Андрей Дышев - Русский закал

В комнате никого не было. Я подошел к кровати, улавливая слабый запах терпких духов, потрепал кошку за ухом, положил винтовку на пол, глянул на свое черное отражение в зеркале, закрепленном на платяном шкафу, и только тогда заметил рядом со шкафом дверь с овальным матовым стеклом. Я подошел к ней и приложился ухом к стеклу. За дверью шумел душ.

Все, подумал я, приехал.

Глубоко вздохнул, открыл дверку платяного шкафа, осмотрел женский гардероб, нашел поясной ремень, потом сел на кровать и стал развязывать веревку на поясе. Ее я аккуратно намотал на руку, а подпоясался ремешком.

Из душевой донесся приглушенный звук, будто упала мыльница. Я встал на стул, дотянулся до карнизного крюка и привязал к нему один конец веревки. Нижний конец я связал петлей, слез со стула и встал спиной к окну.

Господи, прости меня! – сотворил я в уме молитву. Прости меня, ибо я не могу, не могу этого сделать! Что угодно, только не это! Все понимаю, все знаю, и призываю разум на помощь, и наступаю себе на горло, но это выше моих сил. За что ты толкаешь меня на это?..

Эти минуты тянулись как вечность. Уже тихо скрипнула дверь душевой, уже сверкнула в лучах солнца золоченая ручка, а я еще не видел Валери. А потом как-то сразу, резко, неожиданно она вошла в комнату, обернутая полотенцем, увидела меня, приглушенно вскрикнула, замерла посреди комнаты – грациозная, смуглая, с широко раскрытыми глазами, в которых плескалось море тайн и загадок.

– Кирилл?.. Ты? – прошептала она. – Наконец-то…

Быстро подошла ко мне, кинулась на грудь, страстно, до боли целуя лицо.

– Я так ждала… ждала… Столько времени прошло!.. Где ты был, как ты?.. Милый, любимый…

Я сжимал в своих объятиях ее мокрое тело. Полотенце упало к ногам, меня обожгла волна нежности к ней. Господи, молился я, что ты делаешь со мной!..

Наконец Валери опустила руки, вытерла ладонью слезы, всхлипнула, улыбнулась и застыдилась своей наготы, схватила со стола ночнушку, подняла ее над головой, и голубой шелк заструился по ее телу.

– Садись, не стой, – сказала она, разравнивая легкое одеяло на постели. – Сейчас будем завтракать… Как ты прошел? Повсюду охрана. – Ее взгляд упал на винтовку Шраера, лежащую на полу. Валери несколько мгновений смотрела на нее, будто не понимала, для чего предназначена эта штуковина, а потом произнесла: – Ах, да, понятно… Да садись же ты!

Я отошел от окна и сел на постель. Словно мой бесплотный контур, перед окном покачивалась веревка с петлей. Валери посмотрела на нее, потом на меня, затем снова на веревку.

– Кирилл, – прошептала она, – что это? Зачем?

– А ты не догадываешься? – с трудом спросил я.

– Но за что?

– За Алексеева, за журналиста, за Рамазанова. И за Бориса.

Она, как во сне, беззвучно пошевелила губами. Ее взгляд не отпускал меня, и мне трудно было вынести его. Я сам не верил в то, что говорил. Все мои убеждения рухнули в одночасье. Волна ужаса хлынула на меня – оттого, что я готовлю казнь безвинному человеку.

Я застонал, схватился руками за лицо и повернулся к окну. Нижний край петли покачивался перед моими глазами. А что, это прекрасный выход.

Валери обняла меня со спины, прижимаясь ко мне всем телом.

– Ну что ты терзаешь себя? – спросила она. – Не мучайся, спрашивай, кричи, бей меня, но не держи в себе боль.

Ты тряпка, Кирилл Андреевич, сказал я себе. Ты способен только ставить перед собой высокие и благородные цели, но достичь их тебе не по силам. Все твои помыслы о справедливости – всего лишь помыслы. Ты не можешь быть ни верным другом, ни хозяином своего слова. О тебя надо вытирать ноги. Тебя надо презирать. Ты достоин только этой петли.

– Зачем ты это сделала? – спросил я.

– Что – это?

– Чем тебе мешал Борис?

Валери рванула меня за плечи, вынуждая повернуться к ней лицом.

– Что случилось, объясни мне?! – крикнула она. – Зачем ты мучаешь и себя, и меня? Я не такой представляла себе нашу встречу, я ждала тебя, я готовилась сказать тебе очень многое, очень важное для нас обоих, я хотела, чтобы ты стал счастливым человеком…

– Ну хорошо, – сказал я. – Этот разговор хоть и неприятен мне, но я попытаюсь объяснить тебе, что случилось… Я шел сюда не для того, чтобы сказать тебе слова любви. Я решился на это минувшей осенью, после того, как не стало Бориса.

– Борис погиб? – Валери опустила глаза. – Как жаль. Это был хороший друг.

– Плохо, Валери, плохо.

– Что плохо?

– Ты плохо сыграла сожаление по поводу его смерти. Неубедительно.

