Дмитрий Черкасов - Рокировка

И угроза термоядерного удара в ответ на химическую или биологическую диверсию, несмотря на слабость Москвы, была весьма реальна. У Кремля просто не останется иного выбора, кроме как начать долбить гнезда террористов тактическими стокилотонными боеголовками. Благо, недостатка в них российские вооруженные силы не испытывают.

Хватит и на Чечню, и на Саудовскую Аравию, и на Пакистан с Турцией, и еще останется.

Развитие подобного сценария прорабатывали аналитики в НАТО. И каждый раз приходили к весьма неутешительным для западного сообщества выводам — если Россия вздумает действовать подобными методами, то остановить ее будет некому.

Даже в случае атомного удара по члену НАТО Турции.

США мгновенно отойдут в сторону, по обыкновению «кинув» своих союзников, и ограничатся «выражением недовольства» со стороны Госдепартамента.

Германия и Франция ссориться с Москвой тоже не станут, избрав тактику осторожного политического осуждения. Мол, «так, конечно, нельзя, но в сложившейся ситуации Россию можно понять…».

Крики мелких европейских стран никто даже слушать не будет.

Великобритания сделает вид, что ее происходящее не касается…

Однако объяснить сию сложность межгосударственных отношений лидерам бандформирований и главам поддерживающих террористов фондов не представлялось возможным.

— У нас есть рычаги влияния на Кремль, чтобы предотвратить негативное развитие ситуации, — после минутного молчания сказал британец. — А вам я советую этой темы не касаться. Не нужно нервировать наших партнеров на Кавказе. У них и так много своих проблем…

Ночью был мороз, под утро температура поднялась выше нулевой отметки, потом снова опустилась до минус пяти, и глазок, расчищенный вчерашней сменой на заиндевевшем стекле, исчез. Так что вести наблюдение пришлось в открытую форточку.

Это было не очень удобно, однако выбирать не приходилось.

Старший сменного наряда ОПС[6] капитан Константин Зимородок соорудил пирамиду из двух столов и кресла, оделся потеплее и даже накрылся пледом с головой. Шесть часов зимой у открытой форточки — это не шутки, без соответствующих мер предосторожности к концу дежурства наблюдатель обретет бронхит вкупе с насморком.

И это в лучшем случае.

В худшем — свалится с двухсторонней пневмонией.

Так что Зимородок берег себя вполне сознательно.

К тому же, у него не хватало людей.

Недокомплект личного состава был настолько хроническим и давним явлением, что воспринимался уже как само собой разумеющееся. Желающих рисковать своими здоровьем и жизнью за зарплату, эквивалентную ста-ста пятидесяти долларам США в месяц, находилось немного…

Константин был человеком среднего росточка, жилистым, с лицом сухощавым и властным, но неброским. В «наружке» яркая «афиша»[7] только вредит.

На службу в ОПС Зимородок перешел из контрразведки, «спасаясь от изнурительного умственного труда», как он сам любил говорить. Птичья фамилия капитана многих вводила в заблуждение: каждый высокий начальник непременно указывал ему на недопустимость представляться оперативным позывным. А позывной-то у него была совсем другой, нежный — Клякса. До прихода в ФСБ Клякса с отличием закончил пограничное училище, проехал страну вдоль и поперек, был дважды ранен и в свои тридцать с половинкой лет обладал вполне приличным иконостасом боевых наград, которые, впрочем, никогда не носил.

Он сидел, умело расслабившись, чтобы не затекали мышцы и, особенно, шея, курил, автоматически прикрывая тлеющий огонек сигареты в сложенной ковшиком ладони, и мозолил веки резиновыми уплотнителями окуляров двенадцатикратного бинокля.

Кира на кухне варила кофе.

Уже час, как шла Кирина смена, но Зимородок жалел своего заместителя. Она была самым опытным сотрудником и единственной женщиной в группе.

Кира внесла сервированный поднос, остановилась у порога, хмыкнула:

— Ты как пограничник Карацупа в засаде. Не хватает только верного пса и ржавой «трехлинейки» с примкнутым штыком и зарубками на прикладе…

— Не в засаде, но в секрете, — меланхолично поправил Константин, ни на миг не прерывая наблюдения. — И зарубки на прикладе погранцы не ставят. Это снайперский прикол. А я не снайпер…

Они давно работали вместе и Кира понимала оперативную обстановку по тону и прибауткам своего боевого начальника.

Сама она свой век прожила в Питере, была женщиной домовитой, рассудительной и хозяйственной. Особенно маскироваться ей было без надобности — лишь параноик в период обострения своей мании заподозрил бы в скромненькой простушке оперуполномоченного с почти двадцатилетним стажем. Только серые глаза иногда выдавали ее — внимательные, усталые и, как у многих опытных «наружников», печальные.

