Андрей Воронин - Комбат против волчьей стаи

— Сильвестр, свяжи этого долбанного казаха.

Ашиб попытался что-то сказать, но получил удар прикладом автомата в голову, потерял сознание и рухнул на пол. Сильвестр связал ему руки проволокой, затем связал его жену и беженку. Перепуганные дети плакали навзрыд, видя как незнакомые мужчины расправились с родителями.

— А теперь за мной! В машину, пусть рассветет.

Всем сидеть в машине. Опустите стекла, посадите детей! К окнам! К окнам, я сказал!

— Что это ты задумал? — Сиваков все еще не понимал.

— Что я задумал? То, что всегда делают в подобных ситуациях. Единственные, кто нам может помочь выбраться отсюда это дети.

У Курта была рация, которую он забрал у спецназовца, зарезанного в кустах.

— Я хочу говорить с командиром.

— Как вас зовут?

— Как меня зовут? — услышав вопрос, Курт расхохотался, — это не твое дело, я же не спрашиваю, как зовут тебя.

., — Сдавайтесь, сложите оружие и сдавайтесь. Обещаю сохранить вам жизнь, — говорил полковник Савельев.

— Чихать я хотел на твои обещания. У меня тут дети, русская женщина и казах с женой. Если мы не сможем отсюда выехать, я прикончу детей. Поверь, я это сделаю.

Сиваков и Сильвестр смотрели на Курта, а тот продолжал говорить по рации.

— Я прикончу их всех. Сколько? Сейчас взойдет солнце и ты их увидишь. Не вздумай посылать сюда своих солдат, я прикончу всех.

Сильвестр прошептал.

— Курт, предложи им денег, может, они хотят денег — Ни хрена они не хотят, им нужна твоя шкура.

Единственный способ спасти наши шкуры — воспользоваться заложниками.

Потом вновь заговорил в рацию:

— Чего я хочу? Самолет. Он должен быть заправлен. Ты меня понял? Не знаю как тебя зовут, мне нужен самолет.

— Я подумаю — сказал полковник Савельев.

— Не хрен думать! — крикнул в трубку Курт. — Каждый час я буду убивать по одному ребенку. Учти, их жизни будут на твоей совести.

— Нет, на твоей, — сказал полковник Савельев и отключил связь.

— Ну вот, это единственный шанс уйти, единственный.

Рассвет наступал невероятно медленно. Где-то далеко у холма слышались выстрелы. Спецназовцы ловили уходящих в болото бандитов, затем над болотом пополз черный густой дым.

— Тростник горит, — сказал Борис Рублев, — Ну что, Андрюха, повоевали, — Комбат вытер вспотевшее, грязное лицо.

— Если бы здесь был хотя бы десяток наших парней, — сказал Подберезский, — а не эти сраные спецназовцы, которые только и умеют, что кирпичи ломать головами, да приемы друг на друге демонстрировать, мы бы взяли без шума и пыли всех этих уродов. Взяли бы почти без выстрелов.

— Ладно, Андрей, это все так. К сожалению, мы здесь втроем.

Спецназовцы и майор Пантелеев, который руководил ими, уже поняли, что в войне толк понимают лишь эти трое: Рублев, Подберезский и Шмелев. За всю операцию спецназовцы потеряли шесть человек убитыми и шестеро получили огнестрельные ранения.

У бандитов потери были намного большими.

— Дай я с ним поговорю, полковник, — сказал Комбат, взглянув на рацию.

— О чем?

— Я знаю, о чем.

— На, поговори, — полковник подал рацию.

Рублев нажал на кнопку, рация Курта ответила.

— Слушай, ты, — спокойно сказал Комбат, — ты можешь брать заложников, но учти, если хоть один ребенок пострадает, я тебя задушу, разорву на клочья.

Подобного разговора Курт не ожидал, но страха он не испытывал, в этом они с Борисом Рублевым были равны.

— Кто ты такой? — спросил Курт, явно озадаченный подобным поворотом разговора.

Он рассчитывал, что сейчас его будут только уговаривать, а тут ему выставляют почти ультиматум.

— Я Борис Рублев, а ты, скотина, за все ответишь.

Поверь.

— Да плевать я на тебя хотел, Рублев или Копейкин. Ты Рублев, я Курт, может, мы договоримся, и вы выпустите наш автобус, а я обещаю, что дети, русская женщина и казахи останутся живы.

— Учти, Курт, я не шучу.

— Мне тоже, как ты понимаешь, Рублев, не до шуток. Так что давайте договоримся. Самолет должен быть заправлен и мы должны взлететь. На все про все я даю вам полтора часа.

Курт отключил рацию, посмотрел на Сивакова, затем на Сильвестра.

— Вот так-то, соколы мои, по другому не получится, они нас перестреляют, всех до единого. Не бойся, Сиваков, надеюсь, по детям они стрелять не станут.