– Я ничего не играла, – ответила она жестко, повернулась и села на кровать так, что скрипнули пружины.

Вот оно, мое спасение, подумал я. Надо вывести ее из себя, разозлить, и тогда она потеряет власть надо мной. Надо припереть ее к стене, чтобы она снова превратилась в опасного хищника, борющегося за свою жизнь, и тогда во мне проснутся инстинкты охотника, и свершить это будет совсем просто. Главное – не останавливаться и не задумываться над тем, что я делаю. Надо видеть цель и двигаться к ней самым коротким путем.

Я подтянул петлю, несколько увеличивая ее диаметр, придвинул под нее стул. Валери следила за мной без страха в глазах, лишь с легким недоумением.

– А теперь слушай приговор, – уже спокойно сказал я, как человек, который все давно и окончательно решил. – Несколько лет назад твой муж Алексей Арикян завербовал офицера, ведающего воздушными перевозками. Сначала все шло нормально, а потом полковник начал ставить новые условия – не знаю, какие именно, но явно неприемлемые для вас. Ты написала своему отцу, что Алексеев отказывается от какого-то счета, – что, должно быть, рушило ваши планы, – и что его, Алексеева, придется заменить. Что значит заменить? На кого? Я бы не смог ответить на эти вопросы, если бы не стал свидетелем этой «замены». В баре гостиницы, в твоем присутствии, Алексеев грозился вывести всех вас на чистую воду и назначил мне встречу в своем номере. Об этом ты немедленно сообщила мужу, и уже следующим вечером твой приговор был приведен в исполнение.

Я разошелся. Время летело стремительно, и я никак не укладывался в обещанные пять минут, но меня это уже не беспокоило. Будь что будет, думал я. Даже если сюда начнут вламываться телохранители Валери, я успею убить ее, а затем и себя. Вот только Анну жаль…

Валери восхищала меня своей выдержкой. Она продолжала сидеть на постели, тонкая, нежная, полуобнаженная, подогнув под себя ноги, не сводила с меня прекрасных глаз и машинально гладила кошку. А мне уже казалось, что я одет не в широкую пятнистую униформу, а в черную мантию судьи и мой приговор звучит настолько убедительно и веско, что Валери, несомненно, признается во всех грехах, покается и сама наденет себе на шею петлю.

– Все, что дальше творил твой муж, – продолжал я, – происходило с твоего молчаливого одобрения – и убийство журналиста, который, к несчастью, получил от меня информацию, и мальчика-афганца, и моджахеда. Без всякого сомнения, была бы убита и дежурная по этажу, если бы нам не повезло. И вот наконец вы добрались до Бориса. Терпение мое лопнуло, Валери. Ты не имеешь права жить.

Она медленно качала головой.

– Все неправда, Кирилл.

– Ты напрасно думаешь, что я собираюсь сейчас спорить с тобой. Моя самая большая ошибка в жизни – это то, что я иногда верил тебе.

– Ты убьешь невинного человека, запомни это. Но даже не это самое страшное…

– Невинного?! – закричал я. – Да только за одного Бориса я должен казнить тебя без всяких разговоров.

– Я не убивала Бориса.

– Да, ты его не убивала. Его убила бомба, которую ты ему переслала в маленькой бандерольке.

– Я ему ничего не пересылала.

Я поморщился, махнул рукой.

– Ну сколько, сколько ты можешь еще лгать, Валери? Уже все, ты пришла к финалу. Неужели тебе не страшно умереть, так и не сняв с души греха?

Она усмехнулась.

– Тоже мне священник на исповеди! Эта роль тебе не подходит, Кирилл. Как ты можешь снять с моей души грех? И какой грех?

Я сопел, как бык перед красной тряпкой.

– Бандероль была написана твоей рукой.

– Да, я заполняла бланк. Об этом меня попросил Алексей. Он сказал, что хочет отправить Борису письмо с предупреждением.

– С каким еще предупреждением?

– Чтобы он не распространялся о разговоре с Локтевым.

– И ты, наивная, не знала, что твой муженек отправил не письмо, а бомбу?

– Да, я, наивная, думала, что это было письмо.

Я искусал себе все губы. Пот струйками стекал по лицу. Она понимала, что со мной происходит.

– Кирилл, мне очень жаль, что тебе никак не удается повесить меня красиво. Я не могу очистить твою совесть и покаяться перед смертью. Мне не в чем каяться. Я любила и люблю тебя. Я не убивала твоих друзей. Кто для тебя Алексеев? Друг? Брат? Это продавший свою честь офицер, вор, мерзавец, который делал деньги на трагедии людей. Тебе жалко моджахеда? А ребят-пограничников, чьи обезглавленные трупы находят на берегу Пянджа, тебе не жаль?.. Нет, я не оправдываю Алексея, который осуществлял все эти кровавые расправы. Этот человек всегда был мне омерзителен, и называть его моим мужем, по крайней мере, смешно. Фиктивный брак, который я с ним заключила, был необходим только для того, чтобы оформить ему визу в Боливию. Он нужен только отцу, они работают вместе.