Андрей Воронин - Инкассатор: До седьмого колена

Верстальщик ушел, напоследок бросив на Дмитрия озадаченный взгляд, в котором ясно читался немой вопрос: а сколько нынешнему главному редактору известно о том, как его величают за глаза и что говорят о нем в редакционной курилке? Дмитрий об этом ничего не знал, но просвещать коллектив по поводу своего неведения не собирался: боятся – значит, уважают.

В дверь кабинета негромко постучали. Дмитрий подавил невольный вздох, щелкнул кнопкой мыши, переведя компьютер в спящий режим, и выжидательно уставился на дверь. Дверь оставалась закрытой, в нее никто не входил. Потом стук повторился.

– Да, – спохватившись, крикнул давно отвыкший от столь скрупулезного соблюдения правил хорошего тона Светлов, – войдите!

Дверь открылась, и в кабинет вошла женщина – судя по виду, та самая, которую верстальщик назвал «упакованной дамочкой». Несмотря на жару, на ней был безупречно сшитый и безукоризненно сидящий брючный костюм, коротко подстриженные волосы отливали золотом, а красивое, идеально ухоженное лицо имело выражение спокойной независимости и достоинства, яснее любых слов говорившее о том, что манера этой дамы стучаться в чужие двери и входить только после приглашения есть следствие отменного воспитания, а вовсе не робости и закомплексованности. Именно это выражение лица заставило Дмитрия вежливо подняться из кресла раньше, чем он сообразил, что собирается сделать.

– Здравствуйте, – сказала женщина, глядя на Светлова темными линзами больших, на пол-лица, солнцезащитных очков. Голос у нее был глубокий, ровный и какой-то такой, что Дмитрий сразу понял: уж если эта дамочка начнет качать права, мало ему не покажется. Впрочем, в данный момент она, кажется, ни о чем таком не помышляла. – Мне нужен господин Светлов.

– К вашим услугам, – сказал Дмитрий и указал на удобное кресло для посетителей, в котором частенько посиживал, потягивая коньяк и дымя сигаретой, Юрий Филатов. – Присаживайтесь, пожалуйста. Чем могу быть полезен?

Женщина уселась с непринужденным изяществом светской дамы, вынула из сумочки длинную сигарету и вопросительно посмотрела на Дмитрия. Тот засуетился, отыскал среди разбросанного по столу бумажного хлама зажигалку и дал ей прикурить. Потом спохватился, высыпал в корзину для бумаг содержимое переполненной пепельницы, протер пепельницу скомканным листом какой-то распечатки, зачем-то дунул в нее и поставил на край стола поближе к посетительнице.

– Благодарю вас, – сказала она. – Так вы, оказывается, главный редактор?

– Э... ну да, – растерянно ответил Дмитрий, моментально припомнив заданный верстальщику две минуты назад дурацкий вопрос. Теперь этот вопрос уже не выглядел таким дурацким, но легче от этого почему-то не стало. – А вы разве не знали?

– Ну откуда же? – с немного снисходительной улыбкой удивилась посетительница и изящным, предельно точным движением сбила пепел с кончика своей длинной тонкой сигареты. – Мне было известно имя и место работы, а должность... Впрочем, это очень удачно, что вы оказались именно главным редактором. Это многое объясняет. Скажите, Юрий Филатов – ваш подчиненный?

«Ага!» – с сильно забившимся сердцем подумал Дмитрий. Ему пришло в голову, что Филатов наконец-то допрыгался и влип по-настоящему. Можно было только гадать, где и кем работает эта женщина, но Дмитрий мог дать голову на отсечение, что она не имеет никакого отношения к столичной милиции.

– Нет, – сказал он осторожно, – такого сотрудника у нас в редакции нет. А в чем, собственно, дело?

Черные линзы испытующе уставились на него. Манера некоторых людей разговаривать, не снимая темных очков, никогда не нравилась Дмитрию Светлову; беседовать с таким человеком было все равно что общаться с роботом или манекеном из магазина готовой одежды.

– Видите ли, Дмитрий...

– Можно просто Дмитрий, – поспешно сказал Светлов, который до сих пор испытывал неловкость всякий раз, когда его называли по имени-отчеству.

