Фредерик Дар - Неприятности на свою голову

Я издаю вздох, способный по силе потягаться с муссоном.

– Отель «Тропик», – бормочу я, – и не надо гнать на ста десяти, времени у меня полно.

Ну вот, мои вещи уложены. Мне осталось только приказать спустить их вниз, потому что у меня самого сил на это нет. Я разбит, как девушка, которую изнасиловал полк казаков.

Такова жизнь! Иногда такое ощущение, что у тебя на плечах груз всего мира...

Я звоню и, ожидая коридорного, в последний раз припадаю глазом к дырке в стене. Это с нее начались все мои неприятности... Соседний номер теперь пуст. Только развороченная постель по-своему рассказывает о страсти любовников, занимавших эту комнату.

Наконец в дверь стучат. Я кричу, чтобы входили. За моим багажом пришел тот же коридорный, который относил на почту драгоценную посылку Ван Борена.

Он угодливо улыбается мне.

– Вы звонили, господин комиссар? И этот знает, кто я! Пора сваливать... А что касается этого звания, мне кажется, я его больше не заслуживаю.

– Да. Отнесите мои вещи вниз...

– Хорошо, господин комиссар. Он берет мой чемодан.

– Какая история, а? – говорит он. – Бедный месье Ван Борен... Как вы думаете, его убили? Мне хочется его задушить.

– Мне это неизвестно...

– А я думал, что дело ведете вы, – Он подмигивает – Я сказал себе...

Он ставит чемодан и показывает на дырку в стене.

– Я решил, что вы за ним следили... Снаружи-то это тоже делали...

Он снова берет чемодан и собирается уходить.

– Эй!

– Да, месье?

– Что вы имеете в виду, говоря: «Снаружи это тоже делали»?

У этого парня нюх на чаевые, как у бретонского спаниеля на бекасов. Я выкладываю перед ним крупную купюру.

Он убирает ее в карман молча, как будто это носовой платок, потом ставит чемодан на пол и садится на кровать.

– За Ван Бореном следили два дня... Я это сразу заметил.

– Правда? И кто за ним следил?

– Мужчина...

– В круглой шляпе, в плаще и с усами?

– Нет, этот приходил за его багажом. Я говорю о том, кто расспрашивал меня насчет посылки...

Я чувствую примерно то же, что парень, порвавший лотерейный билет, думая, что он ничего не выиграл, а потом сообразивший, что читал его вверх ногами.

Я хватаю его за грудки.

– Говорите!

Он не задает вопросов, зная, что меня интересует.

– Вчера, после обеда, после того как забрали багаж месье Ван Борена, пришел один мужчина... Он расспрашивал меня о нашем клиенте... Сказал, что из полиции...

– Сколько он тебе дал? Он пожимает плечами.

– О, господин комиссар! – И добавляет: – Пятьдесят франков.

– Что он хотел узнать?

– Клал ли Ван Борен что-нибудь в сейф отеля... Он хотел, чтобы я разузнал об этом без шума. Я разузнал и сказал, что не клал, но попросил меня отправить посылку на имя дамы, носящей ту же фамилию, что и он, и проживающей в Льеже...

– Ты ему это сказал?!

Я поднимаю лакея за полосатый жилет. Он бледнеет и вяло пытается вырваться.

– Но, господин комиссар, он мне сказал, что он полицейский!

На этого кретина, дающего вам самое фальшивое объяснение, которое только можно придумать, просто не хватает зла!

– Как он выглядел?

– Мужчина лет пятидесяти, говорит с немецким акцентом... Лысый...

– С каких это пор бельгийские полицейские разговаривают с немецким акцентом?

Он понимает, что дал маху, утверждая, будто думал, что разговаривал с полицейским, и отводит глаза.

– Ладно. Пятьдесят лет, лысый... Что дальше?

– Довольно полный, одет в черное...

– Это все, что он сказал?

– Да...

– Ладно, выноси мой багаж...

Приближается время отъезда.

Четверть часа спустя я сижу в большом зале вокзала, куда прибыл на полчаса раньше, чем нужно.

У меня в кармане лежит билет, и я стараюсь забыть историю Ван Борена, его друзей и знакомых... Нерешенные головоломки вредят здоровью...

Сегодня вечером, у себя дома, рядом с моей старушкой Фелиси, я напишу Робьеру своеобразный рапорт, отправлю его авиапочтой, и благодаря этому инспектор сможет сделать огромный шаг вперед...

Я купил в киоске «Франс суар», но не читаю ее, берегу для дороги.

Я мотаюсь по залу ожидания, рассматривая рекламные щиты... На одном названия всех театров, киношек, кабаре и ночных баров города... Я машинально пробегаю глазами список... и внизу колонки останавливаюсь, пораженный. В одной из ячеек читаю:

«Двадцать семь». Элитарное кабаре. Танцы, развлечения. Льеж, улица Бургомистра Постена, дом 27".

Музыку, ребята!

