Юлия Латынина - Охота на изюбря

Лось в бешенстве сбросил подушки. Между ними бесшумно крутился маленький черный магнитофон, и из этого магнитофона по-прежнему доносилось размеренное дыхание: мужское, с присвистом, и почти неслышное женское. Почему-то Лося особенно взбесило, что магнитофон был никакая не спецтехника, а обычный репортерский диктофончик, чуть ли не китайского производства и с несодранной аляповатой наклейкой.

— А теперь, Лось, — мягко сказал все тот же голос с потолка, — будь добр, ствол положи на тумбочку, разденься, ляг на пол и руки за голову. Трусы можешь оставить. Стеклышки в спальне, как ты знаешь, пуленепробиваемые. Так что, пожалуйста, никуда не бросайся и ничего не ломай, а то вчиним иск за умышленную порчу чужого имущества.

«Интересно, Калягин меня сдал или со мною влип?» — подумал Лось. Однако предаваться долгим размышлениям не приходилось. Лось аккуратно, как было ведено, положил волыну на столик, поразмыслил и вытащил, во избежание недоразумений, еще одну.

Разделся и лег на пушистую медвежью шкуру.

Дверь щелкнула снова, раздались шаги, в затылок Лосю уперся холодный девятимиллиметровый ствол. Скосив глаза. Лось увидел белые кроссовки на трех или четырех парах ног. Кто-то из охранников нагнулся, подобрал одежду Лося и начал ее проверять.

Через несколько минут шмотки швырнули около него.

— Чисто. Можешь одеться.

Лось влез обратно в штаны, застегнул рубашку и натянул сверху черную водолазку. Кроссовки, впрочем, у него отобрали, видимо, в качестве дополнительной страховки. Мало кому придет в голову мысль выскочить из дома в двенадцатиградусный мороз без ботинок.

Руки тут же завернули назад и стянули наручниками.

— Пошли.

По коридору его протащили, подхватив под локти. Две двери слева, третья — направо. Лося впихнули в тот самый кабинет Извольского, куда он намеревался заглянуть после спальни.

Кабинет был ярко освещен. Стол самого директора был пуст, зато за длинным розового дерева столом для совещаний сидели двое: Черяга и Калягин. Сбоку располагались еще охранники, все вооруженные. Лося удивило отсутствие Извольского, но тут же он сообразил, что это от излишней осторожности. Извольский наверняка был рядом и смотрел все представление по телевизору. Но режиссеры-любители не хотели, чтобы в случае неразумного поведения Лося парализованный человек послужил бы какой-нибудь приманкой или, скажем, помехой для стрельбы. Это было лишнее — Лось вести себя неразумно не собирался. Если его не пристрелили в спальне — не пристрелят и сейчас.

— Присаживайся, Лось, — любезно сказал Черяга. Это его голос звучал со стены пять минут назад. Лося усадили в вертящееся кресло и тут же пристегнули еще одной парой наручников.

— Дурак ты, Вовка, что меня сдал, — сказал Лось, — тебе самому за Камаза яйца повыдергают.

— Думаю, что вы не очень въезжаете в ситуацию, — покачал головой Черяга, — никого Вовка не сдавал. И вообще у нас с ним очень хорошие отношения. Гораздо лучшие, чем могла бы подумать невнимательная публика.

— Да и у меня неплохие, — сказал знакомый голос из-за спины Лося.

Тот обернулся: в углу комнаты, незамеченный им с первого раза, стоял здоровый, что твой медведь, мордоворот — мама моя, да это Витя Камаз…

— Ты? — в обалдении спросил Лось, — откуда? Тебя же в капусту покрошили…

— Видите ли, — с прежней любезностью объяснил Черяга, — пока ваши ребятки ехали гасить Камаза, их стволы некоторое время находились отдельно от исполнителей, и это дало нам возможность позаботиться о патронах. А так как оружие было брошено на месте преступления, как и подобает профессионалам, и подобрано, соответственно, промышленной полицией, то о подмене никто и не узнал. Единственное, что я должен заметить, — это что Витя Камаз оказался препаршивым актером. Нам пришлось испортить целых три пленки, потому что на первых двух труп ерзал, трепетал ресницами, и даже один раз расчихался. Лось некоторое время тупо смотрел на Черягу.

— Вы заменили патроны на холостые?! Это не может быть! На автоматах не было насадки! И я… я перещелкивал обойму перед стрельбой! Я что, похож на идиота?

— Зачем на холостые? — удивился Черяга, — как вы правильно отметили, Александр Спиридоныч, автомат Калашникова перезаряжается, используя энергию пороховых газов, и без специальной насадки холостыми из него не стрельнешь… Вовка просто вынул из патронов половину порохового заряда. Простая рутинная операция, которая заняла у него где-то часа три… Убить ими было можно только с расстояния этак в полметра. Хотя, разумеется, у Вити был бронежилет…

— А если бы мы проверили патроны?!

