Андрей Кокотюха - Охота на маршала

Оттолкнув от себя особиста, Гонта тоже выбрался из машины. Укрывшись за задними колесами, почувствовал себя беспомощным: оружия ведь как не было, так и нет.

– Пистолет! – вновь крикнул Вдовину.

Однако тот словно не слышал – опять выстрелил куда-то перед собой. Только после этого ужом выполз наружу, пристроившись возле капитана.

Оба тяжело дышали.

– Чего? – переспросил наконец особист.

– Оружие отдай.

– Арестованным не положено!

– Идиот! Не видишь, что делается?

– Не вижу! – огрызнулся Вдовин.

Это таки было правдой. Кто стрелял и с какой стороны противник, впрямь оставалось загадкой.

Однако в следующую секунду они услышали выкрик Орешкина:

– Немцы!

И тут же впереди, между деревьями, на которых только-только стали распускаться свежие весенние листья, мелькнули фигуры в касках и пятнистых маскхалатах.

Немецких.

Это разведчик определил сразу.

Тут же, словно для того, чтобы попавшие в засаду окончательно убедились, кто перед ними, до них донеслось несколько отрывистых немецких фраз.

– Откуда? – спросил Вдовин.

– Шут его знает, – процедил в ответ Гонта. – Может, десант… Или из окружения кто выбирается.

– Знать бы, сколько их…

– Верни ТТ – отобьемся.

Ничего не ответив, Вдовин сменил позицию. У Дмитрия мелькнула мысль попытаться отобрать у особиста свое оружие силой. Тут же отбросил ее. Начнется возня, и немцы, сколько бы их там ни было, успеют обойти их, зайти с тыла и расстрелять в упор.

Тем временем Орешкин, подхватив автомат, по-пластунски пополз под прикрытие густого кустарника.

Скользнув взглядом в том направлении, Гонта зацепился за неглубокий, но вполне пригодный для оборонной позиции овражек. Лихорадочно соображая, как же ему быть, разведчик снова вернулся к идее попытаться отнять у Вдовина свой пистолет. Но слева вдруг обозначилось движение.

Особист выстрелил на звук.

В ответ коротко огрызнулся автомат.

Все внимание офицеров, вооруженного и безоружного, на какое-то время переключилось на левую сторону. Когда ветки хрустнули справа и послышался громкий вскрик, Гонта понял, еще не успев развернуться обратно: опоздали.

Движение слева и выстрел оказались примитивным отвлекающим маневром. Противник успел зайти с другой стороны. И сейчас в овражке, куда скатился Орешкин, маячила фигура немецкого солдата в маскхалате.

До «виллиса» с той стороны было каких-то три десятка метров.

Гонта отчетливо понял: немцы, кем бы ни оказались, откуда бы ни взялись, легко и быстро сделали их.

Со своим пистолетом Вдовин не сможет ничего. Разве что в отчаянии попытается рвануть вперед, прорваться, запетлять между деревьями. Словно читая его мысли, особист приподнялся на все четыре, на миг принял спринтерскую стойку, рванул с места, будто выполнял спортивный норматив на беговой дорожке. И дал стрекача, помчавшись от машины вперед по кратчайшему расстоянию – к широкому стволу дуба.

На передовой Василий Вдовин не был никогда.

Это Гонта знал точно.

Не принимал особист боя с немцами – также не подлежащий сомнению факт.

Однако, спасая жизнь, капитан НКВД действовал, словно опытный воин. Двигался грамотно и вполне мог добежать до укрытия, уцелеть, прикрыть огнем отход разведчика.

Но противник не оставил ему шанса. В какой-то момент Гонте даже показалось – со Вдовиным играют, дают ему шанс до последнего. Но стоило ему добежать до дуба, как автоматные очереди, выпущенные одновременно с двух сторон, буквально срезали его на бегу, даже развернули.

Взмахнув руками, пошатнувшись и выронив пистолет, особист рухнул спиной на ствол. Сполз по нему. И замер в нелепой позе.

Когда человека убивают, совсем не к месту отметил Дмитрий, поза его обычно неуклюжа, позорна, даже унизительна. Люди не должны уходить из жизни вот так. Им предназначено природой жить до старости, встречать смерть в собственных постелях.

Теперь и его очередь умереть.

Гонте не хотелось, чтобы его тоже расстреляли лежачим.

Он поднялся, фиксируя движение противника с двух сторон.

Руки невольно поднялись на уровень плеч. Сдаваться разведчик не собирался. Инстинкты срабатывали сами по себе, врага просто нужно подпустить поближе, выиграть время.

Один из немцев выступил из-за дерева.

Со своего места капитан мог хорошо рассмотреть его.

Разглядел.

И все равно до конца не поверил – слишком уж невероятным оказалось происходящее.

