Петр Катериничев - Время барса

На постели, забившись в угол, сидели две перепуганные девчонки. Седой подошел, рывком сбросил одеяло, осмотрел ложе: оружия не было. На девичью наготу не обратил никакого внимания. Осмотрел комнату, подошел к большому настенному шкафу, открыл. Внутри оказалось что-то вроде выставки оружия: пистолеты, винтовки, ручные пулеметы, снайперские прицелы. Отдельно, внизу, в ящике, в полном порядке маслянисто блестели снаряженные обоймы патронов и пулеметные ленты. Неожиданно обернулся, встретил взгляд Оли, сделавшей попытку сорваться с постели и сбежать. Девушка тут же снова забилась в угол, прикрывшись одеялом.

— Это — твое? — спросил он девочку:

Та энергично замотала головой.

— Чье?

Обе девочки перепуганно молчали.

— Чье? — повторил Седой монотонно ц настойчиво, и эта монотонность пугала хуже окрика.

— Бати.

— Отца?

— Нет. Любовника.

— Где он?

— Мертвый. У порога;

Седой только кивнул.

— Что там? — не удержавшись, спросила девушка. — В зале?

— Ничего. Трупы.

Седой, более не обращая на девчонок никакого внимания, подошел к стереосистеме, сунул диск, нажал на кнопку на пульте. Листал альбом, пока не зазвучали первые аккорды песни, слова…

Меня узнайте, мой маэстро…

Пусть мы далеки, как «да» и «нет», И рампы свет нас разлучает…

Мужчина поискал глазами, увидел большое зеркало в стенном шкафу, подошел, долго, пристально вглядывался в свое отображение. Выдохнул, закрыл лицо руками и стоял так с минуту. Потом вернулся к оружейной горке, быстро и споро набил найденную здесь же объемную спортивную сумку самым разнообразным оружием, набросил оставленную Батенковым куртку — и направился к двери. У самого выхода неожиданно обернулся, уставился немигающим взглядом на Ольгу, и она снова замерла у стены.

— Тебе нельзя баловаться с оружием. — Помолчал, добавил:

— Оно убивает.

Он уже направился было прочь, когда услышал ее вопрос:

— Кто вы?

Мужчина снова обернулся. Глаза его потемнели, как от нестерпимой боли; на миг их словно занавесила стылая смертная тень… Но через мгновение он уже справился с собой, произнес, едва разлепив губы то ли в усмешке, то ли в гримасе потаенной боли:

— Маэстро.

Через несколько минут Ольга услышала звук мотора отъезжающей машины.

Какое-то время продолжала сидеть в полном оцепенении, потом встала, быстро подошла к оружейному шкафу, одним движением схватила дробовик-булпап, открыла ящик с патронами, передернула затвор и быстро, умело стала всаживать в магазин патрон за патроном. Потом с оружием наперевес выглянула из двери… Горло разом перехватило острым запахом пороховой гари. Первое, что она увидела, — это разбитая пулей голова Батенкова, лежавшего навзничь в луже крови и еще чего-то вязкого и липкого. Живот дернуло куда-то внутрь, и девушку вывернуло разом.

Откашлявшись, она ринулась назад, в комнату. Услышала из угла какое-то всхлипывание, обернулась: Катя сидела, забившись в самый угол комнаты, прикрывшись каким-то половичком, и смотрела на Ольгу, как на сумасшедшую.

На секунду Ольга замерла, потом встряхнула головой, словно пытаясь избавиться от наваждения… А песня, которую поставил Маэстро, продолжала звучать:

Внезапно Оля увидела большое зеркало, в которое несколько минут назад смотрелся седой мужчина, и свое собственное отражение в нем: раздетая донага, насмерть перепуганная девчонка, с каким-то несуразным бантом в волосах, в белых школьных гольфах — и с огромным дробовиком в руке! Сдавленное «ух!» вырвалось у нее. Она как-то разом обмякла, села прямо на пол — и зарыдала, завыла в голос.

Сколько она так просидела, девушка не знала. Истерика закончилась так же внезапно, как и началась. Оля обнаружила себя лежащей в том же углу, в обнимку с Катей, и обе они оказались закутаны с головой половичком, словно хотели сбежать, скрыться из этого страшного мира; чтобы пришел кто-то сильный и в одно мгновение перенес их обеих туда, где много яркого солнца, где зелень пальм, голубизна бассейнов, где люди расслабленно-ленивы, богаты, ухоженны и добры, как кастрированные псы. Оля знала такое место: Санта-Барбара.

Разозлившись на себя сверх всякой меры, она одним движением вскочила на ноги, выдрала из волос дурацкий бант, подошла к шкафу, распахнула, вытащила обтрепанные вельветовые джинсы, надела прямо на голое тело, порылась, нашла еще одни, хлопковые, бросила товарке, прикрикнула зло:

— Ну что расселась, как клуша! Одевайся! Рвать когти надо!

