Сомадева - Повесть о царе Удаяне

Некоторые из этих сравнений принадлежат к традиционному арсеналу средств санскритской поэзии, другие — и их значительно больше — введены в поэтический обиход самим Сомадевой. Особенно удачны и исполнены фантазии его синтетические образы, которые создаются тонко подобранной поэтом цепочкой сопоставлений.

Так, столицу, встречающую своего повелителя, Сомадева сравнивает с женой, встречающей мужа после долгой разлуки: «полотнища красных флагов были ее одеждой, круглые окна домов казались широко раскрытыми глазами, высокие кувшины с вином, выставленные за ворота, напоминали круглые груди, радостный гул толпы — любовный лепет, а блеск дворцов — улыбку».

Благодатному ливню уподобляет Сомадева раздачу Удаяной даров горожанам; небо при этом сверкает молниями флагов, грохот барабанов кажется громыханием грома, царь, словно грозовая туча, проливает золотой дождь на своих подданных, и они с ликованием ждут от него богатых всходов.

Характерна для текста «Океана сказаний» и такая параллель: «Пиршественная зала, уставленная кубками из горного хрусталя, полными вина, напоминала озеро, усеянное белыми лотосами, пламенеющими под лучами восходящего солнца». Здесь помимо очевидных сопоставлений — зала — озеро, кубки — лотосы, вино — отражение солнечных лучей, имеется и искусно скрытый намек: царь Удаяна, восседающий в зале, сравнивается с восходящим солнцем.

По образцу распространенной в Индии назидательной поэзии Сомадева насыщает «Повесть об Удаяне» большим количеством сентенций, которые обычно преподносятся им в лаконичной, афористической форме. Но и в этом случае обычные наставления государственной и житейской мудрости, сетования на коварство судьбы, восхваление добродетели, осуждение злонравия женщин и т. п. — словом, все те темы, которые по традиции разрабатывались древнеиндийской дидактикой, часто предстают у него в новом обличье, благодаря неожиданному образу или смелому сравнению:

«Погрязшие в пороках цари так же легко попадают в руки врагов, как слоны, оказавшиеся в западне».

«Лишь тот поистине мудр, чей ум блистает в минуту опасности, как блистает свет молнии во время сильного ливня».

«Женское коварство способно смутить души даже таких людей, которые преодолели страсти; так буря мутит озеро, даже если в нем нет грязи».

«Как мяч, который, будучи брошен о стену, всегда возвращается назад, так и вред, который захочешь учинить другому, по большей части постигает тебя самого».

«Счастье царей всегда быстротечно и неуловимо, как лань. Одни только мудрые умеют держать его на крепкой цепи мужества» и т. д.

Чувство меры и чувство формы, присущие Сомадеве, помешали ему использовать изощренные стилистические средства даже в наиболее лиричных или описательных частях его поэмы. Тем более редко прибегал он к ним при обычном повествовании, особенно когда имел дело с волшебными, бытовыми или новеллистическими сюжетами. Язык «Океана сказаний» и здесь остается отточенным литературным языком образованного общества, но приобретает всякий раз особую простоту, немногословность, ясность. Поэтому не стоит большого труда угадать в произведении Сомадевы за приданной им поэтической формой облик использованных им народных легенд, притчей, сказок. И «Океан сказаний», так же как буддийские джатаки или «Панчатантра», а может быть, даже в большей мере, остается для нас незаменимым источником для знакомства с устным творчеством народов древней Индии.

В «Повести об Удаяне» мы обнаруживаем множество мотивов, распространенных в мировом фольклоре. Среди них истории о волшебном мече (1.3; II 1.4), чудесных сандалиях, палочке и плошке (І.3), невянущих цветах, подтверждающих верность супругов[12] (ІІ.5), герое, побеждающем ракшасу-убийцу[13] (III.4; IV.2), магическом вселении души в мертвое тело[14] (І.4), человеке в брюхе рыбы[15] (V.2) и десятки им подобных.

Некоторые из таких историй содержат любопытные параллели к всемирно известным сюжетам древнегреческих эпических сказаний (например, уязвимая ладонь левой руки демона Ангараки (II.3) и пятка Ахилла; искусственный слон (II.4) и троянский конь; ракшаса, задающий вопросы (І.5), и легенда об Эдипе и сфинксе), другие вызывают ассоциации с известными рассказами в ряде литературных памятников — как индийских, на что мы уже указывали ранее, так и европейских.

