Виталий Гладкий - Чужая игра

Однако его не бросили на пол, а приковали к стене за руки и ноги. Притом таким образом, что он мог лишь висеть на цепях, распятый.

После того как дебильные ублюдки ушли, я попытался дотянуться к нему, чтобы прощупать пульс.

Но до него я мог достать только ногой.

Поэтому, оставив свои бесплодные попытки, я стал терпеливо ждать — а что еще оставалось? — когда он очнется.

Дождался только к вечеру.

Он тихо застонал, покрутил головой и открыл тусклые, ничего не выражающие глаза.

— Эй! — окликнул я несчастного. — Ты как, парень, живой?

— Жи… живой… Где… я? — Его голос был тих и бесцветен.

— В каталажке. На даче господина Бортника, если это имя тебе что-либо говорит.

— Не знаю такого… Воды… Я хочу пить…

— Это проблема. Черт!

Я смотрел на свою порцию воды в алюминиевой кружке (она была почти полна), и от бессилия едва не взвыл — близок локоть, да не укусишь.

— Воды… один глоток…

Да что же это такое?!

Нет, выход должен быть.

Я еще раз прикинул расстояние до распятого парня — и тут меня осенило.

Конечно, как я раньше до этого не додумался!

Я снял свои туфли, вытащил из них шнурки и привязал кружку к правой ноге, которая должна была доставать дальше, чем левая.

Он смотрел на мои приготовления безумными глазами, и я даже усомнился в его нормальности.

Интересно, что с ним сделали? Ведь на его лице я не заметил следов насилия, хотя, возможно, ему отбили внутренности.

Жалко парня…

Вот сволочи!

— Старайся не дергаться, — сказал я ему строго.

И стал выполнять балетное па, чтобы поднести кружку прямо к его губам.

На удивление, все получилось без сучка и задоринки.

Парень жадно вцепился зубами в край кружки и, несмотря на жажду, выпил воду без спешки, медленно и врастяжку.

— Спасибо… — поблагодарил он.

И снова бессильно повис на своих цепях.

— У меня есть еще и хлеб. Будешь?

— Не хочу… — невнятно ответил он.

И как мне показалось, потерял сознание, потому что на мои оклики он больше не отзывался.

Ночью я спал плохо.

Саенко по-прежнему нес околесицу и возился с Машкой — ему тоже почему-то не спалось. Он то ухал, как филин, то скулил, словно побитая собака.

Крыса вышла на прогулку уже не одна. За нею в ряд, как солдаты на параде, маршировали ее вылупки. Крысиная процессия сначала обошла весь подвал по периметру, а затем мамаша повела молодежь в угол, где были сложены съестные припасы.

Они шуршали среди ящиков почти до утра. Наверное, крыса учила молодое поколение, как правильно есть заморские деликатесы.

Глядя на их пиршество, я только слюнки глотал. Только теперь я понял, что голоден, как сто волков вместе. Сейчас я мог бы съесть зажаренного поросенка. И ковригу хлеба.

Чтобы не видеть гастрономические упражнения крысиной семейки, я даже закрыл глаза с надеждой немного поспать.

Увы, сон в эту ночь обошел подвал стороной.

Новый «соподвальник» — все-таки мы сидели в подвале, а не в тюремной камере — за все это время даже не шелохнулся, хотя я видел, что он дышит достаточно ровно и спокойно.

Когда утром принесли завтрак и при этом включили полное освещение, я присмотрелся к парню внимательней.

Только теперь у меня в голове мелькнула мысль, что он может быть одним из подручных наших мафиози, за какую-то провинность попавшим в немилость.

Однако мои наблюдения дали прямо противоположный результат.

У него оказалось умное, даже красивое лицо, а волосы были гораздо длиннее норм, принятых в среде «отмороженных» и «быков».

Он был мощного телосложения, несмотря на внешнюю сухощавость, имел рельефные мышцы, проглядывающие через расстегнутую рубаху, а кисти рук казались толще моих раза в два.

Похоже, парень не страдал от отсутствия силенок.

От еды он отказался, но воду выпил и попросил добавки.

Однако охранник лишь засмеялся в ответ и выплеснул остаток воды из кувшина ему в лицо. Парень не сказал ничего, но его взгляд был красноречивее любых слов.

У меня даже мурашки побежали по коже…

Нас не беспокоили до вечера. Кормить в обед здесь было не принято.

Наверное, Бортник скопил свои миллионы, «бережно сберегая сбереженное», и выдать узникам лишний кусок хлеба казалось ему верхом расточительства.

Не говоря уже о воде.

