Данил Корецкий - Татуированная кожа

– Не захотел нам помочь, Садык? – укоризненно спросил Тимков. – И себе хуже сделал. Сейчас отвезем тебя в тюрьму, и пойдешь по двум статьям – за укрывательство и покушение на убийство.

Хранитель молчал.

– Что общего между Нигматулиным и этим Садыком? – спросил Волк.

– Родственники, – пояснил участковый. – Чужому человеку богатство не доверишь...

– Родственники?! Почему же Шариф ему не помогает?

– Помогает. Часы подарил, видели? Садык очень гордился.

Следователь, усевшись на землю и подвернув ноги по местному обычаю, составлял опись. Вокруг стояли полукругом Садык и его семья. Стояли молча, и только по мертвым глазам и безнадежным позам можно было определить, что происходит нечто ужасное. Казалось, это понимают даже жмущиеся к взрослым три голых маленьких мальчика.

– Послушайте, – Волк наклонился к Тимкову. – Давайте дадим им что-нибудь! Хоть это и нарушение, черт с ним! Они же с голоду умрут! Как будто они сами взяли, а мы ничего не знаем!

Он говорил это от отчаяния, понимая, что в серьезных делах эмоциями никто не руководствуется и просьба его невыполнима. Но следователь неожиданно вытянул из общей кучи несколько золотых цепочек и, не глядя, протянул ему.

– Спасибо, – прочувствованно сказал Волк. Следователь казался ему сухарем, педантом-крючкотвором, а сейчас он сделал жест, перечеркивающий эти представления. Раздавая подлежащее конфискации имущество, он рисковал карьерой. А может быть, и чем-то большим.

– Возьмите! – радостный Волк протянул драгоценности жене хранителя. – Купите одежды и еды детям...

Женщина не пошевелилась. Волк подумал, что она не понимает по-русски, и попытался вложить цепочки ей в руку, но она спрятала руки за спину. Он подошел к сестре, но история повторилась. Твердо сжатые губы, руки за спиной, невидящий взгляд.

– Возьми! Не хотите продавать, будешь сама носить!

Сестра сделала шаг назад. Потом еще один. Потом повернулась и побежала к хибаре.

– Возьми, Садык! – обратился Волк к хранителю. – Все равно это заберут по суду. Пусть будет хоть какая-то польза твоей семье!

Тот не двинулся с места. Даже дети, которым он попытался отдать золото, спрятали ручонки и попятились. Нищая семья хранителя не принимала благодеяний чужака. Волк в сердцах бросил украшения обратно в общую кучу. Тимков едва заметно улыбнулся, и Волк понял: следователь ничем не рисковал, он знал, что результат будет именно таким!

– Но почему?!

– Если аллаху угодно, чтобы человек был бедным, нельзя нарушать волю аллаха, – сказал участковый. – И потом – это чужое добро. Если возьмешь чужое – тебе разрежут живот и положат туда то, что взял. И твоей жене разрежут живот, и твоим детям. За алчность расплачивается вся семья. Таков закон предков. Таков обычай.

– Но ведь Шарифу никто не разрезал живот! Хотя все это чужое!

Участковый улыбнулся, как взрослый человек улыбается глупому несмышленышу. Он уже открыл рот, чтобы объяснить, но в это время раздался пронзительный крик, и все обернулись.

От убогой хибары быстро двигался к обрыву огненный сгусток, как будто воспламенился поставленный на попа выстрел к объемному огнемету «Шмель». Но сгусток кричал нечеловеческим голосом, от которого мороз продирал по коже. Волк много повидал на своем недолгом веку, но про самосожжения он только слышал. Горящая женская фигура не добежала до обрыва несколько метров. Крики внезапно смолкли, и огненный факел, будто споткнувшись, вытянулся по земле.

– Они же отвечают за все это богатство, – пояснил участковый уже в машине. – Раз не сохранили – головы не сносить!

– Они-то при чем? – недоумевал Волк. – Это же государство все забирает... И потом, Шарифу лет пятнадцать дадут, если не расстреляют... Кто с них спросит?

– Э-э-э, – понизил голос участковый. – Государство таких людей, как Шариф Омарович, не обижает. Время пройдет, с него все обвинения снимут. И ценности назад отдадут. Очень немного времени. Отвечает за все Садык. И такие, как он! – В голосе черноусого чувствовалась глубокая убежденность.

На въезде в Ташкент с огромного плаката еще улыбался Отец нации. Но на центральной площади его портреты уже срывали специально выделенные садыки на машинах-вышках.

