Роуч Майкл - Сад.Притча

- Воин, - начал он, - действует шестью различными путями; так, по крайней мере, это выглядит с его точки зрения. Он действует путем совершенств.

- Научи меня этим совершенствам, - попросил я, - пожалуйста.

- Совершенства - это деяния, которые делают тебя совершенным; в тот день, когда они будут истинно совершенными, ты станешь Просветленным и сможешь по-настоящему остановить страдания других и обрести свой собственный окончательный покой.

Начнем с даяния. Воин отдает все, что имеет: отдает все вещи, которые у него есть, отдает все добро, которое когда-либо сотворил, отдает даже свое тело.

- Я - отдаю, - ответил я, обратив свой ум к даянию. - Скажу, не кривя душой, - скорее часто, чем редко я даю людям то, в чем они нуждаются, когда владею тем, что им нужно.

- Владеешь? - переспросил он, как будто слово это было ему незнакомо.

- Владею, обладаю, располагаю. Вещи, которые мне принадлежат, - короче, моя собственность.

Учитель Шантидева хихикнул и спросил:

- А чем ты владеешь?

- Ну, разными своими вещами, - ответил я, - куртка, что на мне, дома там книжки разные, в спальне - кровать, в стойле - конь, и все такое.

- Куртка, говоришь? - невинно спросил он.

- А что? Куртка как куртка, я ее надеваю, когда холодает.

- И ты владеешь своей курткой? - продолжал он выспрашивать.

- Ну конечно, - ответил я, теряя терпение, - кто ж еще, как не я?

- И ведь верно, - задумчиво проговорил он. - А в чем выражается то, что ты ею владеешь?

- Как это - в чем? Она моя, захочу - надену, захочу - сниму, захочу - вообще продам! Что хочу с ней, то и делаю. Только я, и никто больше.

- Продам-сниму-надену? - передразнил он. - Когда хочешь - надеваешь, когда хочешь - снимаешь, когда хочешь - продаешь?

- Именно! - ответил я, не понимая, к чему он клонит.

- Итак, ты можешь сказать определенно, - продолжал настаивать Шантидева, - что эта куртка будет у тебя и завтра? Что ты полностью распоряжаешься этой курткой?

Я не отвечал, задумавшись. Владеть - значит распоряжаться; я владею своей курткой, потому что распоряжаюсь ею, в том смысле, что могу оставить ее себе, а могу отдать, и никто, кроме меня, не может принять такого решения. Но можно ли с уверенностью сказать, что эта куртка и завтра будет моей?

Я прилежно размышлял, пока наконец истина не вырвалась наружу:

- Нет, я не могу сказать, что моя куртка и завтра останется со мной.

У меня ее могут отнять или, скажем, стащить. Я могу ее порвать, зацепившись за гвоздь. Она может обветшать и развалиться на куски по дороге домой. Она даже может - я еще глубже задумался - потерять своего хозяина. Такова уж природа всех курток: они стареют, они изнашиваются, они протираются до дыр, они разваливаются и, таким образом, покидают нас, или, наоборот, мы покидаем их, когда умираем, и вот уже пошла моя курточка гулять по свету в поисках нового хозяина: другие люди берут ее и примеряют на себя - вдруг кому она окажется впору.

- Итак, на самом деле, - тихо проговорил Шантидева, - ты вовсе не распоряжаешься своей курткой. Ею распоряжаются другие силы. Как пришла, так и ушла.

Я молча кивнул.

- Более того, даже своей кожей, даже своим собственным лицом или именем ты распоряжаешься не больше, чем своей курткой, ибо они достаются тебе и изымаются у тебя независимо от того, хочешь ты их оставить себе или нет.

Я снова кивнул.

- Вот почему, - продолжал наставник, - я и говорю о том, что нужно отдать все вещи, которые ты используешь, потому что ты - всего лишь пользователь, временный пользователь, а вовсе не собственник.

Тебе на самом деле ничего не принадлежит. Поэтому отдавай все, что пока еще имеешь, пока еще можешь отдавать, ибо скоро, совсем скоро у тебя не останется ничего.

- Что это за вещи, которые надо отдать? - спросил я. - И как мне отдать их, раз уж моя судьба - стать Воином?

- Начни с материальных вещей, - ответил наставник. - Внимательно приглядывайся к людям, ставь себя на их место; следи за их глазами, отмечай, чего они ищут. Начни с простого - с чашечки чая, с пары перчаток, даже с пригоршни хлебных крошек для пернатого друга.

Мне показалось, что для кормления голубей вроде бы не нужен столь могущественный Воин; но, прежде чем эта мысль отзвучала в моей голове, Шантидева, словно угрожая, поднес к моему носу свой кулачище; указательный палец был выпрямлен, сухожилия на его руке вздулись до самого плеча, покрытого монашеской одеждой.

