Татьяна Ахметова - Озорные стихи (Устами народа-2) - 1997

Ей вы, сонные тетери,
Открывайте Прову двери
Прову двери отворили
И туда его пустили

Он у ней. Она в кровати
Жаждет ебли и объятий.
Вся раздета догола,
Обольстительно мила.

Ножки свесила с постели,
И на белом ее теле
Между двух прелестных ног
Обольстительный пушок.

Пров Фомич разоблачился,
Под бочок к ней подвалился,
Начал к делу приступать
И живот ей щекотать.

Вот уж он пизду погладил,
А потом свой хуй наладил,
Вдруг, о ужас, его кляп
Опустился и ослаб.

От такого приключения
Бедный ебарь, с огорчения,
Глядя на хуй, возопил:
«И ты, Брут, мне изменил!»

Видя хуй его лежащим,
Таня молвит, чуть не плача:
— Что с тобой, мой милый Пров,
Али хуем нездоров?

А потом рукою нежной
Начала она прилежно
Его гладить и ласкать,
Чтобы как-нибудь поднять.

Но, увы, хуй был как тряпка,
Побледнела его шляпка,
Весь он сморщился, обмяк,
Словом — дрянь, а не елдак.

К ебле чувствуя охоту,
Таня до седьмого поту
Билась с хуем Фомича,
Его гладя и дроча.

Целый час она потела,
Но елда, как плеть, висела,
Наконец бабенку зло
На любовника взяло.

Мигом Танечка вскочила,
Свой ночной горшок схватила,
Полон ссак, и сгоряча
Окатила Фомича.

— Вот тебе, блудец негодный!
Помни, с дамой благородной
Не ложися на кровать,
Коль не хочет хуй вставать.

Уходи, безмудый мерин,
Ты противен мне и скверен,
Иди: к матери в пиэду,
Я получше хуй найду.

Если б я стыда не знала
Я б тебя не так ругала;
Убирайся, сукин сын,
Гниломудый дворянин!

Пров, бедняга мой, очнулся,
Весь в моче, сопя, встряхнулся:
«Вот, несолоно хлебал», —
И скорей домой удрал.

На квартире в Малой Бронной,
С обстановкою бон-тонной,
Проживает с давних пор
Доктор Шванц, гипнотизер.

Все болезни организма
Тайной силой гипнотизма,
Погрузив больного в сон,
Исцелял чудесно он.

Так лечил сей чародей
Слабость хуя и мудей,
Что бывал здоров в минуту
Самый злостный пациент.

Доктор Шванц в два-три момента,
Погружал в сон пациента
И внушал больному так,
Что стоял его елдак.

Шванц женат был. Его женка,
Миловидная бабенка,-
Весела, как мотылек,
Но слаба на передок.

Пров у Шванца был друг дома.
Многим роль эта знакома:
Посещал их часто, ну…
И, конечно, еб жену.

Знал ли Шванц об их скоблежке
И о том, что носит рожки?
Я могу сказать в ответ:
«Может — да, а может — нет».

Пров Фомич в своем недуге
Вспомнил о враче и друге
И не больше, как чрез час,
Был со Шванцем с глаз на глаз.

— Что у вас? — спросил тот тихо.
— Ах! Мой милый, невставиха.
Кляп хоть вовсе отрубай
И собакам отдавай.

Прову кресло Шванц подвинул,
Сморщил лоб и брови сдвинул,
Почесал в раздумьи нос
И так начал свой допрос:

— Не дрочили ли вы в детстве
Иль, быть может, в малолетстве,
Спавши с нянькой молодой,
Познакомились с пиздой?

Был ли ваш отец покойный,
Может, пьяница запойный?
Мне признайтесь — врач что поп, —
Не любитель ли вы жоп?

Пров Фомич засуетился,
Заклялся и забожился:
Пусть свидетельствует Бог,
Что он жоп терпеть не мог.

Коли он на жопу глянет,
У него и хуй не встанет.
— Ну-с, отлично, бесподобно,
А теперь ваш член подробно

Мы рассмотрим. — И вот Пров
Вынул хуй свой из штанов.
Доктор Шванц вздохнул и смолкнул,
Кляп его зачем-то щелкнул

И промолвил наконец:
— А ведь хуй-то ваш подлец!
Ну да мы его поправим,
Живо на ноги поставим.

Поглядите через час,
Он штаны порвет у вас.

Шванц вперил свой взор в больного,
Тот не вымолвил ни слова,
Клюнул носом, осовел,
Раз зевнул и захрапел.

Снится сон больному чудный,
Будто в зале многолюдной
Очутился как-то он,
И его со всех сторон

Окружают образины,
Но не дамы, не мужчины.
Гладки лица, без усов,
Нет ни глаз и нет носов.

Пара толстых глупых щек
И дыра как бы у жоп.

Пров напряг свое вниманье,
Разглядел их очертанье
И почувствовал озноб:
Он один средь сотни жоп!

Увидали жопы Прова
И, как гостя дорогого,
Окружив со всех сторон,
Отдали ему поклон.

А потом толпою шумной,
Будто в радости безумной,
Норовили за хуй дернуть,
В рот ему старались пернуть.

Они под нос ему срали,
Ловко с припердом скакали,
Испуская вонь и смрад,
Одним словом — сущий ад.

Жутко сделалося Прову,
И от шуму, гаму, реву,
Пациент что было сил
Вскрикнул и глаза открыл.
А над ним, с улыбкой злою,
Шванц склонялся и рукою
Тер виски больному он,
Чтоб прервать тяжелый сон.

— Поздравляю вас, мой милый, —
Молвил доктор, — с новой силой
Встанет хуй на радость вам
И в утеху милых дам.

Так он молвил, весь сияя,
К двери Прова провожая.
Сам он думал: «Жопоеб!
Чтоб ты мать твою уеб!»

Сидя у камина дома
За бутылкой доброй рома,
Пров мой весел, оживлен
И от хвори исцелен.

Вспоминая приключение,
Таню, Шванца, сновидение,
Отгадать старался он,
Что мог значить этот сон.

Патрикей уж в это время,
Притащив с двора дров бремя,
Стал укладывать их в ряд,
Оттопыривши свой зад.

Вдруг у Прова моментальной,
Силой роковой, фатальной,
Верьте, господа, не вру,
Хуй поднялся на слугу.
Овладела им тут похоть,
Начал он стонать и охать,
В руки взяв свою елду,
Он промолвил холую:

— Ты послушай-ка, мой верный,
Мой слуга нелицемерный,
Старикашка Патрикей,
Ты снимай штаны скорей!

За твою примерну службу,
За любовь ко мне и дружбу
Я по-барски награжу,
Тебе в жопу хуй вложу.

Патрикей, слуга покорный,
Видя барский хуй задорный,
Ни полслова не сказал,
Снял штаны и раком стал.

Год прошел. Мой Пров доволен.
Весел, счастлив и не болен.
Невставанью нет следа,
Лихо действует елда.

Он расстался с Патрикеем
И другого взял лакеем,
Мужика лет двадцать пять,
Чтобы в зад его пихать.

Пизд ему теперь не надо,
Жопа — вот его награда.
И поверьте, что по гроб
Пров Фомич не бросит жоп.

Когда охуеешь от скуки
И в смерть утомляет пиздеж, —
Все ебано: ебаны суки,
И ебаный дождик, и еж.

Ебля не грех, не проступок,
Ебля — возвышенный стиль.
Только у проституток
С пизды сколочена пыль.