Эльмира Нетесова - Закон Тайга

Да и надоело сновать по сопкам, чьи осклизлые бока не раз подводили людей. Измучило серное зловоние, сырость и холод.

Там, в тайге - солнце. А сюда оно и не заглядывает. Там - орехи и грибы, их можно добавить к скудному рациону. Там - ягоды. А в распадке - пусто, как в брюхе сатаны. Сплошное зло и боль. Может, потому и поспешали условники поскорее покончить с гиблым местом и забыть его навсегда.

Под ногами чавкала глина, затягивая ноги чуть не до колен. Фартовые валили деревья уже наверху, почти у кромки. Обру­бали их вместе с бирюками, а сучьи дети скатывали хлысты вниз, пачковали. Работы хватало всем. На время никто не смот­рел. Не до того. К обеду снова пошел дождь. Мелкий, занудли­вый. Условники не обращали на него внимания: задерживаться здесь на лишний день никому не хотелось.

Шмель от дерева к дереву носился. Вот и к ели подступил­ся. Могутной, разлапистой. Та лапами даже пятки укрыла себе, как баба сарафаном, от чужих глаз.

Фартовый с гиком их спиливал, хохоча:

—  Ты ж моя краля необоссаная, ишь как затырилась. Вся лохматая, вся колючая! Иль я не по кайфу тебе, лярвушка мох­ноногая? А ну, заголяйсь, туды твою в качель!

Дерево охнуло скрипуче, пошатнулось и загудело вниз.

Никто сначала не понял, что произошло. Громадная глыба земли, сорванная задравшимися корнями ели, с шипением полз­ла вниз, переворачивая на своем пути стволы, вырывая кусты и деревья. Она закручивала их в свое нутро и ползла, глотая по пути всех и вся. Вот она сорвалась с обрыва и опрокинулась на сучьих детей.

—  Мужики! Кенты! - заорал Шмель.

Он случайно уцелел: поспешил к другому дереву и убежал от смерти.

Оползень перекрыл его голос, опередил предупреждение. Как всякая смерть, он одолел внезапностью.

Глина... Сотни кубометров в секунды оголили бок сопки и забили распадок вязкой грязью.

—  Лопаты! Скорее! - закричал Шмель.

Но через минуту сюда сполз новый, более мощный опол­зень.

—  Уходите! Всем наверх! - закричал старший ох­раны.

Условники, задыхаясь, лезли из распадка. Испуганно огля­дываясь по сторонам, они цеплялись за удержавшиеся кусты, деревья. От страха у всех дрожали руки.

—  Всем наверх! - еще раз крикнул Новиков.

Из распадка первой показалась лохматая голова бугра. Он встал, раскорячась, на краю распадка, подавая руку каждому выжившему, помогал вылезти из липкой жути.

Когда все уцелевшие выбрались, Новиков побелел:

—  Это все? Не может быть! - Он заглянул в распадок. Там было пустынно и безлюдно.

Из пятидесяти шести человек в живых остались семнадцать...

У старшего охраны задрожали руки. Впервые понял Лавро­ва, которому не захотелось жить. Шмель, с почерневшим ли­цом, не веря своим глазам, смотрел в распадок. Он не ругался. Он никого не проклинал. Он что-то шептал тихо-тихо, отвер­нувшись ото всех. Дрожали плечи фартового. Крепкие, несги­баемые, железные. Их за много ходок не согнула, не поморози­ла Колыма. Он никогда ни перед кем не склонил голову. Но что-то сломалось в его душе...

«Где вы, кенты? Неужель это конец, застопорило и вас бе­дой? За что ожмурились? Зачем я дышу?!»

Грязная, промокшая, дрожащая горсточка людей возвраща­лась к палаткам. Сколько они шли? Кто засекал время пути от жизни к смерти? Кто, почему погиб, зачем выжил? Эти вопро­сы всегда остаются без ответа...

На колесах - на таблетках.

По бухой - по пьянке (жарг.).