Томас Троуб - Лицом к лицу со страхом. Путеводитель на пути к близости

Более того, я был – ив каком-то смысле остаюсь до сих пор – в зачарованном состоянии надежды, что люди, которым я откроюсь, не причинят мне боль. Вместо того чтобы видеть каждого человека и ситуацию как есть, я проецировал на них собственные надежду и требовательность. И это много раз создавало для меня трудности. Не желая видеть ясно, я входил в отношения с любимыми и друзьями из пространства регрессировавшего Ребенка, который хотел, чтобы с ним обходились справедливо. Если мне удается найти храбрость и решимость поделиться обидой, я обычно чувствую себя понятым и воспринятым. Так было и в этом случае. Мне удалось творчески использовать случаи, послужившие раздражителями для моей обиды, понять мою точку зрения на историю и увидеть, к чему я особенно чувствителен. Но, что важно, это усилило то, чему я постоянно пытаюсь научиться, – продолжать констатировать, ясно и настойчиво, когда между мной и кем-то другим происходит что-то, по ощущениям неправильное.

Со вторым человеком происходило больше, чем просто установление пределов. Во мне было много бессознательных ожиданий и проекций, которые я на него накладывал и с которыми не был в соприкосновении. Я не осознавал, насколько он раздражал внутри меня рану неуважения к себе и чувства неполноценности, и был слишком горд, чтобы ему в этом признаться. Я нуждался в том, чтобы прийти в соприкосновение с собственной проекцией, отбросить гордость и обнажить себя. Часто, когда мы чувствуем, что в нас кто-то вторгся, мы также что-то отчаянно ждем от этого человека и не соприкасаемся с этим желанием. Именно это желание провоцирует стыд, но мы или слишком горды, или слишком упрямы, чтобы его увидеть. Просто установить пределы недостаточно, потому что тогда мы не подходим к самому корню.

Эта ситуация возникает часто с родителями. Большинству из нас в тот или другой момент жизни приходится пройти и с ними через установление пределов. Но мы также должны войти в соприкосновение с тем, что по-прежнему хотим и ожидаем от них. Установление пределов мало помогает в том, чтобы исцелить рану стыда, если мы не осознаем своих проекций. Мою подругу приводит в бешенство, когда ее отец критикует то, как она зарабатывает на жизнь. Но она все еще берет у него деньги и поэтому все еще зависима от него. Многие годы я чувствовал боль оттого, что мой отец не принимает мой альтернативный образ жизни и осуждает его. За этой обидой стояло неосознанное желание, чтобы он принимал и уважал выборы, которые я делаю в жизни.

В этих случаях стыд возникает не только из неспособности сказать «нет», но и, в равной мере, из непринятия ответственности за нашу жизнь. Я вижу, что стыд мешал мне видеть и ощущать себя человеком, способным справляться с жизнью. Я не чувствовал внутри силы видеть каждую ситуацию, какой бы они ни была, и справляться с ней. Таким образом, я регрессировал и не принимал полностью ответственность. Этот стыд заставлял меня снова и снова ждать, чтобы обо мне по-родительски заботились. Но вместо того, чтобы все это признать и проработать, я был готов чувствовать себя преданным, когда люди ведут себя не так, как я ожидаю. Во всех этих случаях важно понять, что наше самоуважение не зависит от того, как мы себя ведем с другими. Оно зависит только от того, как мы себя ведем в отношении самих себя.

В этой последней стадии установления пределов приходит осознание, что наши отношения с другими – не борьба, но возможность чувствовать уязвимость. Когда исцелено солнечное сплетение, у нас больше нет потребности доказывать, что мы можем защитить раненого Ребенка от дальнейшего насилия. Заряда нет, война кончена, и к нашим откликам больше не примешиваются никакие реакции из подавленных скрытых обид. Когда мы чувствуем, что в нас вторгаются, но есть пространство, чтобы выражать боль, мы это делаем. Если пространства нет, мы можем быть в центрированной утвердительности.

Стадии, которые я описал, – взаимопересекающиеся части длительного процесса. Часто я все же не достигаю ясности и нереактивности. Внутри меня все еще есть гнев. Я обижаюсь, резко обрываю контакт, делаю недовольную гримасу, мщу или наказываю – словом, делаю все те вещи, которых не стал бы делать, если бы был осознанным. Но я могу все это наблюдать с несколько большего расстояния. И вместо того, чтобы оставаться в шоке и скрывать обиды, я начинаю чувствовать и говорить. В большинстве случаев теперь я способен выражать боль.