Не к месту были такие глаза для ее круглого и конопатого миловидного лица.

— Чья квартира-то? — деловито спросила она, поставив поднос, уперев руки в бока и оглядывая углы.

— А что? — капитан затушил окурок в блюдце.

— Кресло вон взгромоздил… полировку поцарапаешь. Куришь в комнате…

— Я в форточку, не затягиваясь. — буркнул Зимородок и беззлобно добавил. — Мужа учи.

— Он уже ученый, курит на лестнице.

— Сочувствую… Квартира-то… помощника одного. Он в санатории… Дедок старый… Мы ему путевку, он нам квартирку. А то мерзли бы сейчас на улице, как валенки Брунса.[8] Похвалила бы своего начальника за сообразительность…

— Умница ты наш, Кляксонька. Что бы мы без тебя делали? Пропали бы, — напевно выдала Кира и фыркнула.

— Пропали бы, факт. И не ерничай с начальником. Начальство этого не любит…

Последние слова Зимородок произнес задумчиво и все тише, внимательно припав к биноклю.

Кира тотчас насторожилась и встала у окна, приложив руки козырьком к глазам, пытаясь хоть что-то разглядеть через расписанные ледяными узорами стекла. С минуту в комнате стояла тревожная тишина. Потом Клякса перевел дыхание, чуть откинулся в кресле:

— Так о чем мы?

— О тебе, любимом. О том, какой ты мудрый, благородный и заботишься о личном составе.

— Ложная скромность мне не присуща, все воспринимаю за чистую монету… А в процессе подхалимажа надо тонко чувствовать меру… Иначе звучит как издевательство. Начальство этого не любит…

— Ты это уже говорил.

— Говорил, — согласился капитан. — Я вообще говорлив не по годам. И умен.

— И откуда столько умища? — Кира разлила кофе по чашкам.

— Богатый армейский опыт… Еще часик поторчим — и отправлю тебя на базу. Сегодня получка, кто-нибудь из управы нагрянет, а у нас там бардак. А начальство…

— Начальство этого не люби-ит! — в тон ему пропела Кира.

— Ох, Кобра, — Зимородок назвал заместителя по оперативному позывному, — и всё-то ты знаешь…

— Опыт семейной жизни. Не меньше твоего армейского.

Капитан посмотрел на фосфоресцирующие стрелки наградных «командирских» часов, которые ему вручили семь лет назад за успешное задержание двух контрабандистов, повадившихся пересекать российско-финскую границу верхом на специально приученных к упряжи кабанах. Хрюкающий гужевой транспорт за раз перетаскивал, помимо седоков, по сотне килограммов груза, чем сильно подрывал чухонскую систему налогообложения крепкой алкогольной продукции. Ибо, как и двадцать, и тридцать лет назад, в Финляндию тащили водку.

Ночь задержания двух смышленых «контрабасов»[9] надолго запомнилась жителям приграничных районов.

Сначала кабаны нарвались на установленные хитроумным Зимородком со товарищи растяжки, чем вызвали целый фейерверк воющих сигнальных ракет.

Затем, обильно обгадившись от испуга, полутонные «пятачковидные», как их впоследствии обозвал начштаба округа, пустились в галоп, подбрасывая на своих могучих щетинистых холках вцепившихся в упряжь неудачливых нарушителей госграницы. Кабаны пронеслись сквозь припорошенные снежком кусты, оставив позади себя широкие просеки и разбросанные тут и там бутылки «Синопской», вывалившиеся из разорвавшихся мешков, протаранили невысокий заборчик, окружавший заставу Зимородка, и на полном ходу влетели под хлипкую деревянную вышку, с которой удивленно взирал на мир очнувшийся от шума и фейерверка узбек-часовой.

Опоры вышки не выдержали.

К повизгиванию и похрюкиванию кабанов, истошным крикам наездников и матюгам Зимородка и К, бежавшим по следу раздвоенных копыт, присоединились треск рушащейся конструкции и вопль несчастного часового, враз утратившего всю свою среднеазиатскую невозмутимость.

Вышка упала аккурат на крышу фанерного сарайчика, приспособленного под общежитие для немногочисленного офицерского состава. Героический узбек, прижимающий к себе карабин СКС-45[10] с примкнутым штыком, легко пробил тонкую жесть и хлипкие стропила, и практически вертикально, словно был самонаводящейся ракетой, головой вниз вошел в нижнюю треть кровати, на которой вольготно, широко разбросав в стороны руки и ноги, раскинулся заместитель командира заставы по воспитательной работе. Зазубренный клинок старого штыка, повидавший на своем веку множество консервных банок, вспорол кальсоны майора в нескольких миллиметрах от его мужского достоинства, пронзил матрац и намертво застрял в досках пола, а голова караульного вошла точно в солнечное сплетение спавшего офицера…