Андрей Ильин - Злые стволы

Выход был очевиден и неприятен. Как обязательное патологоанатомическое вскрытие.

Во все времена все спецслужбы оберегали свои секреты единственно гарантированным способом.

— Чистка?

— Нет, не чистка. Мне не нужны мои люди в стане врага, но не нужны и в покойниках. Они нужны мне живыми и дееспособными. Чтобы потом, когда этот бардак закончится, иметь укомплектованное, готовое мгновенно приступить к исполнению обязанностей ядро. Кадровое ядро. Костяк будущей Организации. Это понятно?

Полковник кивнул.

Это было более чем понятно. Только дурак способен добровольно расстаться с профессионалами подобного класса Это тот же капитал, только не в золотых слитках, а в человеческой плоти и крови. И ценой такой же, если не дороже.

— Предлагаю — приказывать не могу, не тот случай — продумать мероприятия, направленные на сохранение кадрового состава и материальной части вверенного тебе подразделения. Вплоть до выхода за рамки ныне действующего законодательства. Если, конечно, ты посчитаешь данное предложение приемлемым. Если нет…

Полковник не был дураком и служил не в артели вольнонаемных инвалидов, где, осерчав на начальство, можно было не выйти на работу или подать на него жалобу в профсоюз. Полковник работал там, где работал. Там, где не умеют отличать просьбу от приказа.

Наверное, он может отказаться от последовавшего предложения, но, наверное, тогда за него его работу сделает другой. После его ухода. Безвременного.

В Комитете для работников его уровня и его профиля в такого рода делах возможна только одна форма самоотвода — посредством поднятия дула табельного оружия на уровень виска. Те, кто не принимал подобных условий игры, отсеивались на ранних этапах продвижения по служебной лестнице или уходили на более спокойную административную работу.

Полковник не мог отказать генералу. Хотя бы по той простой причине, что отказа от него не ждали. И не приняли бы. Одно то, что генерал высказал ему подобную просьбу, уже говорило о том, что его кандидатура была стократно обсуждена, просчитана, проверена и утверждена. Никто не станет доверять столь опасную (для всех опасную) информацию человеку, в преданности которого не уверен. Равно как не найдется человека, знакомого с правилами игры, способного такую просьбу отклонить.

— Каким временем я располагаю?

— Тремя неделями. Максимум.

— К какому сроку следует представить свои соображения?

— К двадцати часам завтрашнего вечера.

— Разрешите идти работать?

— Да погоди ты частить. Вон водка еще в бутылке осталась. И закуска. Я же не хроник, чтобы в одиночку их добивать…

Оставшихся до назначенного срока двадцати девяти часов для такой работы было мало. Но если честно, то мало было бы и сорока. Да, пожалуй, и четырехсот. За всю свою почти двадцатипятилетнюю службу Григорий Степанович не решал задач подобного рода в такие невероятно сжатые сроки. То, что созидалось десятилетиями, невозможно демонтировать, переместить и собрать вновь в другом месте за две-три недели. Если, конечно, не курочить с помощью кувалды и какой-то там матери.

Курочить было жалко. Отдел был родным. Как говорится, от плоти и крови. Ну, какой родитель согласится ради убыстрения процесса переодевания малыша в новый костюмчик выломать ему мешающую руку. Или ногу.

Отдел создавал Григорий Степанович.

И Первый.

Еще будучи выпускником спецучилища КГБ, курсант Григорий Зубанов в дипломном проекте обосновал полезность универсального, так сказать, «на все случаи жизни», мобильного подразделения, совмещающего в себе как боевые, так и аналитические возможности и предназначенного для использования в экстраординарных условиях. То есть в условиях, когда времени на организацию взаимодействия «родов войск» и на вытекающие отсюда бюрократические увязки и согласования нет.

В те времена господствовала концепция специализации и укрупнения, когда каждое управление службы безопасности гребло исключительно под себя, и курсанта не поняли. Диплом завернули и заставили переписать набело, предложив какую-то избитую, но беспроигрышную тему. Курсант диплом переписал, успешно защитился, был выпущен и направлен для дальнейшего прохождения службы.

Через полгода беспорочной службы новоиспеченного лейтенанта вызвали к замначальника Первого главного управления.

— Ваша работа? — спросил генерал, показывая сданный в архив первый вариант курсантского диплома.

Откуда он у вас? — удивился лейтенант.

