Виталий Гладкий - Под личиной

Дворник проснулся спустя два или три часа. Он открыл глаза, и, не меняя позы, настороженно прислушался.

Вокруг царила первозданная тишина, которую нарушал только шелест падающей листвы и редкие порывы тихого ветра.

И тем не менее, что-то его тревожило. Он встал на четвереньки и начал принюхиваться. Все его мышцы были напряжены, а в глазах зажегся опасный желтый огонь.

Ожидание надолго не затянулось: кусты неподалеку зашевелились, затрещали, и на узкую прибрежную полосу, очищенную самой природой от древесной поросли, вывалилась лесная семейка – медведица и двое медвежат.

Ветер был попутный, дул со стороны леса, и хищница, обладающая слабым зрением, не чуяла запах своего извечного врага – человека.

Зато шустрые медвежата практически немедленно нашли новую "игрушку". Повизгивая от удовольствия, они, смешно переваливаясь, бросились к дворнику, застывшему как изваяние.

Теперь и медведица увидела, что на берегу присутствует чужой. Она предостерегающе зарычала, предупреждая медвежат об опасности.

Но малыши и ухом не повели. Один из них, самый смелый, подошел к дворнику вплотную, и ткнулся влажным черным носом в его предплечье.

Человек по-прежнему не подавал признаков жизни. Даже остановившиеся глаза казались кусочками плавленого стекла, вмонтированного в каменный лик.

Однако старую опытную медведицу, в отличие от медвежат, провести не удалось. Она не клюнула на нехитрую уловку дворника, изображавшего безжизненную статую.

Взревев и злобно оскалившись, медведица быстро направилась к человеку с явным намерением разорвать его в клочья. Напуганные ее ревом медвежата мигом забрались на сосну, подступившую к самой воде.

Дворник не стал подниматься на ровные ноги и спасаться бегством. Он угрожающе оскалился, как дикий зверь, вскинул голову, и издал крик, в котором не было ничего человеческого.

Медведица остановилась, будто наткнувшись на невидимую преграду. Она не испугалась, но странное поведение человеческого существа здорово ее озадачило.

Принюхавшись, медведица в недоумении тряхнула головой, будто отгоняя наваждение. А затем неожиданно робко и неуверенно начала продвигаться к сосне, на которой сидели медвежата, обходя человека по дуге.

Дворник, не отводя немигающего взгляда от медведицы, попятился – все так же на четвереньках, будто изображая зверя.

Через какое-то время несколько успокоенная медведица согнала своих малышей с импровизированного насеста и удалилась вглубь леса, бросив на прощание в сторону человека воровато-тревожный взгляд.

Подождав, пока затихнет шум, производимый медвежьим семейством, дворник поднялся, и как будто ничего не случилось, широко зевнул и лениво потянулся. Затем он бросился в воду и минут десять плавал разными стилями, выкладываясь до конца.

Очутившись на берегу, он по-собачьи отряхнулся и начал делать гимнастические упражнение. Они были одновременно похожие на обычную гимнастику и на изощренные танцевальные па, предполагающие немалую профессиональную подготовку. Спустя некоторое время, хорошо разогревшись, дворник направился в обратный путь.

Но теперь он не просто бежал по лесным зарослям, а имитировал схватку с неведомым противником.

Дворник прятался за кустами и кочками, с обезьяньей ловкостью взбирался на деревья и перепрыгивал с ветки на ветку, бил ногами и руками, круша тонкий древесный сухостой и толстые сучья… А в одном месте он в мгновение ока размочалил кору старой липы, будто у него были не человеческие руки, а медвежьи когти.

Когда показались строения больницы (или санатория), где он работал дворником, по его лицу, пылающему горячечным возбуждением, пробежала тень. Посуровев и застегнув куртку на все пуговицы, дворник быстро забрался на забор, прошел по бревну, и спустя считанные секунды очутился на территории учреждения.

Там он сгорбился, из-за чего визуально стал ниже сантиметров на десять, опустил голову, и медленными шаркающими шагами направился в свою невзрачную обитель.

Снующие по двору сотрудники учреждения, казалось, не замечали дворника. Никто с ним не поздоровался, никто не сказал доброго слова, никто даже не взглянул в его сторону. Создавалось впечатление, что по двору идет человек-невидимка.

Однако, такое невнимание к себе со стороны, скажем так, сослуживцев совершенно не удивляло и не обижало дворника. Он их просто не замечал. Казалось, что двор учреждения был для него безжизненной пустыней.