- Только Воин может в совершенстве накормить птичку! - грозно пояснил он.

Я беспомощно глядел на него, ничего не понимая.

- Только Воин, - повторил он, - смог бы взглянуть на птицу и тут же понять истинную природу птицы и природу кормления птицы хлебом.

Только Воин смог бы понять, в совершенстве постигнуть, что действие по подношению птице хлеба может быть совершенством даяния - даяния, которое приводит всех без исключения живых существ повсеместно к окончательному и полному совершенству. Для Воина совершенство даяния подношения состоит в том, чтобы отдавать с полным осознанием того, как это даяние в будущем создаст рай за пределами всех смертей и страданий для любого, кто отдает в совершенстве.

- А в чем состоит совершенство даяния?

- Когда мы отдаем с совершенным осознанием того, что являем щедрость с целью достичь собственного совершенства и, таким образом, стать совершенным слугой для всех живущих, - это даяние помещает в наш ум отпечаток, заставляющий нас стать этим совершенством.

- Значит, если отдавать с чистым сердцем, то такое даяние и есть совершенство? - уточнил я.

- Несомненно, - был ответ.

Что-то в этой идее не до конца меня устраивало.

- Так что ж, выходит, не имеет большого значения, что именно мы подносим, - лишь бы отдавать с этим совершенным намерением?

- Если ты подносишь с совершенным намерением, - поправил меня монах, - то, естественно, ты отдаешь самое лучшее из того, что имеешь; ты подносишь именно то, что принесет наибольшую помощь, то, в чем больше всего нуждаются, то, чего больше всего хотят; ты подносишь, используя все имеющиеся в данный момент в твоем распоряжении средства. Воин является Воином с большой буквы не только потому, что он готов пожертвовать своей жизнью, но и потому, что он делает все, чтобы отдать свою жизнь, когда приходит время для такой жертвы.

- Так, значит, мы должны все отдать? - почесал я в затылке.

- Все. Но с умом. Большой ошибкой будет отдать больше, чем мы способны отдать, а потом чесать в затылке и жалеть о содеянном.

Поэтому мы должны отдавать столько, сколько сумеем, может быть, даже больше, чем мы думаем, но никогда нельзя давать больше, чем мы можем отдать с радостным сердцем. Начни с малого, прибавляй в час по чайной ложке, медленно, но верно наращивай совершенство, и тогда в конце концов ты будешь в состоянии отдать все, ибо, только отдавая все, мы можем достичь всего и уж тогда действительно даровать каждому, кто нуждается, все то, в чем он нуждается.

- А мы только вещи должны отдавать? - снова спросил я.

- Не тебе бы задавать такой вопрос! Уж ты-то знаешь, что высочайшее подношение, которое только можно получить, было пожаловано тебе самому на святой земле этого Сада, - это дар понимания того, что именно создает нас самих и этот мир, понимания того, как из мира утрат и страданий его можно превратить в мир блаженства.

Он взял меня под руку, как будто собираясь увлечь мимо темного угла Сада к ярко освещенной лунным светом восточной стене, где ручеек щедро поил своей водой осенние цветы. Мы и двух шагов еще не сделали, как он вдруг отпустил мой локоть и слегка толкнул меня в бок; я споткнулся, однако удержался на ногах и повернулся к нему слегка озадаченный. То, что я увидел, удивило меня еще больше: его мощный торс низко наклонился к земле, большое овальное лицо было обращено вниз, а умные сосредоточенные глаза пристально вглядывались в траву.

Он протянул руку и подхватил прекрасную божью коровку вишневого цвета с черными пятнышками на спине. Та покрутилась-покрутилась на кончике его безымянного пальца да и улетела в небо, расправив крылья.

- Вот тебе и третий вид даяния, - сказал он со смехом, разгибаясь мне навстречу. - Третий вид даяния, который есть дарование защиты. А ведь ты чуть не наступил на нашу маленькую сестричку.

Я застыл, оглядывая траву, - не наступить бы еще на какого-нибудь родственника. Его слова меж тем напомнили мне кое-какие мысли, которые некоторое время не давали мне покоя.

- Но если я наступил на нее… - начал я.

- Ну и? - Его тело чуть выпрямилось, казалось, передо мной стоит опытный боец, участник многолетних дебатов на поле брани самого Мышления.

- Я смог бы раздавить ее, если бы в ее собственном уме был кармический отпечаток, который заставил бы ее видеть саму себя, испытывающую боль; то есть отпечаток, который попал в ее ум, когда она в прошлом сама причинила кому-то страдание.

- Верно, - промолвил он со спокойной уверенностью, похожий на фехтовальщика, который знает все замыслы своего противника на три хода вперед.