Даниил Корецкий - Спасти посольство

Справа взметнулся черный фонтан разрыва. С небольшим, видимо от неожиданности, запозданием, опять начался артобстрел. Только «Ан-32» не «Ил-76» — и разбег у него короче, и попасть гораздо сложнее. Тем более, что местные артиллеристы-самоучки и в Илы-то не очень метко попадали. Как бы то ни было, но несколько снарядов разорвались сзади, а самолёт уже успел взлететь и уверенно набирал высоту. В салоне раздались аплодисменты.

— Куда летим? — спросил Ветров, заходя в кабину.

— Боюсь, до Какайды не дотяну, — сквозь зубы проговорил Акимов. — Да и хватит ли горючего, не знаю. К тому же идем без регистрации, могут сбить на границе…

Лицо его было покрыто потом, даже рубашка на спине была насквозь мокрой.

— Попробуем в Мазари-Шариф. — Капитан показал глазами на закреплённую в специальном зажиме карту. — А там до узбекского Хайратона рукой подать…

Чувствовалось, что им владеет сильнейшее напряжение, руки на штурвале подрагивали, но самолёт он пилотировал уверенно. Теорию подзабыть можно, а вот навыки — если они выработаны, остаются на всю жизнь!

Не менее сильное напряжение царило и в салоне самолёта.

— Как думаешь, сядем? — спросил Петров у друга.

— Хорошо бы, — облизывая пересохшие губы, ответил Скоков.

Их услышал Шаров.

— Не спешите садиться ребята, ничего хорошего в тюрьме нет, — усмехнулся он. — А вот приземлиться — дело другое. И приземлимся мы обязательно!

Солдаты исподлобья уставились в его холодные голубые глаза: не врёт ли этот бывалый, видавший виды шутник для успокоения салажат… Но взгляд «шутника» был твердым и уверенным, эта уверенность передалась им, на душе стало легче, они улыбнулись в ответ. Шаров подмигнул и направился в кабину.

— Ну что, земеля, как дела?

— Посадка покажет, — процедил Акимов. — Пусть все пристегнутся…

Впереди появились отделанные бирюзовыми изразцами купола Голубой мечети — святыня Хазрат Али. Мазари-Шариф.

Капитан нашел аэродром. «Ан-32» пошел на снижение. Наступил самый ответственный момент любого полета. Пассажиры напряглись.

Колеса ударились о посадочную полосу, самолет подскочил, потом еще пару раз «дал козла» и, наконец, ровно побежал по надежной земной тверди.

— Молодец, капитан! — крикнул Ветров.

В салоне раздались приветственные крики и аплодисменты. Зина и Лариса обнялись и заплакали. Мужчины возбужденно жали друг другу руки.

«Ан» подкатился к зданию аэропорта, рядом с которым стоял грузовик, за рулем сидел пожилой афганец в халате и чалме. Он с ужасом смотрел, как обвешанные оружием десантники в устрашающей черной форме выпрыгнули из самолёта и подскочили к машине, окружив ее полукругом.

— Шурави… И правда, опять пришли, — прошептал он, поднимая руки.

— Уважаемый, — почтительно обратился к нему Шаров, — подвези до Хайратона, офицер ранен!

— Аллах всемогущий, конечно! — Старик облегчённо закивал.

Десантники и погранцы погрузили носилки со стонущим Матвеевым, помогли забраться в кузов гражданским и сами заняли места по периметру, ненавязчиво выставив на всеобщее обозрение автоматные стволы. Погосова усадили в кабину, туда же сел Осинин с автоматом наизготовку, легонько потрепал водителя по плечу:

— Поехали, уважаемый! Только аккуратно, чтобы раненого не тревожить!

И хотя начальник охраны говорил по-русски, старик его прекрасно понял. Грузовик тронулся и набрал скорость, старательно объезжая ямы и рытвины. Местные жители, удивлённо рассматривая вооружённых бойцов, напряженно перешёптывались:

— Шурави действительно вернулись!

При этом те, у кого были автоматы, старательно их прятали.

Наконец грузовик остановился у моста через Амударью. По его середине проходила граница между Афганистаном и СССР, а ныне — суверенным Узбекистаном. Раньше он назывался мостом Дружбы, а после вывода по нему в восемьдесят девятом советских войск кто-то посчитал, что дружба закончилась и мост переименовали в «Хайратон». Но сейчас название не имело значения. Главное, они были почти дома.

Рядовые подхватили носилки, и вся группа быстрым шагом направилась на мост. Афганские часовые смотрели с изумлением, будто на них надвигались привидения. Но не окликали, ничего не спрашивали и, судя по всему, никаких препятствий чинить не собирались.

