Денег больше чем у бога. Хедж-фонды и рождение новой элиты - Себастьян Маллаби

и об отношениях Джонса и Анны. Супруги развелись несколько месяцев спустя, и в 1934 году Джонс уехал из Лондона в Нью-Йорк, записался на последипломное обучение по социологии в Колумбийском университете и женился на Мэри Элизабет Картер, дочери плантатора средней руки из Вирджинии¹². Однако, хотя жизнь Джонса, казалось, вернулась в традиционное русло, этот поворот был неполным. Он поддерживал отношения с левыми немцами в течение 1930-х и до начала 1940-х годов и, возможно, привлекался к разведывательным операциям в США¹³. После женитьбы на Мэри в 1937 году он отправился в свое свадебное путешествие в разрушенную войной Испанию¹⁴. Новобрачные добрались автостопом до линии фронта вместе с писательницей Дороти Паркер. Там же они столкнулись с Эрнестом Хемингуэем, который угостил их бутылкой шотландского виски.

РАСПАД ЕВРОПЫ, КОТОРЫЙ НАБЛЮДАЛ ДЖОНС сначала в Германии, затем в Испании, был экстремальной версией беспорядков, происходивших в его собственной стране. Америка «Великого Гэтсби» уступила дорогу Америке «Гроздьев гнева» Джона Стейнбека, эра джаза сменилась движением к Великой депрессии. За крахом в октябре 1929-го на Уолл-стрит последовала серия провалов начала 1930-х годов. Инвесторы толпами удирали с рынка, и энергичные ранее брокеры поутихли. Говорили, что в то время можно было прогуляться по знаменитым «каньонам» среди небоскребов недалеко от фондовой биржи и услышать из распахнутых окон лишь стук костяшек — это играли в нарды¹⁵. Однако удивительным было то, что, учитывая его юношеские приключения в тайных левых организациях, Джонс вышел из этой суматохи более рассудительным, чем был ранее. Он честолюбиво боролся с важнейшими вызовами своего поколения, но сделанные им в результате этого выводы тяготели к умеренности.

Политические убеждения Джонса проявились в его работах, которые он писал как социолог и журналист. В конце 1930-х, когда угроза нацизма расползлась по Европе, Джонс погрузился в исследовательскую работу для своей докторской диссертации, движимый желанием понять, могла бы такая же катастрофа разразиться в его родной стране или нет¹⁶. Тема его диссертации отражала озабоченность левых политиков классовой структурой общества. Он стремился проверить левые тенденции в экономических условиях Америки и их отношение к собственности; он поставил себе цель «разобраться, в какой степени, по нашим основным представлениям, мы — единый народ, а в какой — наш дом разделен»¹⁷. В конце 1938 — начале 1939 года Джонс быстро приехал вместе с Мэри в очаг промышленного конфликта в Акроне, штат Огайо, и собрал команду помощников, чтобы опросить на месте происшествия 1700 участников конфликта. Проанализировав результаты опроса с помощью ряда статистических инструментов, он пришел к выводу, что сильное экономическое разделение в действительности не приводит к поляризованным идеологиям. Это было отречением от социалистических претензий его молодости и признанием жизнеспособности американской демократии.

Диссертация Джонса, которая вышла в 1941 году в виде книги под названием «Жизнь, свобода и собственность», стала стандартным учебником по социологии. И в то же время она послужила стартом новой карьеры Джонса — на этот раз журналистской. Журнал Fortune опубликовал его диссертацию в сокращенном виде, а также предложил Джонсу работу, и он с радостью согласился, несмотря на то что писательство оказалось для него тяжелым трудом. В эссе, опубликованном в 1942 году, Джонс предостерегал, что по окончании войны экономика, контролируемая правительством Рузвельта, должна быть демонтирована¹⁸. Его уважение к рынку, которое подтверждало его отступление от социализма к политическому центру, было смешано с постоянным интересом к программам перераспределения. «Идеальной была бы, — писал он в Fortune, — комбинация левых и правых: консервативная, насколько это возможно, защита свободного рынка и радикальная, насколько необходимо, защита благосостояния людей».

В 1948 году авторская работа, написанная по заданию Fortune, предоставила Джонсу возможность обратить свое внимание на финансы — тему, которую он в основном игнорировал в течение 20 лет, с тех пор, как работал на консультанта по инвестированию. В эссе, которое в итоге появилось в мае 1949 года под названием «Тенденции прогнозирования», предугадывалось множество хеджевых фондов, которые появились позже. Эссе начиналось критикой «стандартного, старомодного способа предсказания курса фондовой биржи», который заключался в оценке загрузки товарных вагонов, товарных цен и других экономических данных с целью определения стоимости государственных ценных бумаг. Такой подход к стоимости рынка не мог охватить многое из происходящего: Джонс приводил случаи, когда при отсутствии данных об изменениях в экономике стоимость ценных бумаг резко снижалась. Отвергнув фундаментальный анализ, Джонс обратил свое внимание на то, что, по его мнению, было более выгодной предпосылкой: мнение, что курсы акций двигались по предсказуемым шаблонам психологии инвесторов. Деньги, возможно, были абстракцией, рядом числовых символов, но они также были средством для самовыражения алчности, ужаса и зависти, это был барометр психологии толпы¹⁹. Возможно, для социолога было естественным рассматривать такое предположение как привлекательное.

Джонс полагал, что эмоции инвесторов задают тенденции для движения курсов акций. Подъем на фондовом рынке придает инвестору оптимизма, а тот, в свою очередь, провоцирует дальнейший рост на рынке; этот рост снова придает оптимизма участникам рынка и так далее, и таким образом эта цепочка обратной связи поднимает курс акций, создавая выгодный тренд, по которому можно было следовать с прибылью. Фокус был в том, чтобы выскочить как раз в момент, когда психология претерпевает поворот — когда цепочка обратной связи довела цены до неприемлемого уровня, а алчность превратилась в ужас, и маятник качнулся обратно. Прогнозисты, которых Джонс охарактеризовал в Fortune, предлагали новые способы отслеживания этих переломных моментов. Некоторые считали, что если индекс Доу-Джонса поднимается, в то время как большинство отдельных акций падает, то гонка сходит на нет. Другие утверждали, что если курс акций поднимается, но объем продаж снижается, то покупатели уходят с «рынка быков» и прилив скоро повернет обратно. И все разделяли мнение, что секрет финансового успеха заключался в графиках цен на фондовой бирже, потому что паттерны на графиках повторялись.

В своем уважении к прогнозистам, ориентирующимся на графики, Джонс казался странно несведущим в академической экономике. В 1933 и 1944 годах Альфред Коулс, один из основателей статистической экономики, опубликовал два исследования, в которых рассматривались тысячи рекомендаций по инвестированию, выданные финансистами-практиками. Первая из этих статей называлась «Могут ли предсказывать прогнозисты фондового рынка?». На этот вопрос был дан лаконичный ответ: «Сомнительно». Джонс выборочно процитировал в Fortune работу Коулса, упомянув мимоходом, что этот эксперт обнаружил подтверждение динамики в месячных графиках. Он не стал упоминать ни то, что Коулс не обнаружил динамики, когда изучал цены по отчетам с трехнедельным