— Что?

— Сматываться, поняла! Бежать!

— Бежать? Куда?

— Тебе — к папе с мамой, целка недоделанная, вот куда! Хлебнула блатной романтики по самое не хочу, и вали!

— А ты?

— А я — куда глаза глядят. — Ольга зло глянула на Катю, прикрикнула хлестко:

— Ну!

Девчонку словно кнутом протянули вдоль спины: вскочила, путаясь, натянула трусики, потом штаны, влезла в брошенную ковбойку.

— А все — впору, — растерянно произнесла она.

— Дура, — незлобно ругнулась Ольга. — Вещи-то мои. А Папа толстых не любил.

Сама она уже оделась. Поискала глазами, наклонилась, подобрала миниатюрный никелированный «смит-и-вессон», проверила барабан, засунула револьвер за пояс.

— Зачем это? — пролепетала побледневшая Катя.

— Застрелиться! — огрызнулась Ольга, гибко наклонилась, подхватила с пола дробовик, клацнула затвором, взяла оружие наперевес и сторожко, словно босиком пробиралась по битому стеклу, двинулась прочь из комнаты.

— Держись за мной, поняла? — велела она девушке. — Только не ори, ладно?

Захочется блевать — рыгай сразу, не бегай по углам.

— Чего? — переспросила было Катя и в ту же секунду, увидев развороченный взрывом труп одного из нападавших, поперхнулась, согнулась пополам, рухнула на колени.

— Ну ты, не очень-то… Пора!

Катя только кивнула, встала на ноги и, держась за руку подруги, побрела за ней слепо, стараясь больше не глядеть ни на что.

Кое-как они вышли во двор. Ночь была прохладной, с моря дул крепчающий бриз, предвещавший непогоду и шторм.

— И что дальше? — одними губами спросила Катя.

— Машин навалом. Сядем и отвалим. Оля пошла было к одному из джипов и тут же села на землю, словно силы разом оставили ее.

— Ты что? — наклонилась теперь над ней Катя.

— Ничего, — ответила Ольга, глядя прямо перед собой невидящим взглядом.

— Не сиди. Сама же сказала… Нужно уходить отсюда.

— Куда?

— Ну, найдем куда! Ко мне поедем. Мать уже накушалась в лоскуты, бабка у меня парализованная, никто ничего… До завтра перебедуем, а там — видно будет.

Оля тряхнула головой, словно приходя в себя, глянула на Катю, скривилась:

— Картина битвы мне ясна. Девочка из, неблагополучной семьи. За этой, как ее… за чертой бедности, И девочке захотелось колготки эластик, шубку и золотое кольцо. В нос.

— Ну и захотелось! Что, всю жизнь так и прожить — среди бабкиной вони и материного пьяного гундежа?!

— Зато теперь хлебнула большого человеческого счастья. Аж наизнанку вывернуло. Катя вздохнула.

— Ладно, подруга, не бери в голову. Я не в осуждение. При тонком кошельке всем хочется толстого счастья. Тебе повезло. Ты еще не вляпалась. Тебе есть куда вернуться. Мне — некуда. — Оля вздохнула.

— Как это — некуда?

— Вот так. Увязла я во всем…

— В чем это?

— Не важно.

— Что ты несешь? Сейчас мы…

— Заткнись! Прав был тот сумасшедший, как его…

— Маэстро.

— Ну, Маэстро. Баловаться с оружием нельзя. Оно убивает.

— Олька, ты не в себе…

— Еще как в себе. Уби-ва-ет. Или ты, иди тебя. Третьего нет. — Она замолчала, глядя в одну точку, приказала зло:

— Вали отсюда. Живо.

— Как…

— Ножками. По бережку. А лучше — пересиди где-нибудь в рыбацкой лодчонке.

Не замерзнешь. А с утреца — до дому, до хаты. Разные у нас с тобой тропки. Давно разные. А что здесь была, забудь. Совсем забудь.

— Ты говорила — на машине.

— Дорога здесь одна. Перехватят.

— Кто?

— Конь в пальто и два жирафа. — Помолчала, подошла к автомобилю, отомкнула дверцу. Взяла с сиденья пачку сигарет, из бардачка — зажигалку и початую фляжку бренди. Открутила крышку, хлебнула прямо из горлышка, закурила. — Будешь?

Катя отрицательно замотала головой.

— Вольному — воля, спасенному… Беги. Спасайся. Потом будет поздно.

— Олька, ты правда не можешь? Или — нарочно меня отсылаешь, чтобы самой…

— Сколько тебе лет, дите?

— Тринадцать.

— А выглядишь старше.

— А сама-то ты…

— Все. Прекратили пререкания! Бегом! Рысью!

— Я не…

Ольга одним движением вскинула дробовик — выстрел треснул в ветреной ночи, как сухая жердина. Картечь с воем пронеслась над головой девушки, Катя вздрогнула, скукожилась, как воробушек…