Зато с той стороны группу встретил заградительный русский мат.

— Стой, ё…! Куда прете! Стрелять буду!

Осинин мгновенно выпрыгнул вперед — опытный пограничник почувствовал себя здесь как рыба в воде.

— Свои, браток! — закричал он. — Я майор Осинин, отдельный погранпункт в Кабуле!

— Я, б…, щас дам, свои! Повернули обратно, живо!

— Ограниченный контингент! Выходим! — пришел на помощь пограничнику Шаров.

Но его вмешательство тоже не возымело успеха.

— Свои уж три года как дома! Назад, стрелять буду!

Счастливо улыбающийся Акимов вдруг сделал зверское лицо:

— Слышь, ты, салабон, я тебе сейчас яйца вырву! Убери оружие, вызывай врачей, у нас раненый! Ты понял, дятел?!

— Похоже, и вправду наши, — озадаченно сказали с той стороны. — Где ж они сидели три года? Ладно, проходи!

Группа двинулась через невидимую границу.

— Ну, понял, в чём секрет? — спросил подполковник Ветров у Фёдорова.

Рядовой, улыбаясь, кивнул.

В одном из самых парадных залов Кремлёвского дворца, Георгиевском, названном так в честь ордена Святого Георгия Победоносца, проходило награждение по секретному Указу Президента России. Командиры Илов Золотов и Копытин получили золотые звезды Героев России, с ними стал Героем и рядовой Фёдоров — «За умелые и решительные действия по уничтожению противника, спасению группы товарищей и выносу с поля боя раненого командира и проявленные при этом мужество и героизм».

В высших сферах посчитали, что «больше трех Героев за одну операцию — слишком много», а потому вычеркнули из представления фамилии Мельника, Матвеева и Ветрова, хотя кто и на каких весах это определил, осталось загадкой. Впрочем, офицеры свои награды получили. Командир третьего борта Мельник, старший лейтенант Матвеев и подполковник Ветров были удостоены орденов «За личное мужество». Всего ордена и медали получали более двадцати человек. Многих еще раньше повысили в звании: старший лейтенант Матвеев стал капитаном, Акимов — майором.

Матвеев с рукой на перевязи всё глазел по сторонам: громадные хрустальные люстры под лепным потолком, на стенах — золотые звёзды и орденские повязки с девизом «За службу и храбрость», витиеватые узоры паркетного орнамента…. На мраморных досках между витыми колоннами можно было прочитать названия гвардейских подразделений, которые воевали за Россию, и имена всех Георгиевских кавалеров. Зал поражал величественной строгостью — главным декором его являлись мраморные плиты, и, конечно, масштабами: одна только длина — без малого футбольное поле….

Получил награду посол Владимир Иванович Погосов, а военного атташе подполковника Шарова Александра Михайловича в списках награжденных не оказалось и в зале его не было: очевидно, в тех же высших сферах посчитали, что ничего героического он не совершил.

Потом было торжественное собрание, на котором присутствовали руководители ведомств и причастные к операции лица. С емким докладом выступил министр иностранных дел: «В условиях динамично развивающейся обстановки в мире дипломатическая служба призвана действовать не просто оперативно, а работать на опережение. Именно такие требования предъявляются сейчас сотрудникам Министерства иностранных дел, задействованным на внешнеполитическом и внешнеэкономическом направлениях…» Отчитав доклад, он вернулся в президиум, наклонился к министру обороны:

— По-моему, мы красиво сработали! Я же говорил: все придется делать своими руками…

— Что-то «за речкой» никто твоих рук не видел, — умело маскируя злость нейтральной улыбкой, вроде шутливо заметил генерал.

— У каждого своя задача, — пожал плечами дипломат, будто говорил о чём-то само собой разумеющемся. — Это же у вас полки со «стальными коридорами» наготове! А мы, дипломаты, тихо и незаметно подготовили почву, чтобы все прошло гладко!

Если бы несдержанный Шаров слышал этот разговор, он бы высказал свое мнение и о «Стальном коридоре», и о дипломатических успехах в обеспечении «гладкости» операции. Вряд ли ему бы удалось при этом удержаться в рамках цензурной лексики.

— Сталь, она не в планах, а в душах! — указательный палец генерала, словно метроном отсчитывающий каждое слово, мягко постукивал по полированной столешнице. — Вместо полка сработал взвод ВДВ, и сработал ювелирно. Всё, как ты сказал: «пару выстрелов в воздух…» Правда, рикошеты подавили три ДШК и уложили десяток душманов… Ну, да это неважно…