Жизнь продолжается! Как и вчера, я бегу в камеру хранения, сдаю чемодан, вскакиваю в тысячепервое такси и во всю силу легких требую отвезти меня на улицу Бургомистра Постена, к дому двадцать семь...

Флаг по ветру, шпаги наголо! Пусть я рискую окончательно рассобачиться со Стариком, еще раз пропустив поезд, но это, по крайней мере, будет не напрасно. Я в удовлетворительном состоянии. Все мои тревоги, ошибки и слабости отброшены. Мне наплевать на фактор времени! Сейчас только одно имеет значение – полный успех! И я добьюсь его, если меня до этого не прикончат...

Выскочив из тысячепервого такси, я смотрю на дом номер двадцать семь.

На его белом фасаде намалеваны две огромные цифры. Заведение закрыто. Оно открывается только по вечерам. Представляю себе: дешевый зал, три унылых музыканта и «широко известная звезда радио и грампластинок», пытающаяся произвести эффект «уже слышанного», имитируя манеру знаменитых исполнительниц.

Из скромного заведения не доносится ни единого звука, не видно света.

Я сворачиваю на боковую улицу, ища черный ход, нахожу его и вхожу внутрь благодаря моей отмычке...

Унылый серый коридор ведет в другой коридор, намного шире первого, почти холл. С одной стороны этой буквы "Т" находится зал «27», полностью соответствующий моим представлениям. Напротив зала располагаются служебные помещения: гримуборные, туалеты, кабинет, кухня...

Я рыскаю повсюду, вынюхивая, высматривая, ощупывая... Если заявится владелец, начнется громкий возмущенный крик. То, чем я сейчас занимаюсь, называется «незаконное проникновение в помещение путем взлома». А взлом, даже не сопровождаемый кражей, дает вам право на фасолевую баланду.

Но мне на это плевать...

Внутри действительно никого нет. Ни души. Даже уборщицы, пришедшей навести порядок... Никого! Пустыня...

Я иду в кабинет порыться в бумагах.

Обычная деловая документация... Я в ней разбираюсь с пятого на десятое, потому что не имею особых способностей к бизнесу.

Вся она составлена на имя Франца Шинцера... Если я не совсем отупел, то это немецкая фамилия, а шестерка из отеля «Тропик» мне только что сказал, что его «допрашиватель» говорил с немецким акцентом.

Я уже собираюсь уходить, когда улавливаю слабый звук... Прислушиваюсь. Все тихо... Наверное, показалось или звук шел снаружи... Да, со двора... Это был металлический скрежет. Все-таки я иду на кухню проверить, не заблудился ли там какой-нибудь поваренок. Нет...

Я стою в нерешительности. Звук больше не повторяется... Я жду еще секунду, натянутый, как скрипичная струна. Может, это было самовнушение? Мне снова слышится скрежет, только более тихий, чем в прошлый раз.

Кажется, он идет из подвала... Поискав, я нахожу ведущую туда лестницу. Включив свет, спускаюсь в просторное помещение со сводчатым потолком, провонявшее дешевым вином.

Подвал кажется пустым. Я говорю «кажется», потому что это впечатление быстро проходит. Подойдя к нагромождению бочек, я вижу руку, ухоженные ногти которой скребут пыль. Раздвигаю несколько бочек и нахожу малютку ДюбЕк, вернее, то, что от нее осталось.

На задней части ее черепа страшная рана... Кровь образует под ней густой ковер... Она бледна и слабо моргает.

Она еще дышит, но дыхание сдавленное, неглубокое, затрудненное... Я наклоняюсь над ней. Ее угасающий взгляд останавливается на моем лице, и некоторое оживление придает ему жизни.

– Мой бедный зайчонок, – шепчу я, – что с тобой случилось?

Она шевелит губами, и с них срывается душераздирающий стон:

– Мааааам!

Я попытаюсь понять. Она так хочет, чтобы я ее понял.

– Мадам? Взмах ресниц.

– Твоя хозяйка? Новый взмах.

– Это она тебя так?

Молчание. Губы снова пытаются сделать невозможное, чтобы выразить чувства, бурлящие в агонизирующем мозгу.

Я отчаянно вслушиваюсь, остановив даже удары своего сердца, чтобы уловить ее последние признания.

–...другой...

– Другой?

Ее измученное лицо говорит «да».

Меня осеняет.

– Немец? Хозяин этого заведения... как его?.. Франц какой-то?

«Да», – говорят мне опустившиеся ресницы бедняжки. Я размышляю.

– Он заодно с твоей хозяйкой? «Да», – подтверждают ресницы. Я продолжаю, прерываясь только затем, чтобы поймать ее молчаливое подтверждение:

– Это он позвонил тебе сегодня утром? Он хотел, чтобы ты пошла в квартиру получить посылку? Он велел тебе поторапливаться?

«Да».

– Он ждал тебя внизу, в машине? Ты отдала ему посылку, он привез тебя сюда... Твоя хозяйка ждала здесь? Он оглушил тебя?