— А я так не думаю. Что им, трое каких-то сопливых детей, — осклабился Сильвестр, — спишут потом их на нас.

— Ты не знаешь их психологии, а я знаю, — на лице Курта блуждала немного зверская улыбка.

Его ссадины уже немного подсохли, лишь верхняя губа, разбитая о камень продолжала кровоточить.

Курт слизывал темную кровь и ухмылялся.

— Ничего, ничего, быть того не может, чтобы я не выбрался. Не такой я человек. Держись меня, Сиваков. И еще послушай, у тебя, наверное, много денег за границей, так что ты со мной поделишься, надеюсь.

— Поделюсь, поделюсь — истерично зашептал Сиваков, — я отдам тебе половину.

— Это, конечно, хорошо, но я думаю, что за свою жизнь можно отдать все.

— Хорошо, отдам все, — согласился Сиваков, понимая, что спорить с этим человеком сейчас опасно, да и выхода у него никакого не было.

— По-моему, единственное крепкое сооружение здесь — вот этот гараж. Давайте, загоняйте в него машины, занимайте оборону. Думаю, они попытаются взять нас живьем.

Бандитов было еще довольно много — шестнадцать человек. Курт, конечно же, мог уйти ночью в одиночку. Это ему наверняка, удалось бы, но он избрал другой путь, учитывая, что тонна наркотиков обеспечит его на всю жизнь, а здесь до ближайшего населенного пункта километров сорок. Скорее всего по следу пустят собак, уйти пешком ему не удастся.

Он вспомнил свой побег из лагеря. Тогда его взяли, затравив собаками, и чуть не забили до смерти. Но это было давно, восемь лет назад. Тогда Курт был молод, дерзок, отчаян и смел. Он попытался бежать из тюрьмы строго режима, которая находилась на Колыме.

Там вокруг была тайга, а здесь степь, почти голые сопки. В тайге скрыться проще, а здесь ты виден как муравей, ползущий по асфальту.

Нет-нет, здесь уйти не удастся, да уже и поздно, уже светло. Спуститься с холма сейчас невозможно.

Только лишь прикрывшись детьми нам светит вырваться, добраться до аэродрома, затребовать самолет и сесть где-нибудь в Чечне, а может быть, рвануть на Ближний Восток. Вообще, воспользоваться самолетом — это единственный шанс. И его надо использовать на все сто процентов. Надо их еще больше запутать.

Курт взял рацию, связался с Сиваковым.

— Послушай, начальник, — сказал он спокойным голосом, — ты слышишь, как тикают часы, у тебя все меньше и меньше времени. Я жду ответа.

— Мы договариваемся, — ответил Савельев.

— Договаривайся, начальник, побыстрее, иначе сам понимаешь, что произойдет.

Детей, казаха и его жену, русскую беженку уже привели в гараж, поместили на глазах у Курта.

— Может быть, ты не веришь, начальник, что я взял в заложники детей, тогда послушай как они плачут, — и Курт, подойдя к семилетней девочки сильно дернул ее за ухо.

Та вскрикнула, залилась пронзительным плачем.

— Слышишь, начальник, так что смотри у меня, чтоб никаких глупостей! Не надо пытаться меня остановить, этот номер у вас не пройдет, поверь. Я свое дело знаю и не остановлюсь ни перед чем, тем более терять мне нечего.

— Не трогай детей! — прокричал полковник Савельев, кусая себе губы.

Казалось, полковник рассчитал все, но ему даже и в голову не могло прийти, что все повернется иначе.

Он предполагал, что будет стрельба, погоня, но то, что бандиты возьмут в заложники детей, этого предположить он не мог. Да он и не знал, что на этой полуразвалившейся МТС живут люди.

Через час бойцы спецназа были на МТС, железные двери гаража оказались закрыты.

— Слушай, Курт! — прячась за ржавой цистерной, прокричал Комбат, — Отпусти детей! Возьми в заложники меня.

— А на хрен ты мне нужен! С тобой слишком много возни. Только не вздумайте штурмовать гараж, я взорву детей.

— Верю, верю! — крикнул Комбат, а затем пополз к Савельеву.

Тот находился за углом здания, которое когда-то являлось конторой МТС, и в котором жила семья казахов.

— Ну, полковник, что будем делать?

— Не знаю, наверное, попытаемся штурмовать гараж. Забросаем гранатами со слезоточивым газом и попробуем взять.

— Ничего у тебя не выйдет. Это надо было делать ночью, упустили время.

— Упустили, упустили, что уж сейчас об этом говорить. Время назад не наверстаешь. К сожалению, повернуть вспять события невозможно.

Курт подозвал к себе Сильвестра.

— Что?

— Знаешь, что плохо? — негромко спросил Курт.

— Что? — повторил Сильвестр.

— Да то, что нас здесь слишком много, что мы не влезем в одну машину, детей трое и нас с раненными пятнадцать.

— Что ты предлагаешь?

— Отделаться от лишних и двинуться втроем с детьми.