— Можете считать, от верблюда.

Лейтенант был уверен, что первый вариант диплома давно сгорел вместе с прочей макулатурой в ведомственных топках. Даже у него не осталось никаких черновиков, «шпаргалок» или даже «заметок на полях». Выпускникам училища из соображений режимности никаких записей выносить за пределы родной альма-матер не разрешалось.

Лейтенант не знал, что в учреждении, в котором он работал и намеревался дорасти до маршала, бумаги не пропадают.

— Скажите, сколько времени вам необходимо для того, чтобы сформулировать изложенные здесь мысли вновь? Но уже в разрезе практики.

— Недели две.

— Я даю вам три дня. От текущей работы вы освобождаетесь. Рапорт представите лично мне в семнадцать тридцать пять в пятницу

— На чье имя писать рапорт?

— Ни на чье. В месте, где должен быть указан адресат, оставьте пропуск. Вы свободны.

Подготовленный рапорт лег на стол Первого.

Виновником столь сказочной — из грязи в князи — метаморфозы, случившейся со списанным в брак дипломом, был научный руководитель курсанта Зубанова. Выйдя в отставку, он написал ругательный рапорт на начальство училища и царящие в нем порядки. Рапорт был хорошо аргументирован и дополнен фактическими материалами. Как один из примеров разгильдяйства была приведена выбраковка диплома одного нестандартно мыслящего выпускника.

Кляуза возымела действие. В училище прибыла комиссия, которая тщательно проверила все изложенные в рапорте претензии. В том числе и по забракованному диплому.

Факты подтвердились, командование училища было смещено, программы пересмотрены.

Кроме главной цели, установления истины в конфликте преподаватели — администрация и проверки качества обучения в училище, была достигнута еще одна, побочная. Один из членов комиссии, в недавнем прошлом действующий командир разведывательного спецподразделения, сумел оценить изложенную в дипломе концепцию. Он сам в бытность свою бойцом не раз страдал от неповоротливости административно-управленческого аппарата и знал почем фунт бюрократического лиха. Изложенная в дипломе идея легла на хорошо удобренную тысячами объяснительных, рапортов и согласований почву.

Член комиссии, присовокупив собственное заключение, передал диплом в руки своих, занимающих не последнее место в табели о рангах в безопасности, друзей. Таким образом диплому были «приделаны ноги».

Возможно, на этом бы все и закончилось, если бы в управлении в это время не обострилась междоусобная война. Новое поколение нащупывало одряхлевший кадык старого. Старое — задавливало молодежь своим заслуженным авторитетом. Обычная учрежденческая история вне зависимости от того, где она происходит — в жэке, НИИ или КГБ.

Забракованный диплом очень пригодился кому-то в качестве аргумента в теоретическом споре.

Таким образом, о дипломе узнал Первый. Преследуя свои, тоже не безгрешные, цели, Первый затребовал дополнительный материал.

Рапорт был представлен в три дня.

Перечисленные в конце рапорта аргументы в пользу предложенной идеи были неубедительны и отдавали детством. Но сама идея была очень перспектина. Не Комитету. В первую очередь лично Первому. Ему необходимо было боеспособное, совмещающее в себе функции всех прочих управлений, легкое на подъем подразделение. Подразделение, не подчиняющееся никому. Кроме Первого.

Первым тогда был Андропов.

«Принять к рассмотрению», — наложил резолюцию Председатель Комитета государственной безопасности.

— И вызвать ко мне этого, как его, Зубанова.

— Когда?

— Сейчас.

— Лейтенант Зубанов прибыл по вашему распоряжению!

— Вы уверены в идее, которую здесь изложили? — спросил Первый.

— Так точно! — ответил лейтенант так, что стекла в окнах зазвенели.

— Не орите так. Вы готовы проводить ваши идеи в жизнь лично?

— Готов!

— Вы понимаете все связанные С этим сложности?

— Конечно!

Ни черта он не понимает, подумал Первый. Но это не страшно. Незнание бывает порой сильнее смелости. Битый часто не способен решиться на то, на что очертя голову идет небитый. К тому же он автор, молодой и, значит, тщеславный автор, и будет биться за свое детище до конца. И это очень хорошо.

Но еще лучше, что он человек без протекции, что он никак не связан с прочими друзьями-командирами. Хотя бы потому, что до сего момента был им неинтересен. Он был никем.