Андрей Воронин - Инкассатор: Золотая лихорадка

– Да. Ваши информаторы вполне могли вам дать материалы.

– Все, помню. Убийство охранника. Это – вы?

– Охранника – не я. Зато Фомина – я.

– Фому? Ну, братец, это уже интересно! Подожди, я таблетку съем, тогда рассказывай.

Зимин вытащил из кармана какой-то заграничного вида флакон, вытряс из него пилюлю, запил чем-то из плоской фляжки. Отдышался, потом сказал:

– Не пойти ли нам присесть? Тут неподалеку лавочки...

Они говорили тихо – в распоряжении их «доброжелателей» вполне могли быть спецмикрофоны, которые ловили звук на большом расстоянии. Но, видно, Кайзер на этот раз решил положиться на верность Филатова дружбе, из-за которой тот сам полез в пасть. Вокруг все было спокойно, лишь изредка по близлежащим улицам проносились машины...

Филатов рассказал обо всем, не утаив ничего. Особенно подробно он рассказал о «золотой цепи», которую ему пока не удалось окончательно разорвать.

– ... И давайте думать, как инсценировать вашу смерть, – закончил Филатов.

Зимин, раза три перебивавший его уточняющими вопросами, неожиданно рассмеялся. Правда, смех его звучал невесело.

– Я понял, Юрий, ты человек неординарный. Какой все-таки дурень Логвиненко! Неужели врали про его парапсихологические способности?.. Нет, друг мой, ничего инсценировать мы не будем. Ровно в назначенное время ты меня застрелишь.

– Ну уж нет, Валентин Аркадьевич...

– Да, милый друг, да. Иначе будут три трупа, а не один. Твой, Жестовского и мой. Не перебивай! – повысил он голос в ответ на протестующий жест Филатова. – Все равно через три-четыре месяца я буду мертв. У меня рак, Юрий. В последней стадии. Очень скоро без морфия я не смогу прожить и суток. Как говорится, диагноз окончательный и обжалованию не подлежит.

Юрий опустил голову. Услышанное поразило его. Зимин продолжил:

– Ну, да не стоит об этом. Есть один человек, который сможет тебе помочь. Один из немногих честных генералов ФСБ.

– Ваш информатор?

– Да. Это у его сотрудницы я был, когда ты мне звонил вечером. Там линия защищена от прослушивания... Этот генерал выходил на нескольких журналистов, предлагая им информацию. Многие побоялись. Я – нет, мне, как ты понял, терять нечего, а с этой мерзостью хотелось побороться. Он много лет давал мне документы, которые помогали убедить

редакторов. Кое-кому я помог – их освободили; правда, далеко не все, про кого я писал, получили то, что им причитается. Это на Западе любая моя публикация вызвала бы такой скандал, что не удержались бы и министры. У нас, сколько ни пиши, они процветают. Но это до поры до времени. Пять, десять лет пройдет – и общественного мнения станут бояться как огня.

– Если его не утопят в крови... Холодов, Листьев, Политковская... Теперь вы...

– Не утопят, Юра. Слишком большая эта страна, слишком многострадальная, чтобы смерть одного-двух испугала всех. Даже самая страшная смерть. Не я первый, Юра, да и не я последний... А знаешь, наверное, легче помирать вот так, мгновенно, чем мучиться месяцами, зная, что все равно обречен... – Зимин на мгновение прикрыл глаза рукой. – Я много знаю, Юра. Достаточно для того, чтобы в нормальной стране вызвать падение этого правительства, а то и отставку президента. В нормальной стране. Но не в этой. И если ты передашь компромат на Кайзера, даже самый впечатляющий, об этом узнают считанные единицы.

– И что же – его оставят в органах?

– Нет, вряд ли. Принцип этой власти, как, в общем, и любой другой: не можешь работать не засвечиваясь – уходи. Тут есть несколько вариантов. Он может попасть под горячую руку президента, если тот об этом узнает. Может уйти сам, но будет бороться до последнего – таким людям нужна или власть, или ничего. Несколько человек более низкого ранга, чем он, застрелились, а через день в газетах вышли некрологи типа «сгорел на работе».

Юрий вытащил сигарету, протянул пачку Зимину. Тот щелкнул зажигалкой. Затянулся глубоко, посмотрел на небо, помолчал... Потом сказал:

– Я не могу тебе не верить. Запоминай телефон, – он назвал семь цифр. – Скажешь: «Могу я услышать Станислава Иннокентьевича?» Ответ: «Он у Касатонова. Звоните позже». Скажешь: «Его племянница Аглая в тяжелом состоянии». Тебе скажут, куда и когда позвонить, чтобы переговорить непосредственно с ним. Фамилия генерала тебе ни о чем не скажет. Я ему позвоню, расскажу про тебя в двух словах. Не о том, что ты меня собираешься избавить от страданий, не беспокойся. А ты тем временем постарайся добыть на Логвиненко что-то такое, что можно подтвердить документально.

