Данил Корецкий - Татуированная кожа

– Так точно, товарищ генерал! – четко ответил подполковник, и Вострецов убедился, что не зря симпатизирует способному оперативнику.

– Где он сейчас?

– В специальном отряде в Узбекистане. Он очень хорошо подготовлен в боевом отношении и потому включен в список участников особых операций.

– Что ж, это поможет ему и в нашей разработке. Когда он вернется, проведите с ним беседу и начинайте подготовку.

– Есть.

Б-ж-ж-ж... Б-ж-ж-ж... Б-ж-ж-ж-з-з-з...

Механическая бритва в руках Потапыча жужжит так же отвратительно, как бормашина в кабинете зубного врача. Даже противней, потому что Волку сверлили зуб только один раз и не дольше трех минут, а нынешняя процедура длится уже пятый день и зубом является все тело.

Б-ж-ж-ж... Б-ж-ж-ж-ж...

Волк стискивает челюсти и смотрит наружу, в колодцеобразный двор режимного корпуса, загадывая – дотянется ли нитка, медленно ползущая от одного зарешеченного окна к другому, до жадно ждущего ее проволочного крючка – удочки. Он уже знает, что нитка называется дорогой, а по ней погонят коня – пакетик со щепоткой анаши, пригоршней чая, таблетками или другими – мелкими и незначительными по меркам вольного мира, но здесь очень ценными и играющими нередко жизненно важную роль вещами. Может быть, по дороге пойдет малява – безграмотная, корявая записка, которая, несмотря на свой неказистый вид, обладает большей силой, чем официальные документы с важными подписями и гербовыми печатями. Содержание малявы в один миг меняет позицию зека на следствии, а следовательно, разваливает добротно сшитое уголовное дело, иногда по ее велению кого-то искалечат, изнасилуют или вообще задавят душной тюремной ночью. Нитка уже срывалась не меньше ста раз, но вновь и вновь отправляется в свой противоречащий не только правилам внутреннего распорядка, но и законам физики путь.

Б-ж-ж-ж...

Со стороны может показаться, что смахивающий на домового седой растрепанный старичок с огромными лапами бреет спину лежащему на массажном столике парню, который напрягается и подергивается, будто от щекотки. Но эта бритва вовсе не бреет – она переделанная: дергающийся шток приводит в движение три связанные между собой иглы с пропитанным тушью ватным фитильком посередине, они прокалывают кожу, впрыскивая в ранку очередную каплю красителя, и строчат дальше по фломастерным линиям шаблона. Точнее, по живому телу, потому «домовой» то и дело смахивает обрывком белой фланели черно-красные капли, а когда тряпица основательно пропитывается смесью крови и туши, моет ее под краном над облупившейся железной раковиной в углу.

Для Волка это минута передышки, хотя заглушенная лекарствами боль никуда не уходит: спина ощущается сплошной раной, распухшей подушечкой для булавок.

– Терпи, Петро, что делать, такую роспись зыки за много лет приобретают... А нам хотя бы два месяца дали, – уныло бубнит Потапыч. – Не дергайся, а то криво выходит... Хотя у тех тоже так...

Потапыч не знает настоящего имени «клиента» и даже лица его не видит – на Волке легкая марлевая маска. Это не от недоверия – старичок-домовичок чекист старой закалки: тридцать пять лет отслужил в ГУЛАГе и, выйдя на пенсию продолжает вкалывать в Лефортовском изоляторе, – просто то, что он делает, является элементом особо секретной операции, и Потапыч относится к ограничениям с полным пониманием. До тех пор, пока Волка не выведут из зоны, старичок будет жить здесь: в бывшей камере, переделанной в кабинет административного блока внутренней тюрьмы КГБ. Эта перспектива его не пугает: «Отдохну от своей старухи, как в санаторию скатаюсь!»

Б-ж-ж-ж-ж... Б-ж-ж-ж-ж...

Волк пытается отвлечься, он думает об извивах жизни, о тайных пружинах тех или иных человеческих поступков. Шаров – боевой офицер, смельчак и настоящий командир, но если бы он не привез Чучканову драгоценный кинжал и ковер, то скорей всего так и прозябал бы в забытой богом дыре Рохи Сафед. А чем умаслил сам Чучканов комбрига Раскатова, внезапно сменившего гнев на милость и пославшего краснорожего толстяка не под трибунал, а в академию? Как ни неприятно это сознавать, но скорей всего Софьей Васильевной. Чистенькая, аккуратная и страстная Софочка в постели генерала выполнила ту же роль, что кинжал, висящий на ковре в квартире ее мужа. Только кинжал и ковер – это наглядные и материальные предметы, их не прячут, наоборот – выставляют напоказ, хотя и не вдаются в тонкости их происхождения. А то, что делала Софочка, – глубоко скрыто и окутано густой завесой тайны...

