Джордж Дуглас - Легенды и предания Шотландии

Фермер развернул бумагу и едва не рухнул на землю, прочитав следующее:

«Сэр, с глубоким прискорбием сообщаю о кончине моей племянницы Матильды А. Похороны состоятся на кладбище К. во вторник в полдень. Ваше присутствие будет должным образом оценено.

С нижайшим почтением, Джеймс А.

Финэйгл, 12 апреля».

Вы можете представить себе удивление и скорбь Флоры, когда муж показал ей письмо. Она слегла и долго рыдала, горюя о подруге своего детства и юности. Ее состояние всерьез обеспокоило мужа, поскольку Флора была в том положении, в котором сильные стрессы могут оказаться чрезвычайно опасными. Однако болезнь Флоры длилась недолго. Молодая женщина очень хотела узнать подробности о смерти кузины. Ее муж не мог сообщить ей никаких сведений, кроме одного: она умерла в субботу.

Флора немедленно приступила к подсчетам, тем более что воспоминания о событиях юности были все еще живы в ее памяти, и, к ужасу, выяснила, что кузина Мэтти умерла в тот самый день, когда четырнадцать лет назад ей впервые приснился угрожающий сон. В этот же день спустя семь лет она видела его снова.

Было чему ужаснуться! Но кровь Флоры холодела от мысли, какой могла быть причина смерти кузины. Она не просто боялась, а была уверена, что в этом так или иначе замешан ее брат. Если уж пророчество сбылось, оно должно сбыться во всех отношениях. Она больше ничего не спрашивала о смерти кузины, но с каждым часом становилась все более беспокойной, и муж стал опасаться за ее рассудок.

Он пошел на похороны, но, опасаясь оставить Флору одну надолго, только встретил процессию по дороге к кладбищу и прошел с ней небольшой отрезок пути. Как-никак дом тестя находился в четырнадцати милях от его собственного. Вернувшись, он не смог сообщить Флоре почти никакой дополнительной информации. Он сказал, что поинтересовался у ее отца причиной смерти кузины, но получил крайне уклончивый и расплывчатый ответ.

Тесть явно не желал вдаваться в подробности и что бы то ни было объяснять. Он поспрашивал у соседей, но те не знали ничего конкретного. После долгих колебаний Флора спросила, был ли на похоронах ее брат, и получила ответ, что его не было. Это был смертельный удар по еще теплившейся в ее сердце надежде, подтвердивший ее самые худшие опасения. Остаток недели она провела в состоянии крайней тревоги и душевного смятения.

В субботу она выразила желание пойти в церковь и навестить могилу кузины. Муж сначала возражал, но потом сдался, уверовав, что нежность и любовь в конце концов пересилят горечь утраты. Со всеми предосторожностями он довез жену до кладбищенских ворот и оставил одну, чтобы не мешать проявлению чувств.

Подойдя к новой могиле, которая располагалась возле могилы ее матери, Флора заметила двух знакомых стариков, сидевших рядом и оживленно беседующих. Они явно разговаривали о покойной. Флора надвинула капюшон на лицо и подошла к ним. Ей хотелось, чтобы никто не заподозрил ее особого интереса к предмету их разговора. Она опустилась на низкую плиту соседней могилы и сделала вид, что пытается расшифровать надпись на ней. Так она услышала следующий диалог, и можно легко представить, что она почувствовала.

– Все говорят, что она была милой, доброй девушкой, приветливой и к бедным, и к богатым, да еще красивой и молодой. Мне ее так жаль! Когда я увидел надпись серебряными буквами, что ей всего двадцать один год, слезы так и побежали по моим старым морщинистым щекам. Знаешь, Джанет, я сказал себе: «Ах, этот цветок сорван в самый разгар цветения!» Кстати, Джанет, а ты была на церемонии положения в гроб?

– А если и была? Тебе-то что, Мэтью?

– Ничего, просто я слышал, что там никого из посторонних не было. Послушай, а как выглядел труп? На нем не было синевы? Или каких-нибудь повреждений?

– О чем ты, старик? Жалеешь, что тебя не пригласили? Чтобы было потом о чем потрепать языком? Поэтомуникого и не звали. Что сделано, то сделано. Изменить все равно уже ничего нельзя. Мертвые будут спать спокойно. Вот только как живым продолжать жить?

– Но видно, она была в теле, Джанет, не так ли? Потому что гроб был тяжелым, да и такого глубокого гроба я еще никогда в жизни не видел.

– Ладно, так и быть, я тебе все скажу. Но предупреждаю: если хотя бы слово, хоть один намек сорвется с твоего грязного языка, будешь иметь дело со мной. В таком случае чем меньше разговоров, тем лучше. Гроб был тяжелее и глубже, чем обычно, Мэтью, потому что там еще был крепкий новорожденный парнишка. Мертвого младенца – бедный белый цветочек, так ни разу и не увидевший солнечного света, – положили ей на грудь.

