Юлия Латынина - Бандит

Вы пали последней жертвой веры во всемогущество КГБ, Юрий Сергеевич. Вы явились к Шерхану на основании информации, которая была секретной — и неправильной.

Уж не знаю, чего ваш агент прозевал, а только он не заметил, что банда на грани раскола. И что это вовсе не благополучная группировка, а явные беспределыцики, которые на ножах с очень большими людьми, а вдобавок внутри банды Рыжий скоро завалит Шерхана или наоборот.

Вам не составило труда понять, как обстоят дела. И тогда вы запаниковали. Что было делать? Обратиться к новой группировке? Нельзя. Вы купили билет в один конец. «Крышу» поменять труднее, чем гражданство. Вам бы новая фирма за такие дела заклеила рот пластырем и привезла бы в багажнике на дачу к Шерхану — нам, мол, чужая собственность не нужна, мы рэкетиры, а не гопстопники.

Обратиться к ментам? Ну, чтобы в ментовку не лезть, у вас ума хватило.

А между тем под Шерханом ходить было тоже нельзя. И драть-то с вас могли начать в три шкуры, в любой момент — чем хуже дела у бандитов, тем больше им надо денег, и опять-таки Шерхановы конкуренты могли забросать вас гранатами, чтобы уменьшить налоговый поток к Шерхану…

И в этот момент появляется Шакуров, просит ссуду для своего дружка-афганца, только что из тюрьмы, и стыдливо расписывает его спортивные достижения…

Тогда-то у вас рождается оперативная комбинация: а почему бы не натравить этого афганца, который бутылки пальцами давит и за приятелей вступается, не спрашивая, кто, кого и почему, — почему бы не натравить этого афганца на Шерхана?! Нет! Не то чтобы вы думали, что я с Шерханом справлюсь. Я что? Вошь тюремная, классово чуждый элемент, одноразовый, как презерватив. Но я могу стать катализатором: кого-то грохну, кого-то посажу, кого-то засвечу… Хуже не будет, а лучше — весьма вероятно.

И вот: акт первый. Шерхан требует с вас деньги, и вы советуете ему наехать на Шакурова. Либо Шакуров побежит в ментовку, либо я врежу халявщикам. И точно: Рыжий приезжает домой в морозильном вагоне, от Шакурова отлипают; Шерхан, как потревоженная улитка, вдевает под раковинку рожки.

По вашим расчетам, они должны за меня приняться всерьез — как же, такой урон авторитету! Однако меня оставляют в покое. Черт его знает, что у них там случилось. Я так думаю, что скорее всего Рыжий и Шерхан уже совсем к тому времени разругались. Шерхану понравилось, что я Рыжего уделал, мстить за Рыжего — значило поднимать его авторитет. Однако замнем для ясности.

Итак, вместо того чтобы выйти на тропу войны против любителя размахивать кулаками, банда лежит и не чешется. Вы в панике.

Вдруг Шерхан звонит вам и требует привести Нестеренко в «Соловей». Вы видите бутылку антифриза и надеетесь, что вот сейчас я всажу ее Шерхану в глотку. И опять осечка! Мы расходимся, соблюдая вооруженный нейтралитет. Никто не лезет в бутылку, даже если это бутылка антифриза.

Тогда вы даете приказание, и ночью, после встречи в ресторане, ваш водитель или охранник разбивает мою машину. Я сатанею и отправляюсь разбираться с Шерханом. Так?

Юрий Сергеевич молчал.

— Так или не так? — рявкнул Нестеренко.

— Отвечай, а то щас рожу разрыхлю!

— Так, — выдавил из себя Юрий.

Валерий кивнул.

— Где документы о ссуде, которую мне выдали?

— В фирме, вы же знаете, Валерий!

— В фирме… Ну ладно…

Валерий приподнялся и, зацапав с бюро чистый лист финской бумаги, положил его перед Иванцовым.

— Пиши — погашено. Принято, мол, от Валерия Игоревича Нестеренко шестьдесят тысяч долларов в счет досрочного погашения выданного кредита и причитающихся по договору процентов.

Юрий Сергеевич слабо пискнул: — Так откуда же — погашено? Где я деньги возьму?

— У себя из задницы вынешь. Ну!

— Пишите, Юрий Сергеевич, — подал голос Шакуров, — а то и вправду нехорошо.

Иванцов молча черкнул чего-то на листке и размашисто расписался.

— Посмотри, Саша, там все правильно? — спросил Валерий.

— Да.

— Ну теперь все? — спросил директор «Авроры».

— Нет, не все.

Валерий помахал «глоком».

— Это, — сказал Валерий, — очень дорогой пистолет. Заграничный. Австрийский. И платил я за него из своего кармана. Прошу возместить расходы в размере трех тысяч баксов, для ровного счета.

