Сергей Зверев - Я выжил

И кто только придумал армию? Два года, вычеркнутых из жизни в самом ее начале, двадцать четыре месяца бесконечной муштры, семьсот тридцать дней тяжелых раздумий о доме, семнадцать с половиной тысяч часов неизвестности. И фраза «лично я иду в армию, чтобы нашару получить знаний и здоровья» звучит нелепо, когда переступаешь порог учебки и понимаешь – дружок, ты попал! Причем очень сильно. Как ты будешь жить дальше эти два года? Способен ли твой юный организм и еще молодой и не привыкший к взрослым поступкам мозг все это выдержать? Страшно, печально, но неизбежно!

Вот такие грустные мысли крутились в голове призывника, будущего защитника Родины, Ильи Сергеевича Пушкарева. Ну, почему? Зачем? Зачем он поругался с деканом? Надо было держать язык за зубами. Но тогда ему казалось, что отстаивать свою точку зрения – дело правое. Хотя, что говорить, декан-то был настоящей сволочью. И как только такие личности ходят по свету? Ходят, да еще чувствуют себя замечательно. Руководят кафедрами, вершат судьбы людей. Где справедливость?

И что же должно было произойти дальше с молодым человеком, не обремененным таким важным для него занятием, как учеба в вузе? Да уж точно ничего хорошего! В подобных случаях опытные гадалки говорят: «Дальняя дорога, казенный дом», только в хорошем смысле слова. В соответствии со всеми этими предпосылками одним ранним утром в дверь громко постучали. Илья как раз вернулся с очередного ночного дежурства, в связи с чем находился в пограничном между сном и бодрствованием состоянии. Ничего не подозревая, он открыл дверь и…

– Пушкарев Илья Сергеевич? – спросил молодой человек с надменной улыбкой на прыщавом лице.

– Ну, – кивнул Илья. – Я.

Парень с ехидством хмыкнул и ответил:

– Что ну! Счастье тебе привалило. Распишись.

– Неужели миллион выиграл? – понимая, что новость будет не из приятных, поинтересовался Илья.

– Почти, – ответил парень, извлекая что-то из глубин потертой черной папки.

– Давай, что там?

– Повестка тебе! – злорадно ответил курьер, протягивая Илье пару бумажек. – Вот здесь распишись!

Илья чиркнул на пожелтевшем бланке ручкой и захлопнул дверь перед носом незнакомца.

– Пошел ты! – прошептал он в дверь, вчитываясь в злосчастную бумажку. – Повестка. Гражданину Пушкареву Илье Сергеевичу. Явиться… Вот козлы. Подловили.

Он кинул повестку на заставленное тюбиками мамы трюмо и побрел досыпать. Поворочавшись с полчаса на диване и так и не сумев уснуть после раннего визита военкоматского курьера, Илья сполз со своего ложа.

– Вот сволочь. Весь день испортил, – пробубнил Пушкарев себе под нос и побрел в туалет.

Однако испорченным оказался не только этот день…

– Аслан, Аслан! Беги домой! Мама зовет!

Парень захлопнул изъеденный ржавчиной багажник старенькой «пятерки» и повернулся к мчавшейся сестренке.

– Аслан, Аслан, Аслан!

Зарема с разбегу воткнулась брату в живот, обняла его своими теплыми ручонками за пояс и тихо заплакала. Парень растерянно посмотрел на трясущуюся от переизбытка эмоций голову сестренки сверху и ласково спросил:

– Зара, ты чего? Не плачь. Кто тебя обидел?

– Никто, – не переставая плакать, ответила Зарема. – Пошли домой. Мама зовет. Папа…

При слове «папа» Зара залилась слезами еще сильней и крепче вжалась своим личиком в живот брата.

– Папа… Его…

По спине Аслана пробежался противный холодок. Сердце сдавило ледяными тисками, и перед глазами поплыли красные круги. В висках тревожно застучало. Он оторвал сопротивляющуюся сестренку от себя и, скрипя зубами и буравя ее взглядом, прошипел:

– Что произошло?

Зара, не переставая рыдать и дергать удерживаемыми братом руками, прошептала:

– Папу убили.

Что происходило вокруг, Аслан дальше уже не видел. Глаза от горя и слез заволокло. Он выпустил руки Зары и стал опускаться на корточки, держась за голову. А через секунду Аслан оказался внизу, катаясь в пыли и колотя кулаками по обожженной солнцем и войной родной земле.

– А-а-а! – кричал парень от бессилия и горя.

– Ы-ы-ы, – вторила ему Зара, прикрывшая глаза и растирая слезы сжатыми кулачками.