– Полное описание моей подготовки, терактов пойдет?

– Ты говорил, что есть какой-то бухгалтер, который в прошлом году готовил на него компромат.

– Был такой, но не знаю, как на него выйти.

– Ну да, это ты вряд ли узнаешь... Хорошо, Юрий, просто напиши все, что знаешь. Спрячь хорошенько. И... Не зажмуривайся, когда будешь целиться в меня. Точно целься, – журналист усмехнулся...

Улицы осенней утренней Москвы только что до блеска вымыл проливной дождь, этакая «повивальная бабка утра», как сказал один знакомый Филатова. Юрий шел по Тверской, не в силах поверить в только что услышанное. «Зимин, Зимин... Какой человек...» И Юрий, сам того не желая, прибавил к этим двум словам третье: «Был».

Через несколько дней его палец нажмет на спусковой крючок, и одним Настоящим Человеком на земле станет меньше. Филатов испытывал давящую тяжесть совести, смешанную с облегчением: Зимин благословил его на собственное убийство...

Два дня Юрий провел в каком-то ступоре. И только вечером второго открыл общую тетрадь и за ночь написал «все, что он думает по этому поводу». Утром все написанное сжег по листику, поняв, что этим Кайзера не возьмешь. Выцепить бы того бухгалтера... Концов дела не найти, разве что взять за жабры одного из ближайших подручных Логвиненко. Но с этой мыслью приходилось расстаться, да и бухгалтера того, поди, уж на свете не было...

Телефонный звонок оторвал Филатова от размышлений.

– Это «Вторчермет»? – услышал он кодовое «приветствие».

– Викулов слушает, – ответил Юрий, как было условлено.

– Ты готов? – послышался голос «Самого».

Филатова передернуло.

– Готов.

– За тобой заедут.

Через час белые «Жигули» отвезли Юрия на дачу Логвиненко. Тот встретил его на первом этаже:

– Докладывай.

– Нужна снайперская винтовка. Устранять буду с крыши дома напротив его подъезда. Дом девятиэтажный, крыша не просматривается. Он появляется там около восьми вечера, почти всегда один. Запасной вариант, на случай наступления темноты, – в подъезде, нужен пистолет или пистолет-пулемет. Оружие предстоит оставить на месте. Исполнение – сегодня. Когда я увижу Жестовского?

– Через три-четыре дня после акции. Ждать будешь на той же квартире. Перстень?

– После отправки Жестовского.

– Хорошо. Играем по-честному. Иди выбирай оружие! Сюда привезли с базы твое, пристрелянное. Остальные вопросы – к помощнику.

Снайперская винтовка Драгунова была модернизирована так, что составлялась из трех частей и умещалась в дипломате. Оптический прицел с четырехкратным увеличением делал промах почти невозможным. Финский «Яти-Матик» дополнил арсенал киллера. Весил пистолет-пулемет всего около двух килограммов и при длине чуть больше тридцати пяти сантиметров прекрасно помещался в специальном внутреннем кармане кожаной куртки. В другой карман Юрий засунул три магазина, каждый на сорок патронов.

– Возьмешь машину, «жигуль», чтобы особо не светиться. Двигатель, конечно, форсированный. Поставишь его в двух кварталах от места. Если будет кипиш – гони туда, на машине быстрее оторвешься. Мой человек будет на контроле, услышит команду «Задержать машину с такими-то номерами» – нейтрализует. Оставишь машину у Киевского вокзала, потом езжай к себе и жди. Вопросы?

– Послушайте, Матвей Кузьмич, Кайзер ведь ничего этим не добьется...

– Это не твое дело, понятно? Все, выполняй. Документы, права и техпаспорт в бардачке.

Юрий без труда открыл чердачную дверь девятиэтажки. Вытащив пробой, он приладил его так, что снаружи дверь казалась запертой. С крыши подъезд, в котором жил Зимин, был как на ладони. Собрав винтовку, стал ждать человека, смертью которого он покупал жизнь друга.

И дождался. В 19–20 Зимин показался во дворе. Оптический прицел позволял рассмотреть его лицо, спокойное, умиротворенное. Вот он подошел к лавочке у подъезда, приостановился, зачем-то обернулся... Поднял голову... «Не зажмуривайся, когда будешь целиться...» Палец медленно нажал на спусковой крючок снайперской винтовки.

Зимин умер мгновенно. Пуля попала прямо в сердце. Цепочка людей Туманного табора стала короче на одно звено...

Его никто не преследовал. Винтовку он бросил там же, на крыше, и, выходя из подъезда девятиэтажного дома, увидел только какую-то бабку, наклонившуюся над телом журналиста. Все было кончено.