Константин Хохряков - Ассенизаторы. Расплата

— Подразделение?

— П-полк д-дэп-пээс.

— Оформляем, как положено? Предупреждаю, весь наш разговор у машины записан. Или сам рапорт на увольнение напишешь?

— Л-луч-чш-ше с-сам…

— Смотри! Я проверю! Не вздумай со мной шутки шутить! Получишь тогда на всю катушку. Дело возбудить никогда не поздно! Врубился?

— Д-да!

Не прощаясь, вышел из машины, хлопнув дверью на прощание так, что стекла задребезжали. Противно.

Сел в машину, как и положено влюбленному, пожирая глазами предмет своей страсти. Марина подозрительно посмотрела на меня:

— Что это с тобой, Жора? Только не говори, что у тебя забрали права, и мы сейчас пойдем пешком!

— Что ты, милая? Разве я мог бы допустить, чтобы ты сбивала свои красивые ножки по нашему скверному асфальту? Скорее тут бы все горело и взрывалось, текли реки крови, а мы гордо уносились на бешеной скорости! Шучу, конечно. Знакомый попался гаишник, только узнал меня не сразу, пришлось напомнить, где встречались. Как только признал, все сразу вернул, да еще и с извинениями. Просил тебя поцеловать в качестве компенсации! — сделал большие глаза. — Вот только не уточнил, куда. Придется везде, куда только смогу дотянуться. А я такой! Хоть куда достану! — обнял Марину, целуя в щеки, губы.

Краем глаза успел заметить, что «девятки» позади уже нет. Когда он только успел смыться? Не иначе, освоил вертикальный взлет!

— Жора, не увлекайся! — потихоньку начала отбиваться любимая. — Люди же смотрят!

— Ну и пусть смотрят! Нам скрывать нечего! Или есть чего? — не разжимал я объятий.

— Нечего, конечно, — покорно ответила она. — Только я сейчас некрасивая — всю помаду съел, противный, — шутливо надула она свои губки. — Как я теперь в таком виде на люди покажусь? Мне же накраситься надо.

— Для вас, мадам…

— Мадемуазель, между прочим, если некоторые до сих пор не поняли, — прижала она свои нежные пальчики к моим губам.

— Пардон! Конечно же, мадемуазель! Это не я, это мой язык. Мелет, что попало. От вашей красоты, мадемуазель, сам-то я дар речи давно потерял. Он отдельно живет, все никак приручить не удается — не слушается!

— Да ну тебя! Все шутишь? Ты что-то говорить начал… Что для меня?

— А для тебя, любовь моя, в этой шикарной карете даже почти трюмо найдется, — развернул к ней салонное зеркало заднего вида. — Прошу!

Покончив с наведением марафета, Марина поинтересовалась, бросив взгляд назад:

— А что это там лежит такое?

— О-о! Это очень нужная вещь, Мариночка! Я тебе потом покажу, как она работает. Едем?

— А мы разве все еще стоим? Тогда вперед, конечно!

— За орденами! — закончил ее фразу. — Ты мой самый главный орден! И других мне просто не надо! — тронул «шестерку» с места, уловив разрыв в потоке транспорта.

Загнав машину в гараж, вышел, старательно пряча за спиной цветы и пакет с коробкой. Впрочем, безрезультатно — такое не спрячешь. Закрыл свободной рукой ворота.

— Это мне? — спросила Марина, естественно, обратив внимание на торчащие из-под газеты бутоны. — Красивые, наверно! А по какому поводу?

— Разве для этого нужен какой-то повод, любимая? То, что ты есть, — уже повод! Но пока не отдам! Прошу! — галантно согнул руку в локте.

— Вот в этой берлоге я и обитаю! — произнес, включая свет в коридоре. — Проходи, пожалуйста! — Метнувшись на кухню, положил букет на стол. — Позволите ваш плащ?

— Позволю, так и быть, — игриво ответила Марина, освобождаясь от верхней одежды. — Ну-у! Пыли-то сколько… Ты когда последний раз уборку делал?

— Если быть точным, то почти две недели прошло. Я вообще не понимаю, откуда она берется, эта пыль. Дома-то почти не бываю, только спать прихожу. Голодная? — прошли в большую комнату.

— Утром перекусывала… Ой! Так почти четыре часа уже!.. А что-то и не хочется… Ну что за мужики пошли?

— А что такое? — не понял я.

— Помнится, кто-то обещал показать, как что-то там работает?

— Это ты на меня так действуешь, любимая! Как на тебя посмотрю — так из головы сразу все вылетает. Я исправлюсь, честное пионерское!

— Ну, исправляйся!

— Один момент! Присядь, дорогая, и закрой глаза. Я мигом!

Забрав из кухни цветы, сорвал с упакованного в целлофан букета газетную обертку, прихватив также и телефон, вернулся обратно.

— Сударыня! — встав на одно колено перед сидящей на диване Мариной, произнес с пафосом. — В знак моей глубокой любви разрешите преподнести вам этот скромный букетик!

