Бхагаван Раджниш - Мессия. Том 1

Поэтому если вы увидите статуи Махавиры, Адинатхи, Парашуньятхи — вы удивитесь: почему они все с закрытыми глазами? Они смотрели на внешнее — теперь они видят внутреннее своего существа. Это — качественно иное. Не то чтобы оно было намного прекраснее, нет, это красота совершенно иного рода.

Оно настолько реально, что люди, переживавшие его, тоже говорили, что мир иллюзорен, потому что они увидели нечто гораздо более реальное, чем камни, предметы, горы и звезды...

Такие незначительные детали удостоверяют подлинность человека. Халиль Джебран не просто философствует, иначе он не вспоминал бы о закрытых глазах.

Он закрыл глаза...

И очень многозначительное: и молился в безмолвиях своей души…

Миллионы людей молятся каждый день — но не в безмолвиях своих душ. Просто слова — христианские слова, индуистские слова, мусульманские слова; еврейский, санскрит, арабский...

Молитва, состоящая из слов, это не молитва вообще.

Молитва состоит только из безмолвий.

И помните, он мог просто сказать: «И он молился в безмолвии своей души», — и вы бы не задумались ни на один миг. Фактически, литературно так было бы правильнее: «Он молился в безмолвии своей души». Но экзистенциально это было бы ошибочно, потому что нет одного безмолвия внутри вас; там находятся слои, слои и слои безмолвий.

Те, кто вошел, знают: есть семь слоев безмолвий, связанных с семью центрами вашего тела. Каждый центр становится безмолвным; поэтому вместо использования единственного числа — безмолвие, он воспользовался множественным — безмолвия.

И вы удивитесь: он единственный, кто использовал безмолвия. Есть другие великие поэты, но они всегда употребляли «безмолвие души». Разумеется, они просто повторяют то, что слышали из поколения в поколение. Это не их собственный опыт.

Выражение Халиля Джебрана — безмолвия души — показывает, что у него не только интеллектуальный, философский, теологический подход — его подход экзистенциален. Он сам погружался в те безмолвия. Он увидел, что безмолвие не единственно — здесь слои и слои безмолвий. И у каждого безмолвия свой собственный аромат, свой собственный вкус, поэтому их можно различить.

Но только он сошел с холма, как его охватила немая грусть, и подумал он в сердце своем...

Это настолько глубоко, что, если вы не были на пути, вы не сможете сделать такое утверждение. После переживания безмерной радости, охватившей весь океан, и после вхождения в глубины безмолвий... утверждение о грусти?

Он так достоверен, он не редактировал свое переживание вообще. Это выглядит нелогично — после такого захватывающего переживания вы вдруг охвачены грустью? Но что он может поделать?

Я полностью с ним согласен.

После достижения пиков радости вам придется столкнуться с грустью.

Но только сошел он с холма, как его охватила немая грусть... Все это символично — каждое слово. Это было, конечно, возвышенное переживание, но поэту не под силу оставаться на залитых солнцем вершинах гималайских пиков — он вынужден возвращаться. И естественно, увидев столько радости... а потом окно начинает закрываться; цветок снова становится бутоном, лепестки начинают складываться, словно за танцем вдруг наступает вечер — и всюду темнота. Сошедшего с горной вершины в темные долины жизни — его охватила немая грусть...

Но его грусть — грусть всех тех, кто реализовал нечто, пусть даже это не полная истина, а только фрагментарное переживание. Такими словами будет выражено не только переживание Халиля Джебрана, но и переживание каждого, кто некогда побывал в этом пространстве и возвратился вниз на землю.

Как уйти мне с миром и без печали?

Он увидел — корабль подходит. Теперь видна человеческая слабость, дилемма: этот мир познан, а тот корабль все еще окружен туманом. И никогда не известно, к какому берегу причалишь.

С момента, когда вы стали моими спутниками, разве не возникал то и дело вопрос в вашем уме: где же все-таки это паломничество заканчивается? Как уйти мне с миром и без печали?

Как только он приближается к земле, как только он приближается к внешнему миру, как только он приближается к цветам и звездам — проблема: Как уйти мне с миром... без печали? — насчет корабля неизвестно ничего. Вы даже не в силах разглядеть корабль ясно, он окружен туманом; как же вам увидеть другой берег? Он совершенно невидим. И кто знает, есть ли вообще какой-либо другой берег?

