Александр Тамоников - Дьявольский котёл

– Да все нормально, Андрюха, – сказал Олег и бледно улыбнулся. – Пришли, вот и хорошо. Вы очень вовремя появились. Котел закрыли?

– Хана укропам! – ответил Фомин. – Заперли их со всех сторон. Сдаются, как фрицы под Москвой. Мама дорогая, да что тут творится в твоих владениях? – Фомин с ужасом осмотрел территорию блокпоста, перепаханную снарядами и заваленную трупами.

Он смущенно отвел взор, как-то виновато покосился на выживших ополченцев, с интересом уставился на пленных и осведомился:

– А это, надо полагать?..

– Он самый, – подтвердил Олег. – Генерал-майор Грушко и командиры добровольческих батальонов. Забирай и вези. Мне не на чем.

– Ни хрена себе! – Фомин присвистнул. – Вот это добыча! Андрюха, да вы с хлопцами втройне молодцы. Эй, мужики! – крикнул он автоматчикам. – Пакуйте господина генерала и остальных тоже. Извини, Олежка, надо ехать. За вами скоро прибудут.

– Давай, Андрюха, удачи! – Олег улыбнулся. – И бабу в траншее заберите. Осторожно с ней, не поддайтесь чарам. Держать взаперти! Я потом объясню, кто такая. На поле перед блокпостом не выезжайте – там еще мины. Да, и сигарет не забудь оставить!

Где-то в стороне еще слышались автоматные очереди, спорадически взрывались мины. Девять ополченцев сидели на бугорке, в стороне от событий, и равнодушно созерцали темнеющее пространство. За ними долго не приезжали. Вернее сказать, люди появлялись, но не те.

Сперва прибыли хмурые могильщики на длинной фуре. Они сортировали трупы, матерно перекликаясь и поражаясь обилию груза 200 среди своих и чужих. Несколько раз подъезжали танкисты, угощали спецназовцев сигаретами, сообщали последние новости с полей сражений. Противник потерял не меньше двух тысяч погибшими – завтра президент Украины объявит о нескольких сотнях, – массу тяжелой техники и вооружения. Из окружения практически никто не вырвался. Разве что разрозненные мелкие группы проскользнули лесами. Пленных столько, что можно хоть завтра новый Беломорканал рыть. Потери ополчения тоже немалые, но куда меньше, чем у украинских силовиков.

При этом посетители как-то сконфуженно смотрели на жалкие остатки роты, косились на погибших и спешили убыть по неотложным делам.

Потом подъехали два джипа. Полковник Юдин как-то преувеличенно бодро зашагал к спецназовцам, сидящим на бугорке. Они стали неохотно подниматься.

– Сидите, мужики. – Полковник торопливо замахал рукой, расплываясь в виноватой улыбке. – Что притихли?

Разговаривать с ним бойцам было особо не о чем. Все понятно. Каждый сделал свою работу. Все вместе добились победы, одной на всех. Да, за ценой не постояли, но потери оправданны. Идет война, а это вам не шашлык на свежем воздухе. Тела погибших будут отправлены на родину, которая у каждого своя. Там их и похоронят со всеми почестями.

Полковник немного стушевался, каждому пожал натруженную руку, пообещал награды, отпуск, все такое. Он сказал, что в ближайшее время за остатками героической роты непременно придет микроавтобус. К сожалению, ему надо ехать…

– Закурить хоть дайте, товарищ полковник, – проговорил Олег. – А то тут, в поле, почему-то нет ни единого киоска.

– Конечно, мужики. – Смущенный полковник сунул Нестеренко пачку. – Берите всю.

– И на поле не заезжайте, – предупредил его Раймер. – Мины еще не убрали.

Они опять сидели, провалившись в оцепенение, и курили сигарету за сигаретой. Холод пока не чувствовался.

– Блин, ждем как общественный транспорт, – пожаловался Карпенко.

– Покушать бы сейчас, – мечтательно произнес Валле, растягивая слова.