Очутившись в своем жилище, дворник закрыл дверь на щеколду, снял куртку, и уселся на коврик, подогнув под себя ноги. Положив руки на колени, он закрыл глаза, и погрузился в состояние, похожее на гипнотический транс.

Прошел час, другой… Дворник был недвижим и почти бездыханен. Несмотря на полную неподвижность, его фигура излучала мистическая силу и свирепость. Железный торс дворника, перевитый рельефными закаменевшими мышцами, напоминал изваяние демона.

За тонкими дощатыми стенами сторожки слышались голоса, шаги, шум ветра, но внутри ее царила неправдоподобно жуткая тишина. Казалось, что в этом крохотном замкнутом пространстве не только умерла жизнь, но и остановилось время.

Его избивали руками и ногами, долго и сосредоточенно, но без особой злобы – словно исполняли рутинную ежедневную повинность. Он даже не пытался выбраться из круга, так как знал, что это бесполезно.

Юношу предупреждали о возможном развитии событий, но он не внял голосу здравого рассудка. И не только из-за упрямства, которым отличался всегда. Он был влюблен – и этим все сказано.

Она жила неподалеку от самого бандитского микрорайона города, Вощанки. Отсюда в основном рекрутировались и бойцы мафиозных группировок, и рядовой состав городской милиции. А в конечном итоге и контингент местной исправительно-трудовых колоний, куда регулярно отправляли как первых, так и вторых – по какой-либо причине несостоявшихся стражей общественного порядка.

Короче говоря, Вощанка была не тем местом, где царили любовь, доброта и справедливость.

Но кто может похвалиться разумностью и целесообразностью своих поступков и устремлений, когда на дворе в полном разгаре весна, а в кармане лежит недавно полученный паспорт?

Он лежал на земле, свернувшись клубком и обхватив голову руками, даже не помышляя о сопротивлении.

Их было много, чересчур много, – не менее десятка.

Будучи от природы прагматиком, он знал наверняка, чем может обернуться для него даже намек на сопротивление. А потому приходилось уповать на упругость тренированных мышц (он занимался гимнастикой) и надеяться на неписаный закон этой дикой окраины.

Закон гласил, что главная экзекуция, нередко заканчивающаяся трагическим исходом, могла состояться только после третьего и последнего предупреждения. Пока он получал второе – в весьма доходчивой форме.

Неожиданно его оставили в покое. Как ему мыслилось, подозрительно рано. Не решаясь встать на ноги, он слегка приоткрыл уши, которые берег особенно тщательно, и прислушался.

Вокруг него дрались, это он понял по брани и воплям. И драка явно была не шуточной. Ему даже послышался хруст сломанных костей.

Кто бы это мог быть? – подумал он, и с трудом поднял веки, отяжелевшие от пыли. Решив, что, скорее всего, в Вощанку пожаловали соседи из Дмитровки, облегченно вздохнул. Теперь его истязателям будет не до забавы, мелькнула в голове злорадная мыслишка.

Дмитровская братва никогда не упускала случая пощипать вощанских. Нередко подростки обеих микрорайонов ходили и стенка на стенку.

В таких случаях на место побоища выезжал в полном составе не только городской ОМОН, но и полк патрульно-постовой службы. Потому что драчунов насчитывалось не менее сотни, и все они были вооружены кто чем: цепями, железными прутьями, кусками толстых освинцованных кабелей, кастетами, нунчаками, заточками, ножами и даже самодельными стволами.

Драка закончилась на удивление быстро. Раздался свист, затем топот многочисленных ног, и в темном переулке, освещенном двумя тусклыми фонарями, воцарилась тишина.

– Вставай, парнишка, хватит отлеживаться, – раздался тихий, немного хрипловатый мужской голос, и сильные руки помогли ему подняться на ноги. – Сам дойдешь или помочь?

– Дойду… – ответил он – и невольно охнул, сделав шаг.

– Ребра целы?

– Не знаю…

Он только теперь разглядел своего спасителя. Перед ним стоял тощий невзрачный мужичок в линялой безрукавке. При неверном свете уличного фонаря казалось, что его лицо состояло из одних морщин и костей, туго обтянутых темной кожей. В руках он держал обрезок трубы.

Перехватив взгляд юноши, мужичок коротко засмеялся и бросил трубу в темный скверик.

– Немного порезвился, – сказал он, предупредив вопрос парня. – Легкая разминка перед сном.

"Ничего себе разминка, – подумал юноша, пораженный до глубины души. – Ведь ему запросто могли "перо" в бок воткнуть – и поминай, как звали". Подумал, но свои мысли оставил при себе. Лишь поблагодарил, скупо обронив единственное слово: