Илья Рясной - Наше дело — табак

— А что будем с Арнольдом делать? — Гринев положил руку на телефон. — Группу захвата на выезд?

— Да. Тут собровцы опять работы жаждут. Давай…

Известно, что при штурме офисов обязательно найдется какой-нибудь туго въезжающий в ситуацию, который бросится грудью на амбразуру и попытается заслонить ее своим телом с криком: «Пущать не ведено!». И тут же получит по ребрам прикладом — на него выльется боевая злоба спецназовцев, которые после чеченских командировок заждались горячего дельца.

Так случилось и с «Востоком». Собровцы профессионально уронили охранника, прошлись коваными ботинками по холопским ребрам. И ворвались в кабинет, где Арнольд судорожно нащелкивал на сотовом телефоне какой-то номер.

Ушаков зашел в кабинет, когда его хозяин уже валялся на полу с руками, заведенными за спину. На нем были наручники, глубоко впившиеся в кожу. Собровцы были похожи на собак, которым в разгар травли сказали «фу». Вроде и выполнять приказ нужно, а с другой стороны, адреналин, жажда крови. Но начальник уголовного розыска дал четкое указание — клиента не бить. И не из гуманных соображений. Просто он отлично представлял, какие появятся выразительные репортажи в средствах массовой информации, какие высокохудожественные петиции будут кропать заточенными гусиными перьями адвокаты, как будут призывать на голову милиции комиссии по правам человека и прокуратуру, если Арнольда чуток помнут. У больших денег система психологического давления на правоохранительные органы отлаженная и часто чрезвычайно эффективная. Поэтому лучше, если задержанный будет цел и просто напуган.

— Колпашин Арнольд Валентинович, — произнес Ушаков, когда Арнольда усадили в кресло. — Вы задержаны по подозрению в совершении преступления.

— Какого преступления?! — завопил он, сплевывая ворсинку от ковра, которая забилась ему в рот.

— Убийства гражданина Глушко.

— Тронулись, — как диагноз заключил Арнольд.

— В вашем офисе и на квартире будет произведен обыск. Вот постановление. — Оперативник из «убойного» отдела продемонстрировал постановление о производстве обыска.

— Валяйте. Производите. Вам дороже станет, — пообещал Арнольд…

При обыске ничего интересного не нашли, за исключением пятнадцати тысяч долларов, затерявшихся в одном из сейфов. Происхождение их объяснить никто не смог, но было нетрудно догадаться, что просто кто-то из оптовиков расплатился наличкой за партию сигарет и эти деньги не успели отправить на отмывку.

— Откуда мелочишка? — спросил Ушаков.

— Понятия не имею, — ответил вызывающе Арнольд.

— В доход государства пойдет.

— Я не знаю, откуда деньги, — напористо произнес Арнольд, и было видно, как ему хотелось по офицерской привычке, как когда-то перед строем, вставить что-нибудь вроде «для тупых индивидуально повторяю», но он сдержался.

После обыска Арнольда доставили в УВД. В кабинете начальника уголовного розыска за него взялась сработавшаяся пара — Ушаков и его заместитель.

— Вы хоть понимаете, что делаете? — не теряя вызывающего нахальства, поинтересовался Арнольд.

— Невиновного человека тираним, — усмехнулся Гринев.

— Вы себя на посмешище выставляете. Завтра вся Россия узнает, что менты настолько офигели, что человека обвиняют в том, будто он заказал собственное убийство.

— Да ты не собственное убийство заказал, Арнольд. Ты заказал убийство Глушака, — произнес с расстановкой Ушаков.

— Да? А вы не слышали, часом, что и мне пуля досталась?

— Читали в газете.

— А вы не читали в газете, что я едва не подох? Что меня в реанимации выхаживали? И в Германию увезли, потому что полесские эскулапы крест на мне поставили.

— Слышали.

— Вот и получается, что я нанял киллера, чтобы он загасил меня самого, ну и попутно Глушака.

— Нет, все не так было. — Ушаков приблизился к Арнольду, сел напротив него на стул, уставился прямо в глаза. Арнольд, слегка ухмыляясь, несколько секунд выдерживал взгляд, но потом опустил глаза.

— Ты нанял киллера, чтобы он убрал Глушака, когда понял, что твой старый друг вышел на след уплывших пяти миллионов долларов, собранных у «особо бедствующих» горожан, — начал излагать свою версию этой истории Ушаков; — Вот только Глушак допустил роковую ошибку. Он подумал, что всех обул Плут. Действительно, тот как нельзя лучше подходил на такую роль. Он всю жизнь всех надувал, интриговал и мог обмануть мать родную, не то что бывших компаньонов и друзей. А деньги увел ты, Арнольд. Ты, и никто другой. И после звонка Глушко ты прикинул, что лучше случая не представится — тсиллер якобы покушается на вас обоих. Только Глушаку он вгоняет пулю куда надо, чтобы тот склеил ласты с гарантией. А тебе пуля достанется так, щадяще — вскользь. Ради таких денег чего не пострадать.

— Вскользь, — скривился Арнольд, взявшись за грудь.

— Ну, не все получилось. Ты переоценил исполнителя… А знаешь, он ведь не случайно тебе прямо в грудину пулю всадил. Ты же все время думал, что у него рука дрогнула. А у него не дрогнула.

— Почему? — вдруг помертвелыми губами произнес Арнольд, в глазах его полыхнул дремавший где-то очень глубоко в ожидании своего часа ужас.

— Да потому что он слетел с катушек. Начав стрелять, он не мог остановиться. И сгоряча рубанул и тебя… Так же через месяц после этих событий он застрелил своего приятеля, потому что не смог сдержаться. Ты нашел конченого психопата в исполнители. А с психами дело могут иметь только такие же психи. Ты к таковым не относишься. Ты слишком хладнокровен. Слишком умен. Ты не псих, Арнольд.

— Вот спасибо.

— Ты просто чудовище…

Арнольд стиснул ладони вместе, чтобы не было видно, как дрожат руки. Начальник уголовного розыска ощущал — в душе бизнесмена сейчас идет работа. Неожиданно разговор о Пробитом сделал брешь в его броне, вскрыл какой-то душевный нарыв. Еще секунду, и чаша перевесит. И Колпашин расколется.

— Не молчи, Арнольд. Ты не сможешь жить со всем этим. Тебе пора рассказывать все, — подтолкнул его Ушаков.

Арнольд посмотрел на него. И начальник уголовного розыска увидел в его глазах нечто странное. Взор у бизнесмена не подавленный, не напуганный. Он стал каким-то потусторонним. Страшноватый взор человека, у которого установились слишком тесные отношения со смертью, который побывал у нее в гостях.

Арнольд еще сильнее стиснул ладони. Потом прислонился затылком к выкрашенной в белый цвет стене, пустыми глазами смотря в потолок. И вдруг зашипел, как от боли, будто положил ладонь на раскаленную плитку.

А потом с мертвенным спокойствием произнес:

— Господи, чтобы наговорить мне такую чушь, вы разнесли мой офис…

— Признаваться надо, Арнольд, — произнес Ушаков, понявший уже, что момент упущен и что клиент, похоже, решил стоять на своем до последнего.

— Нет, товарищи околоточные! Не надо! Потому что не в чем!

— Вся беда твоя в том, что мы взяли исполнителя, — сказал начальник уголовного розыска. — И он сейчас кается. И будет каяться дальше. Так что получишь ты за все и по максимуму.

— Не выйдет у вас ничего. — Арнольд жестяно рассмеялся. — Вы только страшные сказки горазды рассказывать. Притом сами в них не верите.

— Все выйдет, уверенно произнес Ушаков…

Начальник уголовного розыска блефовал. Пробитый, может, и давал бы признательные показания, потому что, как все закусившие удила и летящие вперед сломя голову психи, которых вдруг тормозят, обязательно сломался бы и сдал заказчика. Так бы и было. Вот только одно плохо. В реанимации Пробитый протянул всего час. Естественно, о том, чтобы допросить его на протокол, не было и речи. Свои показания он забрал в могилу.

Свет из-под абажура настольной лампы желтым пятном падал на стол. Ушаков поморщился — виски опять болели. Уже поздно — двенадцатый час. Но идти домой не хотелось. А хотелось сидеть здесь, застыть, забыв о времени.

Он открыл ящик, достал папку с материалами по оперативному делу «Сигаретчики». И снова, в который раз, начал раскладывать пасьянс. Слева — подозреваемые. Справа — жертвы. Живые и мертвые… И опять расклад был немножко другим, чем в прошлый раз…

Когда перекочевывали из живых в мертвые одни «карты», Ушаков испытывал сожаление. Когда отправлялись на тот свет другие, он испытывал удовлетворение, поскольку на этом свете подобным мерзавцам не место.

Но с каждой очередной смертью он ощущал дуновение потустороннего холода. Как тогда, выйдя из комы и узнав, что произошло в колонии-поселении в Олянино.

— Зона, — вслух произнес Ушаков, и его негромкий голос в тиши кабинета прозвучал чужим. — Обычная зона.

Да, там, в Олянино, была зона — колония-поселение. Тут, в Полесске, — свободная экономическая зона. И в обоих этих зонах гуляла смерть. В первой она дурманила головы убийц наркотическим опьянением, раствор опия распахнул ей, костлявой, широко ворота в тот дальний поселок. Во второй смерть спускается на крыльях похожего, почти наркотического кайфа — кайфа от огромных шальных денег. Свободная экономическая зона! Молочные реки, кисельные берега. Кажется, воткни здесь палку в асфальт, и она зацветет баксами. Здесь слишком плодородная для баксов земля. Квоты, границы, через которые потоком идет контрабанда, неисчислимые льготы — вот те удобрения, от которых баксы растут, набирают вес и объем. Надо только уметь собирать урожай и кидать его в закрома — на западные счета. И нужно успевать поворачиваться быстрее других, потому что желающих много… Льготные квоты. Льготная растаможка. Льготные цены. Льготная смерть.