– Благодарю вас. – По красивым губам сидевшей напротив него женщины снова скользнула тень снисходительной, немного печальной улыбки. Она была старше Дмитрия, но, пожалуй, моложе Филатова; Светлов поймал себя на том, что откровенно любуется ею, как шедевром неизвестного гения эпохи Возрождения, и опустил глаза, поскольку на нем, в отличие от посетительницы, не было темных очков. – Видите ли, Дмитрий, – продолжала она, – я отдаю должное той осторожности, с которой вы ответили на мой вопрос. Наверное, иначе просто нельзя, но я сейчас нахожусь в таком положении, что мне поневоле придется быть гораздо более откровенной, чем вы. Поэтому я прошу вас пообещать мне сохранить содержание нашей беседы в полной тайне. Если вы не дадите такого обещания, я просто уйду. Поверьте, я не буду в претензии, я же понимаю, какая у вас работа... – При слове «работа» ее губы едва заметно, но явно пренебрежительно искривились, из чего следовало, что журналистов она не жалует. – Но если вы дадите мне слово молчать, а после его нарушите, я позабочусь о том, чтобы ваша газета перестала существовать, а вы сами до конца жизни отрабатывали судебные издержки в должности дворника или водителя мусоровоза.

Угроза не перестала быть угрозой оттого, что ее произнесли безупречно вежливым и ровным тоном. Похоже было на то, что дамочка все-таки явилась качать права – правда, не после того, как ее имя попало в газету, а заранее, авансом, что было, пожалуй, первым случаем в практике Дмитрия Светлова. При этом оставалось совершенно непонятным, какое все это имеет отношение к Филатову. Дмитрий уже открыл рот, чтобы объявить, что не потерпит угроз и намеков на свою моральную нечистоплотность, как вдруг застыл, будто громом пораженный. Мельком виденная в разделе светской хроники какой-то бульварной газеты фотография всплыла в его памяти, и Дмитрий искренне поразился собственной тупости: как он мог не узнать ее сразу?

– Я вижу, Дмитрий, что невольно обидела вас, – продолжала она, глубоко затянувшись сигаретой. Дым толчками вырывался из ее красивых, со вкусом накрашенных губ. – Поверьте, я пришла не для того, чтобы пугать вас или оскорблять. Мне нужна помощь, и я почему-то вообразила, что вы – точнее, Филатов, от разговора о котором вы так ловко уклонились, – можете мне ее оказать.

Чтобы скрыть замешательство, Дмитрий полез в стол, вынул сигареты и тоже закурил.

– Видите ли, Марина... – сказал он и испугался, сообразив, что невольно передразнил собеседницу.

Та улыбнулась, показав, что заметила и оценила и его испуг, и причину, которой тот был вызван, и немедленно отплатила ему той же монетой:

– Можно просто Марина. Значит, вы меня узнали?

– Я узнал бы вас раньше, если бы не ваши очки.

Марина Медведева с улыбкой сняла очки. Глаза у нее были припухшие и красноватые, как будто она недавно плакала. Эти красные глаза разительно контрастировали с улыбкой, и Светлов поневоле задумался о том, какой силой воли надо обладать, чтобы улыбаться, находясь в таком положении. Впрочем, он понятия не имел, каково на самом деле положение Марины Медведевой и ее роль в этой истории. Судя по тому, что она сама, лично, явилась в редакцию, разрушив собственную легенду, положение это было отчаянным. Красивая женщина с заплаканными глазами автоматически вызывает у окружающих сочувствие и желание помочь; Дмитрию пришлось напомнить себе, что перед ним скорее всего сидит хитрый и опасный враг, чтобы это желание если не пропало совсем, то хотя бы уменьшилось до приемлемых размеров.

– Значит, Филатов явился к моему мужу не по заданию редакции? – спросила она. – Странно... В таком случае я пребываю в растерянности. Я думала, он просто охотник за сенсационными репортажами...

– Он охотник за черепами, – мрачно сказал Светлов. – Рыцарь без страха, упрека и царя в голове. В это, наверное, трудно поверить, но он абсолютно бескорыстен и влез в это дело исключительно из желания помочь пьянице соседу, который по глупости ухитрился не вовремя оказаться там, где ему быть не следовало, и до сих пор сидит в следственном изоляторе по обвинению в убийстве Артюхова и Шполянского.

– Боже мой! – воскликнула Марина Медведева, прижав к губам ладонь. Светлов отметил про себя, что она великолепная актриса: ее изумление казалось совершенно искренним. Еще он отметил, что на пальце у нее нет обручального кольца, а в ушах – бриллиантов, о которых упоминал Филатов. – Если бы я только знала! Если бы я только могла предположить... Боже мой, какая я дура! Я бы давным-давно к нему обратилась...

– Увы, – сухо сказал Дмитрий, – теперь действительно поздно. Сегодня утром его арестовали, и, как я понимаю, по тому же обвинению, к которому теперь добавились обвинения в убийстве известного вам Константина Кудиева, по кличке Кастет, и вашего мужа... – Он сдержался, не добавил: «По кличке Косолапый», а вместо этого все так же сухо произнес: – Кстати, примите мои искренние соболезнования.