Мишку Фендика чуть не вырвало. Он густо закашлялся и показал эстонцу кулак. Тот недоуменно посмотрел на товарищей. Дескать, а что я такого сказал?

– А мне вот интересно, как они из Любавино за нами микроавтобус отправят? По какой дороге собираются его пустить? – задумчиво проговорил Щетинкин.

– Через Киев, – впервые за сутки сострил Федорчук.

Пабло Кармона вздохнул, поднял на товарищей глаза, затянутые поволокой.

– Не знаю, как вам, ребята, а мне стыдно перед парнями из нашей роты. – Испанец сглотнул, глаза его заблестели, он стал усиленно моргать. – Они погибли, а нам довелось уцелеть. Чем мы лучше их? Для чего мы будем жить?

Ответа не было. Спецназовцы подавленно молчали.

«Чтобы помнить», – подумал Олег и потянулся за последней сигаретой в пачке, которую, похоже, придется пускать по кругу.

Он простился с товарищами и вышел из микроавтобуса у дома, который теперь считал своим. Спецназовцы поехали дальше, а Нестеренко стоял и смотрел им вслед. Была глубокая ночь, на улице Гагаринской царила тишина. За последние сутки заметно похолодало. Температура явно была отрицательная.

Олег в полную силу легких втянул в себя нормальный воздух, без примесей дыма, гари, горелого железа и мертвечины, выдохнул и побрел к калитке через дорогу. Чугунная тяжесть гнула его к земле, груз пережитого давил на плечи. Автомат весил где-то центнер, как и башмаки, облепленные грязью.

Нестеренко прошел по саду, тяжело поднялся на крыльцо. Даша почувствовала, что он вернулся, выскользнула из дома в курточке, наброшенной на плечи, бросилась ему на шею.

– Живой!..

Он целовал ее в заплаканные глаза, в щеки, ввалившиеся от недосыпания, искал горячие губы, которые отвечали ему охотно и жадно. Даша стонала, не верила, льнула к нему, бормотала, что никогда еще никого так не ждала.

– Скорее пойдем в дом. – Женщина потянула его за рукав. – Ты же качаешься.

Внутри было хорошо, тепло натоплено. Он не просто качался, его штормило и полоскало. Нестеренко рухнул в кровать без задних ног. Даша суетилась вокруг него, стаскивала сапоги и все остальное. Хорошо, что Олег хоть бронежилет отдал Федорчуку с наказом донести до казармы. Все завтра – есть, мыться, любовные прелюдии, увертюры и апофеозы. Он, как уж мог, помогал ей раздевать себя, гнездился в кровати и никак не мог устроиться. Женщина обнимала его, гладила.

«Действительно несправедливо, – подумал Олег. – У меня есть все, а у шестидесяти парней уже нет ничего».

– Как вы тут без меня? – спросил он.

– Да все хорошо, милый, – проворковала Даша, пристраиваясь к нему. – Минька спит за стенкой, и ты сейчас отдохнешь. Ты ведь останешься у меня? – Она с тревогой подняла голову и сказала сокровенное, что больше всего терзало ее: – Навсегда?

– И я не должен буду платить тебе за комнату?

– Не должен, милый. Но тебе придется отдавать мне всю зарплату.

Он был не против, вот только не имел сейчас никакой зарплаты. Брехня, что ополченцы деньги лопатой гребут. Олег тратил то, что накопил за прошлые годы, но верил, что скоро все изменится. Настанет мир. Вот и в Минске опять чего-то мутят. Возможно, получится. Люди будут работать, а не служить.

Он обнял ее, горячую, возбужденную. Даша щебетала, целовала его, стонала от счастья, и Олег вдруг с некоторым интересом обнаружил, что уже не очень-то и хочет спать. Он повернулся к ней, сжал в объятиях. У него возникали странные мысли и желания, решительно неуместные после всего пережитого. Такого не бывает, это нонсенс. Капитан полный ноль сегодня ночью.

Или ничего? Спецназ и здесь прорвется? Конечно! На то он и спецназ.