Эльмира Нетесова - Дикая стая

— .Меня не поймут!

— А при чем они? Главное — ты! Живи, как тебе лучше. Кто, кроме тебя, такое решит? Или в себе не уверена?

— Понимаешь, были совсем иные планы.

— Как бы мы не расхваливали холостячество, себя никогда не обманем, потому что, став семейными, будем нужны друг другу, а значит, перестанем мерзнуть и страдать от одиночества. Мы уже взрослые люди, значит, и жить надо уверенней, спокойнее.

Анатолий все же сумел убедить Ольгу, и она перестала сомневаться, ответила согласием.

— Поезжай, забери свои документы и подавай заявление на увольнение. Я не пущу тебя работать в рыбинспекцию, где каждый день непредсказуем. Я не хочу больше терять.

— А где же стану работать?

— О том сам позабочусь. Если буду устраивать, то только в городе. Семейным женщинам нельзя ездить в командировки. На это есть холостые! — смеялся Анатолий, провожая Ольгу в аэропорт.

Уже в автобусе подарил ей сотовый телефон, сказав тихо:

— Теперь ты у меня всегда на связи. Только не потеряй. Когда заберешь документы, позвони мне и сообщи о вылете. Я обязательно встречу в аэропорту, но на всякий непредвиденный случай возьми адрес и ключ от квартиры.

— Ни адрес, ни ключ не возьму! — отдернула руку.

— Почему?

— Примета плохая. И телефон верну как только увидимся.

Они расстались в аэропорту Елизово. Анатолий поехал в Питер, домой, уверенный, что самое большее через неделю он снова станет семейным человеком. А к такой перемене нужно подготовиться заранее, чтоб Ольга не пожалела о своем решении стать его женой.

Женщина тем временем уже летела в Усть-Большерецк. Она смотрела в иллюминатор, думала об Анатолии, о Гоше и Анне.

«Вот удивятся, но и порадуются за меня. Козлик всегда говорил, что мне надо уходить из инспекции, что эта работа не для баб. Теперь поймет, что послушалась его, и будет гордиться моим решением как медалью. Хотя и сам уезжает. Оба мы с ним гонимые из стаи. Вот порадуются поселковые, когда узнают о наших отъездах. На ушах стойку сделают. Шутка ли дело, всех выжили и выдавили. Теперь спокойно будут разбойничать на реках, никто не помешает. Новых туда не скоро найдут. Да и кто добровольно согласится поехать в ту дыру, если есть свободное место в Оссоре? Там много лучше!»

Ольга ловит себя на том, что в последние дни вообще не вспоминала о Назарове. «Уже успела разлюбить? — спросила саму себя и покраснела. — А любовь ли это была? Может, глупое обожание человека? Но как быстро оно улетучилось и забылось! Словно и не было его, и вспомнить нечего. Прозябала как снеговик в сугробе. Ждала, когда заметит, увидит, скажет хоть одно доброе слово. Да, напрасно ждала».

Ольга много раз ловила себя на мысли, что работала в инспекции лишь из-за Назарова. Давно могла бы уйти, но сердце не пускало. Вот только Александр Иванович ничего не понял и обидел домыслами. «Старый козел! — впервые про себя обругала человека. — Посмотрю, как закрутишься, узнав, что замуж выхожу. Вряд ли! Этому все равно. Что будет со мной. Может, даже поздравит и отпустит без мороки, ведь я на всю область, единственная баба, инспекторшей работала. Других малахольных не нашлось, но и моя карьера на Оссоре закончилась. Из инспекторов в жены переквалифицируюсь. Интересно, что труднее? А главное, как это у меня получится?».

Оля и не знала, в какой несчастливый день вернулась она в Усть-Большерецк.

Еще ранним утром позвонил в райотдел Рогачеву директор совхоза, вернувшийся из Октябрьского, и, заикаясь, сказал, что под мостом в реке увидел труп человека. Стас тут же поднял на ноги криминалиста, следователя и оперативников. Через час не только милиция, но и весь поселок знал, что из реки вытащили Димку Шинкарева. Конечно, он не сам утонул, кто-то круто помог парню.

— Но кто? — поползли слухи по домам, улицам. Никто не хотел предполагать, что Димку убили свои, поселковые. Его здесь знали много лет, с самого детства. Какой бы ни был, убить его ни у кого рука не поднялась бы, а вот чужие могли.

