Ольга Петерсон - Мифы и легенды народов мира. Том 6. Северная и Западная Европа

— Я могу заговорить твою рану и остановить твою кровь, если ты сумеешь рассказать мне, откуда взялось на земле железо и с которых пор сделалось злым?

— Я все расскажу тебе, — с радостью отвечал старику Вяйнямёйнен; потом с большим трудом вылез из саней, переступил через порог дымной хижины и уселся против старика на скамейку, придерживая ногу свою обеими руками.

Старик слез с печи, поставил его ногу в таз, который быстро до краев наполнился кровью Вяйнямёйнена, потом осмотрел его рану и, взглянув с удивлением в лицо премудрого, спросил:

— Да кто же ты такой, скажи, пожалуйста? Что ты за человек? Ведь у тебя из колена вытекло на землю семь полных лодок да еще восемь самых больших чанов крови… а ты все еще жив? Вижу, что без твоей помощи не под силу мне залечить твою рану. Рассказывай мне о происхождении железа, а я тебя послушаю.

— Укко создал весь мир, — так начал рассказ свой Вяйнямёйнен. — Он отделил воздух от воды, а воду — от земли, и на земле создал двух братьев воздуха: старшего — огонь и младшего — железо. Когда создал он железо, тогда захотелось этому младшему навестить своих старших братьев. Сперва отправился он к старшему; но огонь принял его так сурово, так притиснул, что бедное железо едва–едва успело ноги уволочь да поскорее спряталось в трясине под горою, где гуси–лебеди кладут яйца в своих скрытых глубоких гнездах. Там, под кочками и перетлевшими корнями дерев, скрывалось оно два года; вот и стали тем болотом переходить волки да медведи: где медведь ступит своею тяжелою лапой, там железо целыми кусками так и выпирает на поверхность трясины; где волк пробежит, там только чуть–чуть из–под нее показывается. В то время Илмаринен искал место для своей кузницы и нечаянно забрел на то болото. Увидел он железо на болоте да и подумал: «Ох ты, бедное железо! Куда это тебя занесло? Не здесь твое место, не в глуши, где бегают одни волки да медведи, да гуси–лебеди детей выводят. Дайка я тебя положу на огонь в своем горне!» Чуть только услышало об этом железо, как взмолилось Илмаринену о пощаде, рассказало ему о гневном приеме, которым запугал его огонь.

— Это все пустое! — отвечал железу Илмаринен. — Огонь не приносит никакого вреда и друзьям–то своим, не то что уж такой близкой родне, как ты. А ты подумай–ка: ведь только при его помощи можешь ты и вырасти, и окрепнуть, и стать украшением на груди женщины или мечом при бедре богатыря.

Согласилось железо с мудрым кузнецом, и в тот же вечер вынул его Илмаринен из болота и бросил в свой горн. Потом принялся он за мехи и стал изо всей силы дуть ими на огонь; разом расползлось железо от жару в кашу, стало мягче ржаного теста и закричало из огня Илмаринену:

— Ой, батюшки, как жарко! Милый кузнец Илмаринен, вынь ты меня отсюда, не то меня огонь совсем загубит!

— Нет, брат, — отвечал ему Илмаринен, — вынь тебя теперь, так ты, пожалуй, уж слишком больно будешь кусаться, ты, пожалуй, никого и из людей–то в живых не оставишь!

Стало бедное железо клясться всевозможными клятвами и уверять, что ему довольно найдется работы и без того, что будет оно рубить только деревья да обтесывать камни… Вынул его Илмаринен из огня, стал было ковать, да видит, что плохо еще железо, не годится в поделку, потому что еще не закаливается хорошенько. И придумал он его закаливать, окуная в воду, но к воде хотелось ему примешать соки растений, чтобы железо выходило тверже. Он обратился за этим делом к мимо летевшей пчелке.

Пчелка полетела. Но птица злого духа Хийси, которая с крыши заглядывала внутрь кузницы и зорко следила за выделкою железа, услышав, о чем просит Илмаринен пчелку, сама полетела прямо в ад, принесла черного яда ехидн и ядовитого сока жаб и положила их в воду в то время, как Илмаринен отвернулся. Видит он, в воде что–то плавает, подумал, что это, верно, пчелка принесла ему соки трав, и тотчас же опустил раскаленное железо в воду. И озлилось железо, и нарушило свои страшные клятвы, и с тех пор пошло всех людей губить да упиваться кровью.

— Ну, теперь я знаю, что мне делать, — промолвил старик, выслушав рассказ Вяйнямёйнена.

