Андрей Воронин - Инкассатор: До седьмого колена

– Судя по вашему тону, соболезнования не слишком искренние, – спокойно заметила Марина. – Но я пришла сюда не за ними. Видите ли, я очень надеюсь, что в данный момент Филатов на свободе. Во всяком случае, я сделала для этого все, что могла.

– Как? Вы сказали – на свободе? Каким образом?

– Я разбила машину, на которой его везли, – сказала Марина таким тоном, как будто речь шла о разбитом стакане. – Один из них – я имею в виду милиционеров – за мной погнался, но, к счастью, не догнал. Я, конечно, не могу утверждать, что Филатов этим как-то воспользовался, но очень на это рассчитываю. Вернее, надеюсь. Большего я действительно просто не могла сделать.

Спохватившись, Дмитрий закрыл рот и аккуратно сбил с кончика сигареты наросший на нем длинный кривой столбик пепла.

– Э, – сказал он, – гм... Что ж, могу вас заверить, что Филатов почти наверняка воспользовался шансом. Если, конечно, вы его не убили и не покалечили. Но...

Он осекся и махнул рукой. Сказать ему было нечего; строго говоря, в такой вот ситуации следовало попросту проснуться. Окутавшись облаком табачного дыма, господин главный редактор остро и испытующе посмотрел на Марину Медведеву. То, о чем она только что рассказала, не лезло ни в какие ворота. Для правды это было чересчур нелепо и фантастично, а для лжи – слишком глупо. Или Филатов прав, и она настолько далека от реальной жизни, что считает всех вокруг просто тупыми марионетками с набитыми соломой головами? Что ж, это было возможно; быть может, ее намерения шли гораздо дальше уже завершившейся серии убийств, и теперь, действуя в рамках своего дьявольского плана, госпожа Медведева явилась сюда, чтобы дергать его, Дмитрия Светлова, за привязанные к рукам и ногам ниточки. И пока что это у нее недурно получалось: только раз на нее взглянув, Дмитрий немедленно начал вести себя так, как было удобно ей, всячески стараясь услужить, уважить, не ударить в грязь лицом. Осознав это, Светлов разозлился на себя, а потом подумал: вот и хорошо, пускай думает, что я у нее в руках, пускай расслабится, выложит, чего ей от меня надо... Любопытно, что же ей в самом деле нужно? Зачем ей понадобилось освобождать Филатова? Или она врет? Может, никакого столкновения не было, а если и было, то устроила она его с совсем иной целью – например, прикончить Филатова под видом несчастного случая? А теперь, когда этот твердокаменный чертяка каким-то чудом уцелел, она прибежала сюда, ко мне, к его другу и, как она полагала, начальнику, наводить тень на плетень?

Все это здорово смахивало на бред; между тем пауза затягивалась. Покрасневшие глаза Марины Медведевой с интересом смотрели на Дмитрия – она ждала продолжения, а он по-прежнему не знал, что сказать. «Возьми себя в руки, болван! – мысленно прикрикнул он на себя. – Ты же журналист, черт тебя побери! Задавать вопросы – твоя профессия. Вот и задавай их, хватит сидеть как истукан!»

– Хорошо, – сказал он и, потянувшись через весь стол, вдавил в пепельницу окурок. – То есть ничего хорошего нет. Я не понимаю, зачем вы это сделали, не понимаю, зачем пришли сюда, и, если хотите начистоту, не очень-то вам верю. Как бы то ни было, я готов вас внимательно выслушать. Может, тогда хоть что-нибудь прояснится.

Тонкие брови Марины удивленно изогнулись; некоторое время она, хмурясь, смотрела на Светлова, как будто стараясь вникнуть в смысл фразы, произнесенной на языке индейцев майя, а потом морщинка у нее на лбу разгладилась, Марина печально улыбнулась и кивнула.

– Ну да, – сказала она, – понимаю. Вы неглупы, вы долго об этом думали, перебирали варианты, и этот показался вам наиболее приемлемым... Знаете, Кудиев при жизни придерживался того же мнения, что и вы.

Дмитрий почесал мизинцем бровь. Такого он, признаться, не ожидал. Марина шла ва-банк, и это было непонятно.

– Это угроза? – спросил он.

– Угроза? – Марина выглядела искренне удивленной. – Это просто факт. А содержит он в себе угрозу или нет, покажет время. Кудиев, повторяю, думал про меня то же, что думаете вы, и где он теперь?

– В гробу, – сказал Дмитрий. – Вот я и думаю: не потому ли он в гробу, что кое в чем вас подозревал?

– Именно поэтому, – неожиданно согласилась Марина. – Константин меня во многом подозревал, и, пока он косился на меня, к нему подкрались с противоположной стороны и спокойно отправили туда, где он сейчас находится.

Дмитрий устало вздохнул.