— А что, глаза открывать еще нельзя? — спросила она, приподнимая на одном ресницы. — Ой! Красота-то какая! Именно такие, какие я люблю! Спасибо, золотой мой! — притянув к себе и заставив сесть рядом, подарила мне жгучий поцелуй.

— Смотри-ка, работает! Я, правда, и не сомневался, но покупал без проверки! Тебя рядом не было, а с бабулькой испытывать как-то не решился. Еще ревновать начнешь. С днем рождения, любимая!

— Ты когда-нибудь серьезно говорить начнешь?

— Я и так серьезен, как никогда! А это приложение к цветам, — протянул коробку, — теперь не спрячешься! Везде найду! Еще раз с днем рождения, радость моя! Шампанского дома, правда, нет, но зато где-то были конфеты, — еще один долгий поцелуй.

— Большое спасибо, мой хороший! Я об этом даже и не мечтала никогда. Ты откуда про день рождения узнал? Я, по-моему, не говорила… А-а! От дяди Сережи, наверно? Признавайся!

Сознаваться, естественно, ни в чем не стал. Только загадочно улыбнулся в ответ. Пусть считает, что Удалой проговорился, если ей так больше нравится. Главное, что знаю!

— Мне пора, любимый! — взглянула Марина на часы. — Маме помочь надо на стол приготовить, да и гости придут — а меня нет. Нехорошо получится… Давай я тебя покормлю чем-нибудь, а то ты ведь сам-то о себе вообще не заботишься. Будешь что-нибудь жевать всухомятку.

Удалившись на кухню, погремела там кастрюлями, хлопнула дверцей холодильника. Послышался шум воды. Вернулась минут через пять с расстроенным выражением лица.

— Что случилось, Мариночка? — встревоженно спросил я.

И действительно — что за перемена настроения? Только что была, как мне кажется, самой счастливой из всех, кого я только знаю. А тут…

— Иди мусор выбрасывать, горе ты мое! Я из холодильника все в ведро сложила. Свет у тебя отключали, что ли, пока в госпитале лежал? В кастрюлях плесень, в воде их замочила. Хлеб тоже в помойку. В общем, кормить тебя нечем. И в магазин бежать уже некогда.

— Мариночка! — обнял ее. — Не переживай. Я сейчас тебя провожу, а на обратном пути хлеба куплю. Тушенка где-то есть, не пропаду.

— Ты на своей тушенке желудок посадишь. Мало тебе ее в командировках было? — Помолчав немного, как будто посветлела лицом: — Придумала! У тебя костюм-то какой-нибудь есть?

— Зачем? В ресторан идти? Что-то нет никакого желания.

— Почему в ресторан? Ко мне домой пойдем! У меня же день рождения! Собирайся…

— Так… меня, вроде, не приглашали… Неудобно…

— Неудобно, Жора, на потолке спать — одеяло сползает. Я тебя приглашаю! — произнесла она, выделив ударением слово «Я». — Мой день рождения — кого хочу, того и зову. Так что не рассуждай, а одевайся быстрей. Да и мама с папой против не будут. Это я точно знаю.

Костюм, конечно, нашелся. По-моему, у каждого мужчины хоть какой-то, да имеется. Только видок у него какой-то помятый, не помню, когда и надевал крайний раз. Глаженых рубашек тоже не оказалось. Пришлось Марине, отправив меня выносить мусор, самой приводить в порядок мою одежду.

Подарок, естественно, довелось нести мне. Цветы же, вдохнув их аромат, взяла Марина. Пробивает легкий мандраж: как-то меня там встретят? И иду с пустыми руками… Нехорошо получается, все-таки первый визит домой к любимой. И ведь ничегошеньки о родителях не знаю… Неправильно все это. Что было не поинтересоваться раньше? Вот и мучайся сейчас.

— Мариночка! Как-то неудобно…

— Что неудобно, Жора?

— Ну… Ничего же у меня с собой нет… Все-таки с родителями невесты знакомиться иду, а о них не знаю вообще ничего. Что-то купить бы надо, чтобы не с пустыми руками.

Ответом на вырвавшееся упоминание о невесте явился счастливый, но в то же время несколько лукавый взгляд.

— Не терзайся ты! Не планировал же ко мне сегодня заявляться?

Вообще-то думал об этом, любимая… Но как-то все не так вышло, как замышлял. Что же делать-то?

— Давай хоть в магазин зайдем! Какие-нибудь презенты выберем. Без тебя точно не справлюсь.

— Ну раз ты настаиваешь… Я прямо тебе удивляюсь. На толпу один с голыми руками — это тебе пожалуйста, нормально. А как с родителями встретиться, так сразу испугался… Ну шучу, шучу! Не смущайся ты так, тебе не идет! Ты мне больше другим нравишься. Каким обычно: сильным, уверенным в себе. Чтобы за тобой, как за каменной стеной.