Ведь еще никто и никогда не возвращался с другого берега, чтобы представить отчет очевидца.

Как уйти мне с миром — он разорван надвое — и без печали?.. и по многим причинам.

Нет, не оставить мне этот город, не поранив дух.

Мир наших переживаний, мир наших телесных удовольствий, мир нашего ума, его полетов... «Как же мне оставить? Столько красоты на одной стороне, осязаемой; я могу коснуться ее, я могу почувствовать ее, — и мне оставить все это ради чего-то неведомого, неосязаемого, невидимого?»

Вы можете понять; поставьте себя на его место — сердце будет разрываться надвое. Это будет почти мучением, — быть или не быть? — ведь все, что есть вы, ваши корни, — здесь, в этой земле.

Долгими были дни страданий, проведенные за его стенами.

Он осознает факт: в этом городе, который мне знаком, долгими были дни страданий... муки, тревоги. И долгими были ночи одиночества. Но до сих пор — и это должен понимать каждый медитирующий — из-за того, что каждый жил в этом мире, в этом теле, возможно, уже много-много жизней, мы даже привыкли страдать. Мы будем скучать за этим. Мы привыкли к страданию. Мы не в состоянии представить себя без несчастья, без страдания, без тревоги. Тогда что же будет вами? — ведь все эти вещи — то, из чего вы состоите. Поэтому хоть они и не являются вашими стремлениями, вашими желаниями, веками в них заключалось само переживание жизни, — и они стали вашей второй натурой.

Халиль Джебран дает психологическое понимание более значительное, чем любой психолог нашего времени:

А кто может расстаться со своим страданием и одиночеством без сожаления?

Утверждение кажется странным; но это не странно, это переживание всех вас. Такое же страдание, такое же несчастье — вы знаете, что на сердце тяжело, и к тому же осознаете, что можете оставить это, но вы слишком страстно желаете. Со страданием в какой-то мере связаны и дружба, и любовь... в противном случае никто не помешал бы вам оставить все ваши страдания.

В тот день, когда я решил оставить, — я оставил. Я даже не пошел спрашивать никого, как оставить. Любой, спрашивающий, как оставить страдание, не желает оставлять его; это «как» будет создавать еще больше страдания.

Повсюду в мире есть люди, продающие вам страдание. Везде, где есть спрос, есть и предложение. Вы обращаетесь к таким людям: я хочу отбросить страдание, но как отбросить его?

Они говорят: «Встаньте на свою голову! Истязать свое тело — это и есть йога. Потребуются жизни для избавления — продолжайте стоять на голове и выкручивать свое тело».

Хорошо, что не все следуют таким торговцам страданием, лоточникам, иначе они превратили бы весь мир в цирк. Если весь мир вдохновится йогой, что получится? Повсюду вы увидите эти сцены.

Я слышал, что когда пандит Джавахарлал Неру был премьер-министром Индии, он очень увлекался йогой — в частности, стоял на голове каждый день ранним утром.

Один осел — это не был обычный осел, запомните, это был лидер всех ослов Индии, — пошел посмотреть на него, ведь ослы не представлены в ассамблеях и парламенте, хотя у них тоже есть права! Итак, он решил, что он — вроде делегации и что раннее утро — это хорошо, поскольку человек еще не утомлен; нет всех дневных проблем, он свеж. Джавахарлал занимался ширшасаной — стоял на голове в саду в своей резиденции. Разумеется, двое полицейских стояли у ворот.

Осел сначала подумал: «Мне спросить или просто войти?» Он рассуждал: «Если я спрошу, возможна неприятность». Но тех полицейских он не интересовал — если он войдет, вреда не будет, пускай идет.

Он прошел прямо туда, где Неру занимался своей стойкой на голове. Он заглянул в глаза Неру. Неру спросил: «Боже мой! Что с тобой произошло, почему ты стоишь вверх ногами?» Неру спросил осла!

Хорошо, что только это... иначе вы могли бы обнаружить ослов в стойках на голове, и в любых возможных позах йоги...

В тот момент, когда вы спрашиваете, как оставить страдание, вы отлично знаете, что не желаете оставлять его, поскольку нет смысла. Если вы не хотите быть несчастными... это так просто — не будьте несчастными.

Я так и решил; прошло тридцать пять лет — и я не был несчастным, несмотря на то, что весь мир старался сделать меня несчастным. Но им следует запомнить: это невозможно. Раз я решил — я решил.