Парень все так же молчал, и на мои попытки разговорить его отвечал отсутствующим взглядом. Его глаза казались бездонными, но в глубине таилось что-то такое страшное, неистовое, что я решил больше его не тревожить.

Может, он и впрямь не в своем уме? Повезло мне, ничего не скажешь… Двое сумасшедших — это, по-моему, явный перебор.

Однако я подметил и другое: теперь он не висел мешком, а как-то подтянулся, собрался… Трудно найти определение тому, что он проделывал.

Его мышцы то бугрились, то опадали; дыхание несколько участилось, а на лбу выступила испарина.

Создавалось впечатление, что он — чудеса да и только! — в таком немыслимом положении преспокойно занимается гимнастикой.

Но я предпочел помалкивать.

До ужина оставалось не более двух часов, как вдруг парень начал проделывать странные манипуляции, извиваясь всем телом.

Присмотревшись, я понял, что он подтягивается вверх с таким расчетом, чтобы уменьшить нагрузку на правую руку. Что он делает?

Еще несколько мгновений…

И я не поверил своим глазам — правая рука оказалась без оков!

Слегка морщась, он засунул ее под левую мышку.

Раздался едва слышимый хруст, затем парень встряхнул свободной рукой, уцепился ею за сброшенные «браслеты» и подтянулся, тем самым дав покой левой руке.

Вскоре она тоже выскользнула из тесного железного кольца.

Дальнейшее напоминало бред. Да, такое нужно видеть…

Помассировав руки, парень принялся за ноги. Он оказался выше, чем я предполагал. Выше и мощнее. Его широкие прямые плечи предполагали недюжинную силу, а тонкий стан — кошачью гибкость.

С глупым выражением лица — а какое оно еще могло быть в такой немыслимой ситуации?! — я наблюдал за его действиями.

Он буквально расчленил все суставы на ногах, а потом, когда упали кандалы, собрал их.

После получасового массажа парень встал, пошатываясь прошелся по подвалу, придерживаясь за стены, затем направился ко мне и спросил, указывая на кружку с водой:

— Можно?

Я только кивнул, не в состоянии молвить слово.

Он отпил половину и поставил кружку на место. Движения парня были механически точны и неторопливы.

— Спасибо… — сказал он тихо.

Теперь его глаза не казались мертвыми. Они смотрели на меня со странной смесью иронии и сочувствия.

— Не за что, — ответил я с наигранной бодростью. И улыбнулся, пытаясь таким образом выразить свое расположение к нему. — Скоро сюда придут…

Он говорил медленно, будто обдумывая каждое слово:

— До этого освободить тебя я не смогу. Ты пока сиди спокойно и молчи. Ладно?

— Конечно. Я и так спокоен… словно в могиле.

Парень проигнорировал мой достаточно грубый намек. На его бесстрастном лице не дрогнул ни один мускул.

— Это кто? — спросил он, указывая на Саенко.

Тот по-прежнему бормотал что-то невразумительное и грел в ладонях своего крысеныша.

— В недавнем прошлом — изрядная сволочь, — сказал я с неожиданно проснувшейся ненавистью.

— Я не об этом. По-моему, он сумасшедший.

— Не знаю, я не психиатр. Хотя… похоже, что сдвиг по фазе наблюдается.

— Он не буйный? Шум не поднимет?

— До сих пор вел себя тихо. То есть не бросался на меня. Иногда орет, но охрана к его воплям привыкла.

— Будем надеяться…

Парень вернулся на свое место, сел на подстилку, по-восточному скрестив ноги, и застыл в полной неподвижности, устремив взгляд на противоположную стену.

Я тоже молчал, почему-то не осмеливаясь даже шевельнуться.

Так прошло добрых полчаса.

Неожиданно парень с удивительной легкостью и стремительностью встал, посмотрев на меня, приложил палец к губам — молчи! — и буквально взлетел по лестнице к входной двери.

Я услышал шаги наших тюремщиков лишь спустя минуту, а может, и больше. На подходе к подвалу они начали топать как слоны.

Парень застыл, словно изваяние, прижавшись к стене рядом с дверью. В этот момент он был похож на леопарда, притаившегося в засаде.

Громыхнул засов, и в дверном проеме появился один из мордоворотов Бортника. За ним маячила и глыбастая фигура второго.

Они, как голубки, всегда ходили парой.

Дальнейшее оказалось невероятным и страшным: первый как-то странно икнул — и взлетел в воздух. Что с ним сделал парень, какой провел прием — я так и не понял.

Он работал с такой скоростью, что сценка у двери подвала превратилась для меня в сплошное мелькание.

Не успел первый охранник приземлиться внизу, пересчитав добрую половину ступеней — а их там было больше десятка, — как за ним тут же последовал второй.