Стивен Ландсбург - Экономист на диване. Экономическая наука и повседневная жизнь

Я слышал что-то подобное от своей дочери и раньше и свыкся с мыслью, что время от времени она нуждается в небольших сеансах контрпропаганды. Но когда я прислушался к монотонному повторению политической повестки дня детьми, которые еще не умеют читать, то решил, что как раз подошло время перемолвиться парой слов с учительницей. Ей захотелось узнать, какие именно моменты в этом катехизисе я счел нежелательными. Я уклонился от ответа. Так как движение в защиту окружающей среды все больше начинает напоминать назойливую государственную религию, то нас, инакомыслящих, все сильнее раздражают заявления, будто мы испытываем своего рода аберрацию.

Наивное движение в защиту окружающей среды в детском саду моей дочки — это насильственно скармливаемая детям сборная солянка из мифов, суеверий и ритуалов, имеющих много общего с самыми отталкивающими формами религиозного фундаментализма. Противоядие от плохой религии — хорошая наука. Противоядие от астрологии — научный метод, противоядие от наивного креационизма — эволюционная биология, а противоядие от наивных представлений о защите окружающей среды — это экономика.

Экономика — это наука конкурирующих предпочтений. Защита окружающей среды перестает быть наукой, когда вопросы предпочтения возводятся в ранг вопросов морали. Предложение заасфальтировать пустынную местность и устроить там место для парковки автомобилей — благоприятная возможность для конфликтной ситуации между теми, кто предпочитает дикую природу, и теми, кто предпочитает удобную автостоянку. В последующей борьбе каждая сторона пытается навязать свои предпочтения, манипулируя политической и экономической системами. Поскольку одна сторона должна победить, а другая — проиграть, сражение ведется упорно и подчас ожесточенно. Все это вполне ожидаемо.

Но за 25 лет, минувших с момента учреждения Дня Земли, возник некий новый и неприглядный компонент в виде убежденности одной из сторон в том, что ее предпочтения являются верными, а предпочтения другой стороны — нет. Экономическая наука старается не занимать такой моралистической позиции, тогда как религия защиты окружающей среды себе в этом не отказывает.

Экономика заставляет нас помнить о фундаментальной симметрии. Конфликт возникает, потому что каждая из сторон хочет распределить один и тот же ресурс по-своему. Джеку хочется лесистой местности за счет места для парковки автомобиля Джилл, а Джилл хочется места для парковки за счет лесистой местности Джека. Такая формулировка нейтральна с точки зрения нравственности и должна служить предостережением против придания более высокого морального статуса взглядам Джека или Джилл.

Симметрия простирается еще дальше. Защитники окружающей среды утверждают, что природа важнее парковки, потому что решение заасфальтировать участок земли является «необратимым». Конечно, они правы, но они не придают значения тому факту, что решение не асфальтировать точно так же необратимо. Если мы не положим асфальт сегодня, то моя возможность припарковаться завтра будет утрачена, причем так же необратимо, как и само «завтра». Возможность парковаться в более отдаленном будущем может оказаться недостаточно удовлетворительной заменой этой упущенной возможности.

Одна из вариаций на тему защиты окружающей среды заключается в том, что мы должны сделать выбор, касающийся судьбы дикой природы, не для самих себя, а для будущих поколений. Но есть ли у нас основания полагать, что будущие поколения предпочтут получить в наследство дикую природу, а не доходы от автостоянки? Это один из первых вопросов, который возникнет при всяком беспристрастном научном изучении проблемы[51].

Другой аргумент защитников окружающей среды состоит в том, что строители парковки руководствуются в своей деятельности прибылью, а не предпочтениями. На это есть два ответа. Во-первых, прибыль строителей зависит от предпочтений клиентов; основной конфликт увязан не со строителем, а с теми, кто предпочитает иметь парковочное место. Во-вторых, из этого аргумента следует, что предпочтение прибыли в нравственном отношении менее значимо, чем предпочтение природы, что является лишь отражением моралистической позы, которой как раз и пытались избежать с помощью этого аргумента.

Мне кажется, что все эти аргументы: «необратимость», «будущие поколения» и «некоммерческие предпочтения» — целиком полагаются на ложные различия, которые блекнут под честным и внимательным испытующим взглядом. Почему же тогда некоторые защитники окружающей среды раз за разом повторяют эти аргументы? Возможно, честный внимательный взгляд им попросту не важен. Во многих случаях они начинают с постулирования того, что обладают моральным превосходством, после чего делают вывод, что в силу этого они вправе распространять интеллектуально нечестную пропаганду, если она служит высшей цели завоевания новых сторонников.

Отличительным признаком науки является последовательное доведение аргументации до ее логических выводов; отличительным признаком определенных видов религии — поверхностные призывы к логике, тут же сменяющиеся поспешным отступлением, если вдруг не устраивают выводы, подсказываемые логикой. Защитники окружающей среды могут цитировать массу статистических данных о важности деревьев, а затем просто перескочить к выводу о том, что переработка бумаги — хорошая идея. Но столь же значим и обратный вывод. Я уверен, что если бы мы нашли способ переработки говядины, то поголовье крупного рогатого скота пошло бы на убыль, а не возросло. Если требуется, чтобы владельцы зверофермы держали много крупного рогатого скота, нужно есть много говядины. Переработка бумаги лишает компании, занимающиеся производством бумаги, стимулов сажать больше деревьев и может привести к сокращению лесов. Если требуется больше лесов, то наилучшая стратегия, возможно, состояла бы в как можно более расточительном использовании бумаги или лоббировании денежных субсидий в лесозаготовительную промышленность. Отметьте этот факт в разговоре с защитником окружающей среды. Мой собственный опыт подсказывает, что вы столкнетесь с подобием блаженной улыбки евангелиста, проповедующего по квартирам, сраженного непредвиденным вопросом, но уверенного в том, что он постиг Божественное Откровение.

Это предполагает, что у защитников окружающей среды — по крайней мере, у тех, с которыми я сталкивался, — отсутствует реальный интерес к сохранению лесов. Если же таковой интерес имеется, то они должны были бы основательно исследовать долговременные последствия переработки. Подозреваю, что они не хотят этим заниматься, потому что, на самом деле, их волнует ритуал переработки вторсырья, а не ее последствия. Глубокая потребность в том, чтобы чем-то жертвовать самим и заставлять жертвовать других, является фундаментальным религиозным импульсом. Защитники окружающей среды призывают нас запретить канцерогенные пестициды. Они предпочитают игнорировать последствия запрета пестицидов: в результате такого запрета фрукты и овощи становятся дороже, люди потребляют их меньше, а показатели заболеваемости раком, соответственно, возрастают[52]. Если бы они действительно хотели сократить заболеваемость раком, то они учли бы такой эффект от запрета.

Движение в защиту окружающей среды имеет свою апокалиптическую сторону. Последствия исчезновения биологических видов, внушают нам, полностью непредсказуемы, и такой риск слишком опасен. Но непредсказуемость-штука обоюдоострая. Один из уроков экономической науки состоит в том, что чем меньше мы знаем, тем полезнее экспериментировать. Если мы совершенно ничего не знаем о последствиях исчезновения видов, мы можем получить немало ценных знаний, истребив несколько биологических видов, чтобы посмотреть, что получится в результате. Сомневаюсь, что ученые на самом деле ничего не знают об этой проблеме; меня же интересует готовность защитников окружающей среды оправдывать свое полнейшее невежество, если оно отвечает их целям, и отступать, когда они сталкиваются с непредвиденными последствиями своей собственной позиции.

В октябре 1992 года в джунглях Амазонии были обнаружены совершенно новые виды обезьян, а СМИ использовали этот сюжет для обоснования необходимости сохранения дождевых лесов Амазонии. Моя реакция была совершенно противоположной. В течение долгого времени я жил, не зная ничего об этой обезьяне и нисколько от этого не страдая. Открытие нового вида никак не обогатило мою жизнь, и если бы этот вид исчез, вообще не будучи обнаруженным, сомневаюсь, что я бы сильно страдал от этого. Есть и другие биологические виды, которые волнуют меня гораздо больше, видимо, из-за того, что у меня сохранились о них самые нежные воспоминания при посещении зоопарка или из детских книжек. Львы, к примеру. Мне было бы жалко, если бы львы исчезли, причем настолько, что я, возможно, был бы готов платить до 50 долларов ежегодно, чтобы сохранить их как вид. Не думаю, что стал бы платить больше указанной суммы. Если львы значат для вас меньше, чем для меня, я нормально воспринимаю это наше различие и не стану осуждать вас как грешника. И если для вас они значат больше, чем для меня, то надеюсь, что и вы будете столь же благосклонны по отношению ко мне.