Потому что Гонта узнал противника еще до того, как тот опустил «шмайсер» и свободной рукой снял каску, открыв бритую голову.

Тому же, кто вывел из строя старшину Орешкина, даже не надо было разоблачаться – достаточно оказалось выкрика:

– Как дважды два, командир!

В «немцах» командир разведроты узнал своих взводных: лейтенанта Павла Соболя, до войны – учителя математики, и старшего лейтенанта Ивана Борщевского, который при каждом удобном случае брил наголо идеально круглый череп. Что выделяло его среди прочих, не позволяя спутать ни с кем.

Но легче капитану от этого не стало.

Нереальность и явный ужас происходящего обрушились на Гонту моментально.

Нет такого человека, который хотел бы погибнуть на войне. Но в этот миг капитан подумал: лучше бы на них напали настоящие немцы. Диверсанты или солдаты, выбирающиеся из окружения. И лучше бы он сейчас принял смерть – нелепую, как любой насильственный уход из жизни в полном расцвете сил.

Двое офицеров Красной Армии, переодевшись немцами, устроили засаду на «виллис» начальника особого отдела полка. И на глазах своего комроты убили капитана НКВД Вдовина.

Смертный приговор для вчерашнего школьного учителя и выпускника Оренбургского военного училища уже звучал в ушах Гонты. Прямо здесь, в лесной тиши. Хотя, конечно же, никто вокруг ничего не слышал. Вокруг вообще стояла слишком уж спокойная, какая-то убаюкивающая тишина.

Место для операции выбрано со знанием дела, выстрелов никто не услышит, но…

Черт возьми!

– С ума сбрендили!

Ничего другого в голову не пришло. Да и «сбрендили» в данной ситуации – явно не совсем точное и верное объяснение происходящего.

– Ага, двинулись мозгами, – охотно подтвердил Соболь. – Ты правда хотел, командир, чтобы эта пакость тебя в особый отдел фронта доставила? Хотя… Если что – все вопросы вон к товарищу лейтенанту. Это он ум наморщил. Мое дело – поддержать инициативу. И спасти своего командира.

Пока Павел объяснял, Борщевский подошел к «виллису», вытащил из-под сиденья портфель особиста.

Открыл, быстро перебрал бумаги.

Сейчас он вел себя точно так же, как если бы группа перехватила немецкую машину. Шерстя трофейные документы, оценивая важность добычи. По-прежнему не находя слов, так и не поняв, какие нужны – благодарности, отчаяния или порицания, Гонта глянул в сторону овражка, где лежал без движения Орешкин. Перехватив взгляд командира, Соболь поднял руки, выставил перед собой, словно собираясь сдаться.

– За кого ты нас держишь, командир? Сержанта отключили по науке. Главное в нашем деле – чтобы он успел перед этим фрицев срисовать. Засек, я так мыслю. Как по-немецки шпрехали, тоже слыхал.

Гонта даже не спрашивал, кто говорил: Соболь еще до войны, в институте, освоил язык вероятного противника довольно хорошо. Борщевский между тем разложил документы Вдовина на капоте «виллиса», приготовил зажигалку.

– Засада. Ежу понятно. Как отбились – это уже, командир, ты сам ум морщи. Главное – побольше про то, как наш Удав героически погиб в неравном бою с фашистами. Откуда фрицы тут, в нашем тылу взялись, нехай себе те, кому надо, головы ломают.

Красно-синий огонек «катюши»[2] вспыхнул, лизнул тонкую стопочку рапортов и докладных. Листы занялись разом.

– Гори, гори ясно, чтобы не погасло, – известную детскую присказку лейтенант произнес, словно заклинание.

Тем временем Соболь, опустившись на колени перед мертвым особистом, ловко и быстро обыскал труп. Нащупал и вытащил из его кармана пистолет Гонты, подбросил на ладони.

– Твой, командир? – И, получив в ответ молчаливый кивок, спросил: – Обойму он что, выкинул?

– В кителе глянь, Павло.

Капитану очень хотелось вмешаться в действия подчиненных.

Более того – приказом запретить все, что здесь происходит.

Однако Гонта понятия не имел, к чему приведет команда: «Отставить!» Потому продолжал быть зрителем разворачивающейся специально ради него драмы. Более того – точно угадывал каждое следующее действие.

Для Дмитрия Гонты это предугадывание не представляло особой сложности. До войны у себя в Бахмаче он служил в милиции. Даже ожидал повышения, документы ушли по инстанции перед самой войной. Вот только вместо ожидаемой должности начальника розыска получил в июне 1941 года в подчинение взвод таких же добровольцев. И отправился на фронт, даже не успев пройти вместе с ними минимальную подготовку. Это потом были ускоренные офицерские курсы, когда немцев отбросили от Москвы.