Краски померкли. Мир, казалось, остановил свое движение. В сердце парня нескончаемым потоком хлынули печаль и горе. Почему так случилось? Зачем отец поехал в этот трижды проклятый Грозный! Что будет дальше…

Повестка в кармане – значит, ты будущий воин. В далекие времена это событие для многих было радостной новостью. В первую очередь для самих призывников. Тебе доверили ответственное задание – охранять Родину. Разве могут это доверить безответственным людям? Конечно же, нет! Только достойным сынам своей отчизны! Жаль, что сейчас все обстоит немного иначе.

А в нашем случае что может быть дальше? Ну, а дальше все по общепринятой схеме. Военкомат, комиссия, годен к строевой, проводы, обещания подруги ждать. Дождется ли? Два года – все-таки большой срок. Однако сейчас Илье было уже не до подруги. Потому что сейчас он трясся в убитом совдеповском автобусе темно-зеленого цвета и с черными армейскими номерами навстречу своей незавидной судьбе. А вот что принесут ему эти два года?

– Эй, братишка, чего грузишься? – оборвал поток печальных мыслей Пушкарева его сосед.

– А чего веселиться-то? Два года псу под хвост. А потом дембельнемся и все. Лучшие года жизни ушли в небытие.

– Ну, ты даешь! – улыбнулся сосед. – Ты сначала-то доживи до дембеля. А там, глядишь, и взгляды на жизнь поменяешь.

– Бог даст, доживем, – растерянно ответил Пушкарев. – Мы ведь не на бойню…

– Не факт, – перебил его сосед с толикой неподдельной серьезности в голосе. – У моего брата кореша в армейке замочили. Так тупо. Он еще салажонком был. Деды играли в теннис, и у них шарик улетел. Эти козлы решили салагу поучить. Сказали, чтоб тот проявил уважение к старшим и принес им мячик. А кореш их послал куда подальше. Ну, и понеслось. Втроем прессанули паренька, попинали. Пробили почку. Ну, он и ласты склеил. Вот так нелепо.

– Да ну тебя, – отмахнулся Пушкарев. – Смотри, не накаркай!

– Вот тебе и «да ну», – ответил сосед, отворачиваясь к окну автобуса. – Как тут поймешь? Вроде и пацан здоровый был! А ты – не каркай, не каркай.

Тогда Илья практически не придал значения этим словам. Но их смысл все-таки дошел до него, хоть и с большим опозданием и при совершенно иных обстоятельствах.

Тобут [1] с телом отца внесли на помост. Имам оповестил округу троекратным «Ас-Салат», и джаназа [2] началась.

Все время до начала похорон отца Аслан старался поддерживать маму и Зарему. Ведь они женщины, а он, как ни грустно это осознавать, единственный мужчина в семье. Но сейчас Аслан чувствовал, что силы начинают его покидать. С того момента как тело отца привезли в село, ему так и ни разу не удалось поспать больше часа. Поэтому сейчас Аслан еле-еле стоял на ногах, отрешенно глядя на тобут с отцом, едва не падая от усталости и изнеможения. Однако злость и ненависть подстегивали его, не давая силам окончательно покинуть его тело.

После джаназы отца понесли на кладбище.

– Проклятые кафиры, – услышал Аслан по дороге слова дяди Юсуфа. – Это они убили Тархана, потому что он оказался похож на кого-то из доблестных моджахедов.

– Юсуп, – оборвал его старейшина Мовсар. – Ты на похоронах. Давай не сейчас об этом. К тому же говорят, что это не так.

– А ты откуда знаешь? Ты там был? – взорвался Юсуф.

– А ты был? – едва ли не закричал дядя Мовсар. – Зачем воду мутишь? При чем здесь русские? Они, наоборот, пытались отбить Тархана с Болай.

– Ты еще скажи, что рад их видеть на нашей земле! – не унимался Юсуф. – Они режут наших братьев, убивают сестер…

– Ай, – махнул рукой Мовсар. – Опять ты начинаешь свою пропаганду. Давай хотя бы спокойно похороним Тархана. Прояви уважение к покойному и его семье.

Юсуф виновато кивнул и отвернулся от собеседника.

От услышанного спора у Аслана на лице заходили желваки. Ведь ему и матери рассказали совсем иную историю. По версии дяди Мовсара, отец и его друг дядя Бола случайно попали в перестрелку между русскими солдатами и бойцами освободительной армии. Кто именно виновен в смерти, было не ясно. Пуля, как говорил Мовсар, оказалась шальной. Поэтому узнать, кто именно ее выпустил, не представлялось возможным. Однако сейчас все переворачивалось с ног на голову.

После похорон, когда последняя горсть земли упала на могилу отца, а имам допел свой печальный стих из Корна, к Аслану подошел дядя Юсуф. Он обнял парня, похлопал его по спине и тихо прошептал на ухо:

– Завтра к полудню зайдешь ко мне. Надо поговорить.