И тотчас же начал он нашептывать свои вещие наговоры, в которых то упрекал железо в его дурных поступках, напоминая ему его прежнюю доброту и клятвы, то упрашивал кровь остановиться; наконец, обратился с мольбою о помощи к Укко, и кровь тотчас же остановилась; оставалось еще залечить широкую и глубокую рану. И послал старик своего внука в кузницу, чтобы там сварить целительный состав для раны из цветов тысячелистника, из нежных травяных волокон, из меду и сладкого сока деревьев.

Пошел мальчик в кузницу; на дороге попадается ему дуб.

— Есть у тебя мед? — спрашивает его мальчик.

— Как не быть! — отвечает дуб.

Мальчик нарезал его дерева маленькими щепочками, наскоблил его коры, собрал много всяких трав, да трав не простых, редких, которые не везде растут да не всем и в руки даются. Потом, придя в кузницу, бросил все это в котел и повесил его на огонь. Три дня и три ночи шипел и клокотал котел над огнем; на четвертый заглянул в него мальчик — но целебное средство еще не было готово. Тогда мальчик подложил в котел еще и других трав, которые где–то далеко собраны были девятью сильными волшебницами и восемью лучшими знахарями. Еще девять ночей провисел котел над огнем, и вот наконец готово было могучее средство. Мальчик захотел испытать его силу и пошел на край соседнего поля, где стояла сломанная бурей пригнутая к земле полузасохшая осина. Он помазал ее в переломе, и быстро срослись края его, и по–прежнему гордо поднялась вершина выпрямившегося дерева, и весело зашелестели листья. Потом стал мальчик смазывать своим составом рассевшиеся надвое камни — и они срастались; стал брызгать им на трещины скал — и те спаивались теснее прежнего.

— Ну, теперь годится!

И мальчик понес к старику изготовленное средство.

Старик отведал его, похвалил и давай им смазывать рану и сверху, и снизу, и с боков, приговаривая вещие слова.

Чуть только помазал старик рану Вяйнямёйнена, как тот стал метаться во все стороны от невыносимой боли. Но старец тотчас же прогнал боль к каменным горам, пусть там мучит камни да терзает бесчувственные скалы; потом перевязал он ногу крепкими шелковыми перевязками, и быстро стала заживать рана, гладко затягиваться живым мясом, так что не осталось на месте ее ни рубца, ни следа. Наконец Вяйнямёйнен стал крепко на ногу и опять мог свободно владеть ею. Он поблагодарил сначала Укко за его всесильную помощь, потом отблагодарил и старика, потом запряг свою лошадку в сани и, сбираясь ехать домой, сказал:

— Вот и вижу я теперь, как опасно хвастаться и быть самонадеянным! Я ли, кажется, не сумею выстроить лодки? А вот понадеялся на одни свои силы, позабыл, что все зависит от воли всемогущего Укко, и вот как жестоко был за это наказан!

Как буря помчался он оттуда в Калевалу, через болота, поля и равнины; ехал день, ехал другой, наконец, на третий стал подъезжать к дому. Немного не доезжая до него, сдержал он бешено мчавшегося коня, вылез из саней и, вспомнив об условиях, на которых Лоухи отпустила его домой, стал придумывать, как бы заставить Илмаринена ехать в мрачные страны Севера, потому что заранее предвидел разные отговорки и препятствия со стороны своего нерешительного брата. Недолго думал премудрый. Он запел и вдруг силой своей песни поднял из недр земли огромную ель с золотыми ветвями и золотою вершиной, которая почти касалась облаков; а как с земли посмотришь на вершину, так и кажется, что сидит на ней месяц и звезды Большой Медведицы рассыпаны по мелким веточкам. Ну, и говорить нечего, что на вершине ее не было ни звезд, ни месяца, а только Вяйнямёйнен силою волшебства своего и не так еще умел обманывать взор всякого легковерного. Сам премудрый постоял, постоял, посмотрел на ель: видит, что все хорошо, и поехал дальше.

Скоро достиг он кузницы Илмаринена, из которой, как и всегда, валил клубами густой черный дым и раздавался неумолкаемый стук тяжких молотов. Входит премудрый в кузницу и застает Илмаринена за работой. Поздоровались братья.

— Где это ты пропадал так долго? — спросил его Илмаринен.

— Да все время промаялся среди бледных лапландцев да в туманных странах Севера, в мрачной Похъёле, где так много чародеев.

— То–то, я думаю, насмотрелся там всяких диковинок? — добродушно спросил его кузнец.

— Да, есть о чем порассказать, а признаюсь, брат, что ничего на свете не видал лучше старшей дочери Лоухи: на всем свете первая красавица. Жаль только, спесива очень, всем женихам отказывает; а уж что за красавица — на висках по светлому месяцу, на груди красное солнышко, оба плеча сплошь звездами покрыты да и на спине рассыпано их немало. Вот невеста как раз по тебе, Илмаринен; ступай–ка в Похъёлы да выкуй ей Сампо с пестрой крышкой, так она охотно за тебя выйдет.