— Да ты что, Валера! Он столько не стоит! Это ж не ракетная установка!

— Как нас учат классики марксизма-ленинизма, — сладким голосом сказал Нестеренко, — стоимость конечного продукта за висит от количества вложенного в него труда. Этот пистолет, конечно, столько не стоит, но, принимая во внимание количество труда, затраченного мною при его использовании, и количество различных мест человеческого тела, в которые попали пули, он того стоит.

— Валерий! Ты же получил от меня тридцать тысяч!

Эти деньги я отдал, — сказал Валерии.

— Кому?

— Меньше будете знать, Юрий Сергеевич, дольше будете жить.

Иванцов побледнел.

— Я жду, Юрий Сергеевич, — спокойно сказал Нестеренко.

— У меня нет сейчас таких денег. Возьми компьютер на складе.

— Ладно, возьму компьютер, — согласился Валерий, — давно мечтал завести эту штуку. Сашка, ты мне поможешь выбрать компьютер? А то я в них ни уха ни рыла…

Иванцов сидел, уронив голову на руки.

— Надеюсь, это все, Валерий Игоревич?

— Нет. Вы будете выплачивать три тысячи долларов ежемесячно.

— Что? Да старой «крыше» платил…

— У вас новая «крыша», — сказал Сазан.

Война Шутника и Шерхана кончилась не в тот час и не сразу. Группировку, как раненую акулу, добивали долго и упорно. Разгромили, для острастки, автосервисную станцию, целиком принадлежавшую Шерхану, а теперь уже его преемнику, Мишке Клену; в отместку пострадал магазин Шутника. Совершенно постороннему человеку, виноватому только в том, что он представлял Клена на переговорах с итальянской обувной фирмой, попало гранатометом в окна квартиры. Были и попытки примирения; последняя из них завершалась разборкой на окраине Москвы, во время которой семьдесят боевиков перекрыли движение.

Мишка Клен был убит шестерыми людьми в масках, заставшими его за обедом в ресторане «Ладушки», — оцепеневшая прислуга приняла было парней за омоновцев. Упорно поговаривали, что одним из налетчиков был сам Сазан. Такой уж был у него почерк — лично участвовать не только в перестрелках, но и в мероприятиях заведомо «мокрых».

Шутник тогда взялся всерьез за создание своей империи, сотканной, подобно империи Карла Великого, из воли сотен маркграфов и герцогов, объединенных не государственными законами, а личной преданностью сюзерену. Эти люди смотрели на жизнь, как на поединок, на грабеж — как на главное средство экономического обмена и видели в своей отчаянной храбрости главное средство сохранить бабки и единственный способ их преумножить.

Они выстроили на подмосковных дорогах красные кирпичные дома, архитектурой напоминавшие средневековые замки. Они устроили в бетонных гаражах ямы для раздевания автомобилей и места для пыток и вместо колоколов поставили на верхушки башен гнезда для пулеметов.

Ничто не могло сравниться с их смелостью, разве что кроме их жадности и иногда невежества; сначала они извлекали деньги из собственной жестокости, а потом — из анархии, в которой утонула страна. Они имели власть грабить самим и запрещать грабить всем прочим, и вскоре Сазан с полным правом получил свой феодальный лен в отдельном московском районе.

Бабку Сазан скоро выписал из больницы в здравии, удовлетворительном для ее возраста, однако отвез не в старую коммуналку, а в новую, светлую двухкомнатную квартиру в бело-голубой шестнадцатиэтажке по Варшавскому шоссе.

Кооператив «Снежокъ» скоро был перерегистрирован в товарищество с ограниченной ответственностью и неограниченной властью Сазана; мороженым он занимался все меньше, а все больше — экспортно-импортными операциями, которые в прошлом «Снежке» составляли от силы пятьдесят процентов.

Товар ТОО реализовывался через лотки того же рынка, который раньше контролировал Шерхан; а продавцы на рынке теперь выстраивались в очередь к неброской «шестерке» с тонированными стеклами, в которой закатывались на рынок Максимка с Крохой. Поговаривали, что даже доля гуманитарной помощи, представленной на рынке, не очень-то изменилась.

Только одно происшествие омрачило этот успех. Как-то утром, месяцев пять после описываемых событий, когда Валерий Нестеренко по кличке Сазан сидел на складе — фирма теперь арендовала отличный склад на Цветном, — к дверям склада подошел толстый следователь прокуратуры Вазген Аршаков. Сазан велел немедленно его пропустить, так как вчера от его имени Вазгену передали в белом конверте десять тысяч баксов. Сазан приказал оставить их с дорогим гостем вдвоем и вышел из-за стола, чтобы приветствовать Аршакова. Но едва он подошел к следователю, как тот хлобыстнул Нестеренко по роже женственной белой ручкой, швырнул на стол конверт и удалился.