Виктор Пелевин - Лампа Мафусаила, или Крайняя битва чекистов с масонами (фрагменты)

— Хочешь сказать, политкорректность дает повод для такой порки?

— Да каждые пять секунд. Сейчас стали исследовать ее действие на мозг методом магнитного резонанса — и там много интересного всплыло. Появляется, например, осциллирующий контур, связывающий лимбическую систему с зонами Брока и Вернике, что нетривиально, поскольку…

— Это я все равно не пойму. Давай про практический аспект. Понятный.

— Возникает своего рода водораздел между внутренним диалогом и внешней речью. С одновременным разделением отвечающих за это нейронных контуров. Оруэлл в чистом виде, причем на ровном месте. Чем больше запретных тем и слов, тем больше скрытых психических напряжений. А они создают чувство нависшей угрозы.

— Угрозы чего?

Михайлов развел руками.

— Тут уж каждый свой подвал подключает. Но результат один и тот же. Вокруг сплошной Диснейленд, а человек чувствует себя как в тридцать седьмом году в парке Горького. Одно неосторожное слово, и прощай моргидж{2}. Внешний мир начинает казаться враждебным и опасным, возникает чувство отверженности и одиночества — и чем больше запретных слов и обходных контуров в речевой зоне, тем глубже отчуждение и недоверие к окружающим. Конечный результат — депрессия, раздвоенность, шизофрения, биполярный психоз. Выплески неконтролируемой агрессии, в том числе стрельба по незнакомым людям.

— Ага, — задумчиво сказал Капустин. — Значит, массовые убийства вызваны разгулом политкорректности?

— Ну не совсем. Так нельзя вопрос ставить. Не только. Говоря метафорически, все это по большому счету обратная сторона американской улыбки. Побочный эффект.

— Объясни.

— Американская улыбка возникает при команде мышцам лица от префронтальной коры, то есть она по генезису рациональная. Но изображает эмоцию — и создает обратную связь по эмоции, которой на самом деле нет. Это и ведет к появлению раздвоенности. А уж вместе с политкорректностью возникает серьезная нагрузка на психику. Только представьте — у человека постоянно под ложечкой сосет, антидепрессанты много лет не помогают, а она лучится счастьем. Проецирует, так сказать, образ успеха. Каково такие рожи строить по двадцать часов в сутки? Вот многие и не выдерживают.

— А наша русская улыбка?

— Исключительно от лимбической системы, товарищ генерал. Там, где эмоции. Даже мышцы разные работают.

— В пропаганде можем использовать?

— Да вряд ли. Кто у нас сейчас улыбается­то.

— Это верно, — вздохнул Капустин. — Американцы эти вопросы поднимают, насчет мозга и политкорректности? Исследуют?

— Так точно. ЦРУ занимается, бюджет около сорока миллионов. Пытаются понять, откуда эта напасть на них свалилась. Работают на трех томографах, на базе Стэнфорда, где у них зомби­лаборатория. Думаете, откуда мы такие детали знаем? Но тема секретная, в открытой печати сведений нет.

— Сильно от них отстаем?

— Совсем немного, товарищ генерал. Лет на пять­десять. Но уверенно нагоняем. Вот мат уже запре­тили…

— Я не про это. Я про исследования.

— А. Тут отстаем, конечно. Томографы нужны хорошие. Хотя некоторые говорят, что надо сразу на диффузионную оптику выходить. Системы «ди­оу­ти», как у вас в самолете. Магнитный резонанс — вчерашний день.

— Понятно… А как эта политкорректность в такую силу вошла? Кто за этим стоит? Масоны? Центральное плановое агентство? — спросил генерал Капустин.

— Про центральное плановое агентство мы вообще ничего не знаем. Только знаем, что оно есть. Мутная тема, товарищ генерал.

— Ладно, тогда потом как­-нибудь. А то у меня вылет. Что у нас еще? Ты в прошлый раз говорил, что­-то новое по кобальту?

Михайлов кивнул.

— Две идеи в ротации. Во­-первых, «Спрут­-семь»…

— «Статус­-семь».

— Да, извините, оговорился. Там уязвимое место — лодка­-носитель. Ее в гавани, скорей всего, потопят, торпеду даже не успеем загрузить. В общем, есть идея вообще убрать лодку и сделать систему автономной. Такие, знаете, подводные дроны. Морской аналог шахтного базирования. Понятно, в наших водах, на Севере. Развертывание простое — опускаем на дно готовый контейнер. Всплывать ему вообще не надо, но поднять в случае чего тоже проблем нет. Все автономное, на микрореакторах. Маршруты дронов прописаны заранее, как у крылатых ракет, на оба побережья… Где мелко, идут над самым дном, огибая рельеф. Перед детонацией боеголовка делает кавитационный разгон и выпрыгивает из воды — никто не остановит. В общем, подводный «Тополь». Это по­любому лучше, чем на орбиту вешать. Там все видно, а здесь так спрячем, что никто не найдет. И пусть они свою противоракетную оборону хоть три раза разворачивают…

— Не моя область, — махнул Капустин рукой. — Какая вторая идея?

— Вторая еще интересней. Можно полностью решить вопрос с аравийской нефтянкой.

— Да? Это как же?

— У них там глубина залегания со ста метров — совсем близко. Или бурим дырку и закладываем изделие, или просто делаем направленный взрыв — и нефтеносный пласт становится радиоактивным. Видимо, надо будет в нескольких точках отработать. Чтобы на весь пласт. Но в целом осуществимо.

— А раньше такую возможность не рассматривали?

— Раньше предлагали саму пустыню бомбить, товарищ генерал. Чтобы нефть можно было качать только в скафандрах. А сейчас все наоборот — снаружи заражения не будет, а нефть уже не качнешь, потому что выхлоп от нее…

— Это понятно. А какой от этого выхлоп будет в смысле пиара, думали?

— Как подадим. Кобальт — это надолго, но не навсегда. Распадается со временем. Фактически сохраняем ресурсы для будущих поколений. Оливковая ветвь детям будущего… Спасти национальное достояние от выродившегося безумного режима…

— Угу, — задумчиво протянул Капустин, — это можно покрутить. Иранцам, наверно, интересно будет. Какой, говоришь, период полураспада?

— Пять и три десятых года, товарищ генерал.

— Значит, через пять лет уже все чистое?

— Нет, что вы. Это же только полураспад. Мы обычно берем срок летального заражения в десять циклов. Примерно пятьдесят лет. А полная дезактивация — это раза в три дольше.

— Пятьдесят лет… Что у нас прогнозисты дают по Америке?

— Там много всего. Главное — по демографии кирдык. Одни мексиканцы останутся. Демократии и политики в сегодняшнем смысле, скорей всего, не сохранится — кандидаты будут соревноваться, кто быстрее буррито сожрет. Ну и Антихриста ждем, конечно… Скоро уже по всем признакам.

— Эх, — вздохнул Капустин, — видишь, как оно… С мексиканцами­-то договоримся. И с Антихристом язык найдем. Нам бы только ночь простоять да день продержаться. А тут разные <…> (обсценное слово, обозначающее дурака, глупца. — Прим. ред.) под руку толкают. И советы, главное, дают. Каждая кухарка. А такой махиной о­-го­-го как осторожно управлять надо! Попробуй этим, — он кивнул в сторону окон, — объяснить, какой мир сегодня сложный… Заладили — «хитрый план, хитрый план». А план­-то есть. Только он долгий.