Рука Волка болела все сильнее. Завтра предстояли новые аресты и изъятия, но он уже был сыт жандармскими акциями по горло. Ранение давало возможность вернуться в Москву.

– Сокольски постоянно вредит нашей стране, а сейчас, когда признание в мире для нас особенно важно, задумал выпустить книгу о своей работе в Москве! Он общался с диссидентами, националистами и прочей швалью, так что собрал достаточно грязи, чтобы очернить и перестройку, и новое мышление, и все те прогрессивные изменения, которые инициировал товарищ Грибачев! Но главное, его должность в госдепартаменте США позволяет проводить прежнюю политику «холодной войны» и принимать дискриминационные решения в отношении СССР! Благодаря его инициативе под угрозой находится подписание соглашения о режиме наибольшего благоприятствования в торговле! Одним словом – эта ярко выраженная враждебная деятельность должна быть пресечена. Именно такая задача поставлена перед Комитетом!

Генерал Вострецов обвел глазами зал для совещаний, в котором собрались около тридцати человек – руководители различного уровня из Главного управления контрразведки.

– Какие есть соображения?

Обычно желающих высказываться сразу после постановки задачи не находится – слишком рискованно: даже хорошее предложение может быть расценено как скоропалительное и непродуманное.

– Хорошо, даю время до завтра. Все свободны.

Но уже через полчаса на прием к генералу попросился начальник отдела по работе с иностранцами подполковник Петрунов.

– Когда Сокольски работал в посольстве США, он курировал немецкое национальное движение и поддерживал тесные контакты с их лидером Фогелем, – уверенно докладывал подполковник. У него было симпатичное лицо и умные глаза, к тому же он всегда принимал взвешенные и точные решения. Генерал откровенно ему симпатизировал.

– Через Сокольски в Москву направлялись значительные денежные потоки на поддержку идеи немецкой автономии. Но Фогелю он не дал ни копейки! По нашим данным, все деньги уходили на рестораны, женщин, антиквариат. У него большая коллекция, и он любил жить на широкую ногу...

– Вот как! – Вострецов даже привстал на стуле. – Есть конкретные факты, чтобы его прижать?

Петрунов покачал головой.

– Серьезных доказательств нет. Только несколько агентурных сообщений. Он не доставлял нам больших проблем и собирался возвращаться в Штаты, поэтому плотно его не документировали.

Генерал нахмурился:

– Очень плохо! Документировать надо всегда! Через много лет может появиться интерес к самому заурядному объекту! Но если фактов нет, в чем же состоит ваше предложение?

– Фогель отбывает пятнадцатилетний срок в Потьме. Надо подвести к нему нашего человека и выяснить конкретные факты. Кто еще поддерживал отношения с Сокольски, кто может подтвердить, что тот никогда не передавал никому никаких денег, кто знает, как он транжирил средства... А потом взяться за этих людей и получить от них официальные показания. После чего послать копии нашему другу, и он заткнется навсегда!

– Зачем так сложно? Проще допросить самого Фогеля.

– Бесполезно. Это фанатик. Он не сказал ни слова ни на следствии, ни в суде.

– Гм... Кого же вы подведете к такому фанатику?

– Есть подходящий человек. Он тоже немец и работает у нас, в НН.

– А-а-а... Знаю, знаю... Тот, что с охранной грамотой от Грибачева! Мне и Лисанов про него докладывал, и Троепольский... Постоянно попадает в какие-то передряги, у всех руководителей он как бельмо в глазу...

Вострецов ненадолго задумался, глядя в окно. Пальцы выбивали по столу какой-то тревожный марш.

– Да, как бельмо! Так что держаться за него никто не будет, отдадут с радостью. Но с какой легендой он пойдет? Диссиденты знают всех своих. Откуда вынырнет никому не известный фигурант?

– По легенде, он будет блатным. В подтверждение придется покрыть его татуировками, научить жаргону. Те, кто сидит в Потьме, не искушены в уголовщине. Должны клюнуть!

– Гм... Татуировками, говоришь... А он согласится?

Петрунов кивнул.

– Если с ним правильно поговорить – согласится. Правда, потом... С особыми приметами у нас он ведь служить не сможет...

Александр Иванович опустил голову. Ему было стыдно.

Генерал озабоченно вздохнул.

– Да, это будет расходный материал. Но когда готовится важная оперативная комбинация, о личной судьбе агента думать нельзя. В конце концов наградим его, дадим квартиру... Только сейчас говорить ему это все не надо. Вы меня понимаете?

– Так точно, товарищ генерал! – четко ответил подполковник, и Вострецов убедился, что не зря симпатизирует способному оперативнику.