Кровь и золото погон - Трифонов Сергей Дмитриевич

Серьёзного военного образования Хан Нахичеванский не имел, но имел отличную кавалерийскую выучку, хорошо поставленный командный голос и отполированную до блеска выправку, неукоснительно и педантично исполнял приказы начальства, а инициативу проявлял лишь в том случае, когда был уверен, что она неминуемо принесёт пользу частям, которыми он командовал. Между тем за плечами генерала имелся богатый боевой опыт, приобретённый в Русско-японской войне, когда он командовал кавалерийскими полками, проявив при этом смелость и отвагу.

В целом Хан Нахичеванский был человеком мягким, очень добрым и чрезвычайно храбрым, всегда действовал по мере сил и разумения, личных выгод для себя не искал. За это его любил верховный главнокомандующий, великий князь Николай Николаевич, а молодые офицеры просто обожали. Как это ни странно, в той Великой войне Хан Нахичеванский оказался одним из лучших кавалерийских генералов, неустанно заботившихся о вверенных ему войсках, за что периодически получал нагоняй от своего непосредственного руководства[4].

Командовал 2-м лейб-гусарским Павлоградским полком тот самый полковник Перевощиков Михаил Павлович, который в первый же день службы преподнёс молодому корнету Павловскому урок любви и преданности своему полку. Перевощиков, сын действительного статского советника, в офицерской среде считался «интеллигентом». Он окончил математический факультет Киевского университета Святого князя Владимира, выдержал офицерский экзамен при Николаевском кавалерийском училище, окончил Николаевскую академию Генерального штаба. А дальше… А дальше одни канцелярские и штабные должности. Генерал-инспектор кавалерии и командующий войсками гвардии великий князь Николай Николаевич, разглядев в толковом офицере умение грамотно работать с документами и служебную педантичность, от себя его не отпускал. Помощник столоначальника Главного штаба, старший адъютант штаба генерал-инспектора кавалерии, делопроизводитель канцелярии Генерал-инспектора кавалерии… И только в январе 1914 года полковник получил под свою команду 2-й лейб-гусарский Павлоградский полк, к которому относился не как к боевой тактической единице, готовя солдат и офицеров к ратному делу, а как к труппе императорского театра, где соблюдался идеальный порядок в документах и бухгалтерии, образцово содержались реквизиты, декорации и бутафорское имущество, сытые актёры назубок знали свои роли, за кулисами царили мир и покой. И ни сам полковник, ни его офицеры и гусары не задумывались над тем, что вскоре ежедневно разыгрывавшийся ими фарс превратится в кровавую трагедию, имя которой «Война».

Справедливости ради надо сказать, если бы не сотни и тысячи других опытных и талантливых генералов и офицеров, русская армия не выдержала бы неимоверного напряжения сил. Благодаря им, генералам В. И. Гурко, А. А. Брусилову, Н. Н. Юденичу, А. М. Каледину, Н. Н. Баратову, П. Н. Врангелю, А. М. Крымову, Л. Г. Корнилову, Д. Г. Щербачёву и многим-многим другим, русская армия четыре года не только держала фронт, спасая от полного разгрома на Западе своих французских и британских союзников, она перевооружалась и накапливала боевой опыт.

Тогда, в далёком четырнадцатом, юный корнет Сергей Эдуардович Павловский, конечно, обо всём этом не ведал, как и не знал он генералов, высших сановников и особ императорского дома, виновных в крушении великой империи, сыгравших роковую роль в его собственной судьбе. Он, как и большинство молодых офицеров русской армии, обожал императора, был верен присяге, любил службу и жаждал войны с боем победных литавр и звуками полковых труб, звоном клинков и лихими штыковыми атаками с громогласным «Так за Царя, за Родину, за Веру!». Он жаждал крови поверженного врага, жаждал наград, чинов, жаждал славы. Он был молод, силён, до безумства храбр и верил в свою удачу, в своё бессмертие.

