были, не являемся и никогда не станем.

Жить без волеизъявления — это противоречие в терминах (если только не поменять «жить» на «проживаться»).

Не реагировать на события в результате понимания этого — значит жить без волеизъявления (или «проживаться»).

Интеллектуальное понимание — это обусловленная причина. Интуитивное понимание может быть необусловленной причиной.

Ибо причина и следствие разделены во Времени, но Безвременно они одно.

Только объект может страдать, но феноменально субъект и объект, будучи одним целым, вращаются подобно монете, так что интервалы между pile et fасе (орлом и решкой) невоспринимаемы. Поэтому боль или удовольствие кажутся непрерывными.