Вернувшись из Ташкента, Волк созванивался с Софьей, они договорились о встрече, но он напрасно ждал ее полтора часа в условленном месте. И второй раз позвонил, и третий... Она давала согласие, но не приходила. Софья... Вроде баба – она баба и есть, ан нет! Софья и Лаура отличаются так же, как шаурма, которую готовили в Рохи Сафед Ахмед и Махмуд. У одного получалось острое и вкусное блюдо, у другого – пресная лепешка с мясом – лишь бы брюхо набить...

Б-ж-ж-ж! Б-ж-ж-ж! Б-ж-ж-ж-ж!

От невкусной шаурмы Махмуда мысль по ассоциативной связи переключилась на жену. Лаура с раздражением восприняла весть об очередной длительной командировке супруга, хотя известие о ежемесячно переводимой на домашний адрес зарплате несколько улучшило ей настроение. И она, и Александра Сергеевна любили деньги, причем ничуть этого не скрывали. Интересно, любит ли деньги Софья? Во всяком случае, она никак не проявляла этой своей любви...

Б-ж-ж-ж-ж! Б-ж-ж-ж!

А где же Серж? С большими предосторожностями Волк наведался к нему домой, но выяснилось, что там он давно не появлялся. Визит к матери тоже ничего не дал. Поэтому коробочка с алмазами так и осталась в квартире Лауры, за ванной, рядом с крохотным «браунингом».

Б-ж-ж-ж! Б-ж-ж-ж! Б-ж-ж-ж!

– Все, батя, перерыв! – говорит Волк. – Невмоготу уже...

Тут же появляется доктор Сараев в белом халате, утратившем белизну над карманами, и поливает ему горящую спину хлорэтилом из большой ампулы. Тонкая струя быстро испаряющейся жидкости тушит пожар: замороженная кожа немеет.

– Так получше, молодой человек? – довольно спрашивает доктор – второй вольнонаемный, допущенный к операции. Он контролирует общее состояние пациента, наносит на татуировки мелкие шрамы и другими ухищрениями придает им вид старой, многолетней росписи. Через неделю он на три года уезжает в командировку в Монголию врачом посольства. Оттого и вся эта спешка.

– Да получше, – медленно говорит Волк. И он и доктор прекрасно знают, что это временное облегчение. К тому же колоть по замороженной коже нельзя, и Потапыч все равно будет ждать, пока она отойдет и приобретет привычную эластичность.

– Только меня тошнить стало. И температура поднимается к вечеру...

– Хорошо, я тебе дам таблеток...

Все проблемы Волка Сараев снимает на таком уровне. Тошнота началась от отравления тушью, таблетки ничего не дадут, надо сделать перерыв и уменьшить темп работы, но доктор делает вид, что этого не понимает.

Б-ж-ж-ж-ж... Б-ж-ж-ж-ж...

– Ну а теперь, скажи-ка, Петро: ты могешь отличить гараж от телевизора, а духаря от духарика? – в голосе Потапыча появляются хитрые нотки.

– Гараж это тумбочка между кроватями, – сквозь зубы цедит Волк. – А телевизор – ящик для продуктов, на стену вешается. Духарь... Нет, не знаю.

– Запомни: от слова «дуть»! Доносчиков так зовут. А духарик наоборот – смелый, отчаянный, ему все по колено. Может себе яйца к лавке прибить, чтобы на работу не повели, может латунные пуговицы наполировать мелом до блеска и пришить прямо к телу...

– Зачем?

– А затем! На утренней проверке распахнет бушлат и скажет: что-то у тебя, гражданин начальник, пуговицы нечищеные, смотри, как надо! Вот так авторитет и зарабатывают...

– Подожди, Потапыч, это же когда было? Латунных пуговиц уже давно нет! Сейчас они анодированные и без всякой чистки блестят!

– Гм... Ну так что, если и давно! Духовитость-то у них осталась, они ее не на пуговицах, так на другом покажут!

Ближе к вечеру приходят руководитель операции «Подход» Александр Иванович Петрунов и консультант Сергей Иванович Ламов. У Волка перевязана спина, точнее – сплошная, загрязненная тушью воспаленная рана, в которую ее превратили. Таблетки заглушают боль, но исколотая кожа тупо саднит, кружится голова, тошнит... Он обозлен на весь свет, он уже начинает понимать, что влез в нехорошую историю, и готов послать на хер тех, кто втравил его в эту авантюру.

– Что, Володя, тяжко? – озабоченно спрашивает Александр Иванович. – Я сейчас отжарил этих идиотов. И Потапыча, и Сараева. У старика хоть пять классов за плечами, а у этого-то коновала медицинский диплом! И не могли догадаться, что надо попеременно колоть – одну картинку на спину, одну на живот! Мудаки!

Вряд ли это исправит дело. Только болеть будет не с одной стороны, а с двух.