Чужими считали всех, приехавших в Усть-Большерецк недавно. Но главным виновником все поселковые, не сговариваясь, назвали Корнеева. Многие видели, как поселенец бил пацана за разбитые окна в своем и Ольгином доме, слышали, как ругал и грозил ему свернуть шею. Он даже гонялся за Димкой с багром, а тот убегал, хохоча, но, видно, споткнулся, упал, и поймал его поселенец. Не пожалел. «Откуда возьмется жалость у мужика, прошедшего зону? Да и кто ему Димка? Достал, вот и получил», — говорили поселковые.

До Гошки с Анной эти слухи дошли скоро. Их соседская старуха принесла, добавив:

— Еще про ту бабу говорят, какая у вас ошивалась и с Гошкой по рекам каталась. Что эта стерва тоже не сидела сложа руки и помогала с Димкой расправиться. Ить и она бегала за им с дрыном, аж по мосту его гоняла как зайца. А тем дрыном, ежли по башке, так убить, что плюнуть, можно без труда.

Георгий, услышав сказанное, помрачнел, задумался. Он как никто другой понимал, что к таким же вот выводам о смерти Димки может прийти милиция и прокуратура.

«Если б у них головенка имелась, а то ведь «парашу» на плечах таскают. А в ней что доброго сыщут? Надо мне послать их к Егору. Пусть он им повторит, что мне говорил. Может, тряхнут кодлу? Расколят. Не может быть, чтоб они не знали ничего. Да и тех двух «метелок» потрясти. Если я смолчу, возьмут самого за жопу, как последнего фраера, и докажи потом, что не мочил потроха! Если по поселку поползли слухи, жди, что скоро мусора с наручниками объявятся. Им лишь бы дело закрыть, чтоб «висячки» не было», — собирается Гоша в милицию и только взялся за ручку двери, та распахнулась настежь.

В дом вихрем влетела Ольга, чуть не сшибла поселенца с ног:

— Привет, козлик! А вот и я возникла! — чмокнула в щеку звонко. — Чего хмурый? Иль опять кто-то за яйцы поймал на речке?

— Ага, угадала! Димка Шинкарев всплыл.

— Слава Богу, сыскался!

— Мертвый! Всплыл то из-под твоего моста. Поселковые на нас с тобой указывают, мол, свои не трогали, а вот чужие били, гоняли, грозили голову свернуть, вот и утопили пацана! — чернело лицо Гоши.

— Когда его нашли?

— Сегодня, рано утром, так поселковые тарахтят. Хочу к Стасу сходить, у меня есть что ему сказать! — хмурился поселенец.

— У меня тоже есть что тебе сказать!

— Валяй! Уж заодно сри на душу!

— Я замуж выхожу, слышь, Гошка!

— Да что ты! Олька, лярва, как это здорово! Он хоть путний мужик? — перестал кружить бабу, опустил на пол, позвал из сарая Анну, — пыли домой скорей! Ольга приехала. Я чуть позже сам в сарае уберу!

— Замуж! Девочка ты наша! Скоро тож семейной сделаешься? Кто он?

— В Питере жить будешь?

— Он мне ключи отдавал от квартиры и сотовый телефон подарил. Сегодня позвоню ему вечером, скажу, что добралась хорошо. Завтра поеду в Октябрьский, повезу заявление об увольнении.

— Назаров с ума сойдет!

— Теперь уж поздно. Обидел он меня. Все, что было к нему, отгорело.

— И правильно! Зачем тебе плесень?

— Вот круто завязалось! Все в Питер сорвемся из этой глуши! — радовалась Анна.

— Погодите, девки! Мне вон прищемили хвост. Теперь пока разберутся со жмуром, могут и нас приморить.

— А мы при чем? — удивилась Ольга.

— Это нам ведомо, но не легавым!

— Не ходи ты к ним! Пусть сами ищут, не оправдывайся, коль не виноват! — удержала Гошку Анна. Тот послушался.

Через час в дверь постучали оперативники и велели поселенцу срочно прийти в милицию к следователю. Поселенец не заставил себя ждать. Он мигом оделся и через пяток минут вошел к следователю.

— Что ж ты отмочил, барбос? Убил мальчишку и спокойно живешь, вроде на тебе вины нет? Думал, надежно упрятал? А он всплыл!

— Никого я не убивал! Зачем мне этот засранец?

— Ну, так ты грозил ему!

— И что с того? Мне весь поселок грозил, и я брехался. Было, тыздились, махались круто, а все же живые! С чего на меня наезд? За свои подлянки получал он по соплям пару раз, но большего не заслужил. Да и не стал бы с «зеленью» разборку устраивать. У меня воля уже в руках вот-вот будет! А вот с лесником Егором вам стоило бы встретиться и поговорить о Димке. Может, сыщете, кто грохнул пацана, покуда виноватые не смылись из поселка.