«Если крысы покидают обычные места своего обитания в ваших домах, амбарах или гумнах и уходят в поля, это дурной знак для человека, чье жилище они покидают». Так написал некто Уилки – автор рукописного собрания старых обычаев и суеверий приграничья, составленного в начале века для сэра Вальтера Скотта. Утверждают, что следующий случай, иллюстрирующий это поверье, имел место в действительности. В начале настоящего века на ферме Мейзондье жило семейство Форчун[29]. Считалось, что эта семья владела землей в округе уже на протяжении двухсот лет. Можно отметить, что название Мейзондье произошло от молельного дома или госпиталя «для приема пилигримов, больных и увечных», который прежде стоял на этих землях.

Время шло, и вот семейство Форчун постигло несчастье. Старый фермер умер, оставив продолжать свое дело сына двадцати трех или двадцати четырех лет. Роберт Форчун-младший был симпатичным молодым человеком, которому недоставало не силы духа и способностей, а принципов и настойчивости. Оказавшись предоставленным сам себе, имея достаточно денег, но не имея опытного наставника, он, казалось, решил пустить на ветер и свою репутацию, и состояние, накопленное предками. Он записался в кавалерийский отряд йоменов, созданный в ожидании французского вторжения. Юноша был великолепным наездником, и он, и его будущие товарищи по оружию нередко устраивали на старой ферме скачки и всевозможные, часто весьма опрометчивые развлечения. Какое-то время всем было очень весело, но потом произошли изменения. Был провозглашен мир, фермерские цены, которые война держала очень высокими, упали. Затем последовало несколько неурожайных годов. Вместо того чтобы сократить расходы и ввести режим экономии, юный Форчун предался еще более экстравагантным безумствам. Соседи и знакомые лишь укоризненно качали головой, и вскоре люди стали за его спиной говорить, что юноша вот-вот разорится. Прошло совсем немного времени, и перед фермой Мейзондье замаячил призрак нищеты. Отряд йоменов распустили, и Роберт остался один у остывшего очага. Чтобы согреться и поднять настроение, он пристрастился к бутылке. Это, как и следовало ожидать, лишь ухудшило ситуацию. Он не занимался делами, перестал следить за счетами, дела пришли в полный упадок. Дом, уже давно требовавший ремонта, стал разрушаться, а поскольку ремонтом никто не занимался, процесс шел довольно быстро. Слуги, наблюдая за бездеятельностью хозяина, перестали его уважать и слушаться, а уразумев, что он и не собирается ничего предпринимать, стали откровенно пренебрегать своими обязанностями.

Но если бедного Боба покинули товарищи по развлечениям, вокруг него начали собираться другие. И если бы люди говорили, что он идет не к собакам, а к крысам[30], это было бы куда точнее. Ферму буквально наводнили крысы.

Они уже давно шныряли повсюду, чувствуя, что прежних строгостей больше нет, а теперь проникли и в дом. А однажды укрепившись на своих позициях, они были вовсе не намерены их сдавать. Вначале их присутствие ощущалось только ночью, когда гасли все огни и обитатели дома отправлялись спать. Тогда крысы устраивали свои кутежи в кухне. Люди слышали цокот лапок по деревянному полу, шуршание хвостов по стенам. Иногда в эти сравнительно тихие звуки врывался более громкий – это животные переворачивали кружку или горшок. Крыс все слышали, видели результаты их присутствия в доме, но самих опустошителей не видел никто. С течением времени крысы поняли, что являются хозяевами положения, и стали появляться в кухне днем. Вскоре все домочадцы привыкли к тому, что крыса иногда перебегает им дорогу, исследует содержимое оставленной на столе кружки или копошится в не вымытой накануне сковороде. Осознав, что его обнаружили, грызун неспешно удалялся, всем своим поведением демонстрируя независимость и даже дерзкий вызов. Он понимал слабость противника. Было замечено, что, в то время как фермер и его домочадцы худели, крысы жирели не по дням, а по часам. В конце концов, свыкшись с комфортными условиями существования и полной безнаказанностью, они обнаглели настолько, что перебрались из кухни в комнаты. Довольно скоро люди привыкли, что, когда они лежат в постели, по ним иногда пробегают когтистые лапки, а если башмаки, стоящие под кроватью и высовывающие носы из-под покрывала, начинают подозрительно двигаться, значит, можно быть уверенным: их кто-то грызет. Нередко, если фермер засиживался за полночь за столом, погруженный в свои невеселые грезы, вызванные частично обрушившимися на него неприятностями, но по большей части обильными возлияниями, грызун пристраивался рядом и начинал грызть свечной огарок. Так бывает и с определенной частью человечества, прекрасно себя чувствующей и процветающей среди несчастий и упадка окружающих. Ущерб, нанесенный крысами, был огромным. Если крысы не могли съесть или уничтожить еду или какую-нибудь вещь, они ее уносили и прятали. Ни одна хитрость не помогала с ними справиться. Грызуны быстро постигали природу самой изощренной ловушки, а отрава на них не действовала. Поэтому они не только увеличивались в размерах, но и размножались, причем с такой чудовищной быстротой, что хозяина фермы, к тому времени совершенно опустившегося и ставшего привычной мишенью для оскорблений и насмешек соседей, прозвали хозяином крысиной фермы.