– Это все слова, – заметил он. – Вы ведь, кажется, хотели мне что-то рассказать?

– При одном условии, – напомнила Марина.

– При каком еще условии? Ах да! Полная тайна, да? Простите, этого я вам обещать не могу. Во-первых, если вы через меня хотите обратиться к Филатову, я должен буду передать содержание нашей беседы ему. А во-вторых, если мои подозрения в отношении вас все-таки верны, любые обещания теряют свою силу. Я, конечно, журналист, но совесть у меня есть, и в сговор с убийцей я вступать не намерен. Впрочем, я могу пообещать не раздувать вокруг этого дела газетную шумиху. Об этой кровавой бане столько сказано, написано и снято, что публику уже тошнит. Да и журналистов, признаться, тоже. Лично меня наизнанку выворачивает, если хотите знать. Если бы не Филатов, который вечно попадает в какие-то дурацкие истории, я бы вас и слушать не стал. Поэтому прошу меня простить: если хотите рассказывать – рассказывайте, а не хотите – воля ваша, я никому не скажу, что вы сюда приходили.

И, набравшись наглости, Дмитрий демонстративно посмотрел на часы.

Марина грустно улыбнулась.

– Обещания, данные убийце, теряют силу, – задумчиво повторила она. – Странно, мне всегда казалось, что обещания надо выполнять, кому бы они ни были даны... Впрочем, вам виднее, вы, вероятно, во всем этом разбираетесь намного лучше меня. Словом, меня вполне устраивает ваша позиция, да и деваться мне все равно некуда, я совсем запуталась и не знаю, как быть. Я не хочу обращаться в милицию, потому что... Ну, история жизни Андрея Тучкова вам, должно быть, известна, и в этом смысле вы меня поймете.

– И даже поддержу, пожалуй, – задумчиво кивнув головой, согласился Дмитрий.

Марина еще раз улыбнулась ему, закурила еще одну сигарету и стала рассказывать.

День уже начал склоняться к вечеру, когда Юрий устало опустился на скамейку в скверике, засаженном чахлыми молодыми деревцами. Посреди скверика в выложенной цветным кафелем цементной чаше журчал и плескался худосочный фонтан, в ярко раскрашенном киоске у входа продавали хот-доги, пирожки и напитки. Юрий подумал, что худшего места для отдыха он сейчас просто не мог выбрать: журчание воды и доносившиеся со стороны киоска аппетитные запахи буквально сводили его с ума. Усталые ноги гудели, как телеграфные столбы; Юрий попытался припомнить, когда он ел в последний раз, и с трудом вспомнил, что дело было на рассвете, на веранде дачи Светловых, где они с Дмитрием не ели, собственно, а просто пили кофе. Да и кофе допить им не удалось – помешали трикотажные хари в бронежилетах...

Глядя, как закатное солнце плавит оконные стекла в обступивших скверик новехоньких многоэтажных домах, Юрий припомнил подробности своего ареста и внезапного освобождения и опять ровным счетом ничего не понял. Почему его приехала брать целая толпа вооруженных до зубов бойцов ОМОНа, он понять мог: в конце концов, с маньяком, менее чем за две недели совершившим целую серию кровавых, редкостных по своей жестокости убийств, иначе нельзя. Почему подозрение пало на него, Юрий тоже понимал: он действительно все время крутился поблизости от центра событий, и лучшей подставной фигуры, чем он, убийце и впрямь было не найти. Он, убийца, тоже постоянно ходил где-то рядышком со своими жертвами, и ему ничего не стоило подбросить Юрию в багажник и тротил, и адскую машинку, и детонаторы, и сделанные на местах преступлений фотоснимки. До сих пор все было вполне объяснимо и даже логично, но вот дальше начиналась полная чепуха.

Прежде всего, Юрий не понимал, почему Одинцов, привлекший для его задержания ОМОН и целиком, казалось, уверенный в его виновности, сразу же после ареста вдруг сделался так небрежен, едва ли не халатен. Он отвез Юрия не на Петровку, а в какое-то отделение милиции, и его россказни насчет соблюдения законности, задержания за драку в подъезде и аварию на переезде были, по сути дела, пустыми отговорками. Нет, у него явно было что-то на уме, но вот что именно?

Еще более диким выглядел способ, которым Одинцов решил транспортировать Юрия на Петровку. В таких случаях, даже если задержанного везут на «Волге», следом обычно едет «уазик» с ментами, да и в самой «Волге» сидят не трое, а четверо оперативников – двое спереди и еще двое сзади, по обе стороны от задержанного. Да и руки опасным преступникам наши менты предпочитают сковывать не спереди, а сзади – арестованному это, конечно, не совсем удобно, зато им хлопот меньше. А Одинцов, грамотный служака, стреляный воробей, сделал все с точностью до наоборот, как будто хотел, чтобы Юрий сбежал по дороге...