— Ну, это было маловероятно. Люди и обойму-то не проверяют, а уж расковыривать патрон… Во-первых, у вас не было на это времени, а во-вторых, если бы вы проверили патроны, вы вряд ли стали бы участвовать в покушении. Вы рванули бы из города, справедливо рассудив, что вам сдали крапленые карты…

— Вообще-то, — сказал Камаз, — у меня была мысля, что твои ребятишки все-таки проверят маслины. Так что этим хорошо было теоретически рассуждать, а я чуть в штаны не наделал, когда шмалять начали. А как я замерз! Это ж, мама моя — полчаса пролежать на тридцатиградусном морозе, головой со ступенек вниз!

Лось недоуменно поднял голову.

— А баклан? — вдруг спросил он, — баклана-то загасили!

Черяга, Камаз и Калягин молчали. Камаз внезапно нехорошо усмехнулся, и Лось все понял.

— Баклан видел, как менты меняли обоймы, да? Или что Камаз живой? И вы его замочили, чтобы он не болтал лишнего?

Вовка Калягин коротко рассмеялся. Лось молчал. Уже было ясно, что влетел он капитально, и не только он, но и Коваль, и Лучков, и вообще банк «Ивеко» как таковой. Утешало только то, что целью сегодняшней операции была явно не поимка московского бизнесмена Александра Лосева по кличке Лось. Извольский придумал этот пасьянс, Извольский и сдал себе одни сплошные козыри. Это просто даже страшно, какую предъяву теперь Вячеслав Извольский может делать «Ивеко»… Да он их через колено может ломать. У него есть киллер, у него есть стрельба киллера по спящим объектам, — неважно, что объекты оказались куклами, — и у него наверняка есть пленки про все, кончая переговорами Калягина с Лучковым и Ковалем. Сто к одному, что даже из той подворотни, из которой они палили по целому и невредимому Камазу, тоже выглядывала видеокамера, вот уж действительно кино так кино — трупа нет, а съемка есть… Как же они ее демонстрировать-то будут? Там же, на пленке, менты должны стрелять в этого баклана, нет, даже двух бакланов! Как его — Димка Хряк со товарищем…

Однако вот что хорошо: если Извольскому нужно все это для разговора с «Ивеко», то есть шанс, что дело кончится не публичным мордобоем, а компромиссами, а в подобном случае у Лося есть все шансы войти в пакетное соглашение и уцелеть. Что, в самом деле, ему можно предъявить? Расстрел диванного валика? Стрельбу холостыми патронами по Камазу? Ну-у, извините, ребята, если за стрельбу холостыми сажать, то вон всех киношников и всех салютчиков посадить придется…

Черяга шевельнулся.

— А теперь, Александр Спиридоныч, — с подчеркнутой вежливостью сказал он, — когда мы удовлетворили ваше любопытство, не соизволите ли вы ответить на кое-какие вопросы. Меня всегда ужасно занимало — почему все-таки грохнули Колю Заславского? Ведь, насколько я понимаю, он должен был улететь в Швейцарию и там зажить в довольстве и неизвестности.

— Ну да, — фыркнул Лось, — а четыре лимона?

— С распиленного кредита?

— Да.

— А разве вы ничего от кредита не получили?

— Я так понимаю, — сказал Лось, — что мою долю Лучков получил и зажал. На халяве решил проехать. Не, ну ты сам посуди — у фраера в кошельке четыре лимона, а фраер бесхозный. Он же все равно их украл!

— За что я люблю российский криминалитет, — улыбаясь, сказал Черяга, — так это за обостренное чувство справедливости. Чуткая душа не позволяет им, если кто свистнул чужие бабки, оставить этого гада безнаказанным…

Черяга потянулся, с хрустом расправляя кости.

— Ладно, Вова, забирай своего кадра. Уже первый час. Славке вредно так поздно ложиться.

Скверная ангина, прицепившаяся, как хвост «наружки», к шефу службы безопасности «Ивеко» Иннокентию Лучкову, не отпускала его вот уже седьмой день. Она все время лезла наружу болью в горле и высокой температурой, Лучков сморкался, кашлял, и на работе беспрестанно пил горячее молоко с медом.

Из— за поганой ангины Лучков проснулся в полвосьмого утра, на полтора часа позднее обычного, и было это пробуждение скверным: в дверь спальни постучался охранник и доложил, что у ворот дома стоит «мере», а в «мерее» сидит человек, который хочет немедленно говорить с Лучковым, и зовут этого человека Денис Черяга.

Лучков мгновенно понял, что влетел. Точнее, сначала он подумал, что сейчас еще пять утра, и он еще спит и видит гнуснейший сон, а, проснувшись, включит телевизор и услышит в выпуске новостей известия о кровавой трагедии, разыгравшейся ночью в Ахтарске. Дикторша скажет что-нибудь такое душещипательное, а потом в кадр просунется мордастая рожа министра внутренних дел, большого приятеля Арбатова, и заверит, что на раскрытие преступления брошены лучшие силы и что преступники будут непременно найдены.