Утром 17 августа 1914 года[5] части 1-й армии генерала Ренненкампфа, перейдя государственную границу, вторглись в Восточную Пруссию и сразу вступили в бой у Шталлупёнена. Из-за отсутствия координации между дивизиями и бригадами наступавшие русские войска понесли большие потери, но взяли Шталлупёнен. Потрёпанные немецкие части генерала Франсуа, изумлённые решительным натиском русских, отступили к Гумбинену.

18 августа Ренненкампф возобновил наступление и приказал действовавшему на правом фланге армии конному корпусу генерала Хана Нахичеванского обойти Гумбинен с севера. Корпус продвинулся к Пилькалену, но натолкнулся на ожесточённое сопротивление немецкой ландверной бригады, попав под плотный артиллерийский обстрел. Хан бросил вперёд Кавалергардский и лейб-гвардии Конный полки, которым пришлось буквально выколачивать из деревень части спешенной конницы и самокатчиков 44-го и 45-го германских полков, зубами цеплявшихся за родную землю. Исход боя решила дерзкая атака трёх спешенных эскадронов гвардейцев у Каушена, пристегнувших штыки к карабинам и бросившихся в рукопашную схватку. Одним из этих эскадронов лейб-гвардии Конного полка, захватившем немецкую артиллерийскую батарею, командовал ротмистр Пётр Николаевич Врангель[6], награждённый за этот бой орденом Святого Георгия 4-й степени.

Германская линия обороны оказалась прорванной. Немцы, оставив 1200 трупов и вдвое больше раненых, артиллерийскую батарею, обозы со снарядами, патронами, продуктами и снаряжением, отступили в панике и беспорядке. Вот тут бы Хану Нихичеванскому и воспользоваться моментом, бросить в прорыв кавалерийские дивизии в обход Гумбинена с северо-востока на юго-запад, загнав немцев в мешок. Вот тут бы генералу Ренненкампфу и отдать такой приказ Хану, поддержав атакой русских пехотных дивизий. Ничего подобного сделано не было.

Хан Нахичеванский, получив донесение командира 1-й гвардейской кавалерийской дивизии о тяжёлых потерях (Кавалергардский и лейб-гвардии Конный полки потеряли убитыми и ранеными более половины наличных офицеров, а общие потери составили почти 400 человек), отдал приказ отступить. Гибель гвардейских офицеров, большинство из которых были представителями дворянской знати, боязнь конфликта с их родственниками, а возможно и недовольство императора, напугали командира корпуса до такой степени, что Хан не предупредил об отступлении командующего 1-й армии генерала Ренненкампфа. Выпавший крайне удачный момент оперативного наступления был упущен.

Гусарский полк Павловского, расположившийся в садах фольварка на возвышенном берегу Инстера, в сражении не участвовал, находился в резерве. Но офицеры полка вместе с полковником Перевощиковым от начала до конца наблюдали развернувшиеся перед ними кровавые события. Молодёжь сгорала от нетерпения немедленно вступить в бой, громко комментировала действия гвардейской кавалерии и немцев. Офицеры спорили, наперебой предлагая свои варианты ведения боя. Перевощикову, с каменным лицом переживавшему увиденное, надоел этот гвалт, и он деликатно, но строго приказал:

– Господа офицеры, попрошу закрыть рты.

Все разом угомонились, только ротмистр князь Капиани, эскадронный командир Павловского, с неуважением и даже с желчью продолжал оценивать решения командиров гвардейских полков, обращаясь при этом к адъютанту полка штабс-ротмистру Каменцеву.

– Да полно вам, ротмистр, – с досадой заметил Каменцев, нервно раскуривая папиросу.

Князь что-то злобно процедил в ответ и, удаляясь с пригорка, подозвал к себе Павловского.

– Корнет, – ротмистр взял Павловского под локоть и повёл с собой, – похоже, завтра этот бардак продолжится, и нам, видимо, придётся принять в нём участие. – Он с недоверием оглянулся через плечо, будто остерегаясь, что его кто-то услышит. – Если эскадрон назначат в первую линию атаки, прошу вас, Сергей Эдуардович, как только начнётся дело, свой взвод попридержать и встать позади, на стыке первого и третьего взводов, создав таким образом некий резерв.