В частности, история о мертвой рыбе, которая рассмеялась, когда ревнивый царь приказал казнить невинного человека, в то время как его гарем был полон переодетых мужчин (І.5), сходна не только с соответствующим (5–9) рассказом «Шукасаптати», но и с популярной новеллой итальянского Возрождения[16]. В средневековых латинских сборниках «Дисциплина клерикалис» Петра Альфонса (12) и «Геста Романорум» (28) рассказывается, как сводня, уговаривая молодую женщину склониться на домогательства любовника, показывает ей плачущую собаку, которая, по словам сводни, превратилась из красивой девушки в животное за то, что отвергла влюбленного юношу. Эта новелла в своих основных чертах живо напоминает историю о буддийской монахине и Девасмите в «Повести об Удаяне» (II.5). Точно так же рассказ о Лохаджангхе, явившемся к своей возлюбленной под видом бога Вишну (II.4), родствен и рассказу «Панчатантры» «Ткач в образе Вишну» (І.8), и одному из сюжетов «Тысячи и одной ночи» (пер. М. А. Салье, М., 1958–1959, т. IV, стр. 260 и сл.), и новелле «Декамерона» о монахе Альберте, притворившемся ангелом для того, чтобы соблазнить глупую женщину (IV.2).

Изучая связи «Океана сказаний» с фольклором, следует, однако, помнить, что Сомадева не был простым копировальщиком или всего лишь добросовестным собирателем. Заимствованные им сюжеты он всякий раз, когда этого требовали композиция или художественные свойства его поэмы, варьировал и изменял, и поэтому они нередко предстают перед нами в трансформированном виде.

Так, в истории о Лохаджангхе (II.4) Сомадева рассказывает, как Лохаджангха, измученный жарой, забрался в тушу мертвого слона, обглоданную шакалами, и спал в ней до тех пор, пока тушу не подобрала огромная птица. Сходный сюжет широко распространен в индийском фольклоре, но в фольклорном варианте внутри слона оказывается не человек, а шакал, и многие детали сюжета, так же как его обрамление, иные[17]. Совершенно ясно, что версия Сомадевы имеет вторичный характер. Сомадева сознательно переделал фольклорную сказку о животных с тем, чтобы приспособить ее к излагаемой им в данной части «Океана сказаний» истории новеллистического характера.

Еще большие изменения вносит Сомадева в известную устную легенду о трех сестрах. По этой легенде, сестер, одну за другой, похищает чудовище и уносит в свой замок. Там чудовище убивает сестер за то, что они нарушают его запрет и входят в потайную комнату. В конце концов их трупы находит младшая сестра, которая либо возвращает их к жизни, либо с помощью братьев мстит чудовищу[18]. В «Повести об Удаяне» этот сюжет настолько преобразован, что опознать его нелегко.

У Сомадевы нет чудовища, а сами сестры — дочери полубожества-видьядхары; они не убиты, но по проклятию покинули свои тела, чтобы жить в мире смертных; главный герой — их будущий супруг, играющий роль освободителя; история осложнена многочисленными приключениями героев, основана на индуистской концепции переселения душ, связана с индийскими мифологическими представлениями и т. п. Однако при всем этом такие черты рассказа Сомадевы, как наличие в нем магического замка, запретной комнаты, где скрыты тела трех девушек, сестры, помогающей им избавиться от проклятия, и некоторые другие недвусмысленно указывают на его фольклорный источник. Возможно, какие-то существенные изменения в рассказе возникли на индийской почве еще до Сомадевы, но все же несомненно, что в какой-то их части, а главное, в искусственном сплетении разнородных мотивов, проглядывают признаки литературной обработки, специфической для «Океана сказаний». Сомадева попытался и здесь придать народной легенде облик, соответствующий духу и конкретному содержанию его книги.

Уже два этих примера, а их число можно было бы безгранично увеличить, показывают, что произведение Сомадевы нельзя рассматривать как механическую компиляцию, как более или менее искусное соположение сюжетов, взятых из фольклора или иных, литературных, источников. Использованная Сомадевой рамочная композиция, индивидуальный стиль, варьируемый по ходу повествования, сознательные изменения, которые он вносит в заимствованные истории (к тому же часть их вообще не была заимствована), — все это, очевидно, свидетельствует о том, что «Океан сказаний» — самостоятельное художественное целое с собственными эстетическими задачами, а достоинства его языка и содержания делают его одним из самых значительных и увлекательных памятников древнеиндийской литературы.

«Океан сказаний» Сомадевы несколько раз переводился на европейские языки. Имеется полный и тщательно выполненный английский перевод: The Kathāsaritsāgara, or Ocean of the streams of story, transl. by С. H. Tawney, Calcutta, 1880–1884. Первые пять книг «Океана сказаний» переведены на немецкий язык: Die Märchensammlung des Somadeva Bhatta, übers. von H. Brockhaus, Leipzig, 1843. Отдельно «Повесть об Удаяне» (кн. II–III, но без вставных историй) издана на французском языке известным исследователем «Великого сказа» Ф. Лякотом. Наконец, недавно в книге «Повести, сказки, притчи древней Индии» (М., 1965) опубликовано несколько рассказов Сомадевы в русских переводах О. Ф. Волковой и И. Д. Серебрякова.