Способность чувствовать энергию и выражать боль кажется основным источником восстановления самоуважения. Я нахожу, что мы приходим к точке, где можно видеть, что никто нами не «пользуется». Сама эта идея – все еще следствие стыда и шока. Это часть транса. Чтобы из него выйти, нужно по-новому ощутить себя – почувствовать свой центр и достоинство. Вместе с этим, постепенно, станут все меньше и меньше паранойя и недоверие. По мере исцеления мы становимся способными прямо говорить, что чувствуем. Исцеление – это выход из реакции, защиты и нападения в уязвимость; смещение из солнечного сплетения в низ живота.

1. Признание действительности шока и стыда.

2. Бешенство и реакция.

3. Центрированная утвердительность: «Я не согласен, когда...», или способность делиться болью и обидой: «Мне больно, когда...»

Работая со стыдом, я обнаружил, что был глубоко отождествлен с ним. Я был человеком, который мог и должен быть униженным. Потом превратился в человека, который должен постоять за себя, чтобы им никто не пользовался. Все это было частью состояния жертвы и стыдливого образа себя. Отождествленный со стыдом, я жил так, что это не приносило самоуважения и еще более укрепляло стыд. Я был нечестным, избегал, конфронтации, не уважал, чужих решений, развлекался, уходил в сторону и потакал своим слабостям. Работа со стыдом что-то изменила. Я перестал думать о себе как о полном стыда человеке.

Пока раны стыда остаются неисцеленными, мы воссоздаем «обидчиков» в других, повторяя более ранние опыты. Проблема не в них. Проблема в нашей собственной нарциссической обиженности, в ране, нанесенной самоуважению. Исцеление приносит соприкосновение с болью внутри и постепенное установление достаточной внутренней центрированности. Мы останавливаем внешнее насилие, проделывая внутреннюю работу, узнавая и чувствуя стыд, приходя к лучшему ощущению себя и лелея раненого Ребенка внутри.

Большинство из нас не только подвергаются вторжению; мы также и вторгаемся сами. Кажется, этот процесс всегда двусторонний. В области уважения к другим и осознания собственных бессознательных вторжений в чужие границы находится большинство «мертвых точек» видения. Я думаю, это потому, что наша паника так глубока. Паника выживания дает нам ощущение, что мы должны добиться осуществления потребностей любой ценой. Быть чувствительным к потребностям и пространству другого кажется слишком опасным

Если нашему реактивно-требовательному Ребенку указывают на недостаточную чувствительность, он отзывается: «Послушай, моя энергия должна течь; я не могу вечно себя ограничивать. Если в тебе это вызывает гнев или боль, это твоя проблема». Иногда это оборачивается полным отрицанием: «Что значит, я был к тебе нечувствителен? Я понятия не имею, о чем ты говоришь». Или мы чувствуем себя виноватыми.

Глубоко внутри мы знаем, что лежит во внутренних карманах нашего эгоизма. Способы, которыми проталкиваем собственные потребности вперед за счет потребностей других. Некоторая часть этого прикрыта отрицанием, но время от времени всплывает в осознанности. Втайне мы можем чувствовать стыд за эту насильственность и зацикленность на себе. Но измениться не так легко. В процессе работы над уважением к другим я нашел следующие три аспекта.

Раненый Ребенок в нас ориентирован на страх. В те моменты, когда в наших действиях не хватает уважительности к другим, нами движет страх. Пока мы не разберемся в нем, как бы мы ни хотели быть уважительными и чувствительными, все наши добрые намерения тщетны, потому что не касаются корней. Чтобы исцелить нечувствительность, нам придется понять, откуда она берется, вместо того чтобы ее осуждать или пытаться исправить. Я всегда чувствовал, что во многих вещах эгоистичен и вижу мало за пределами узкого контекста собственных желаний и потребностей. Я хорошо это скрывал, но испытывал при этом ужасное чувство вины.

Я обусловлен быть с другими отдающим и заботливым, но в каких-то отношениях всегда бунтовал против этой программы. Как бы я ни желал быть чувствительным к другим, мой эгоизм является способом сказать, что я не хочу быть «хорошим мальчиком». Я хочу сначала найти себя. Нельзя заменить моральностью подлинное открытие себя, хотя наша культура и пытается это сделать. Чувствительность, сострадание, забота и осознанность с другими приходят из осознанности себя. Чтобы учиться состраданию, мы должны вылупиться из скорлупы собственной обусловленности и найти, кто на самом деле мы сами.