Джеральд Сеймур - Бомба из прошлого

Виктор помахал им. Не картинно, без выпендрежа. Просто поднял руку и помахал.

Человек исчез.

Эдриана трясло. Ничего подобного с ним никогда еще не случалось, и справиться с этим он не мог.

Люди наверху постоянно твердили им одно и то же: «Если операция достигла той точки, за которой вас расшифруют, уходите».

Они с Деннисом прошли эту точку и даже не заметили. Их расшифровали.

Другая профессиональная заповедь гласила: «Есть так называемые пожарные зарубки, от одного до десяти. Десятка означает, что ты обнаружен. Сгорел».

Их раскрыли. Стрелка уперлась в «десятку», и они облажались.

Человек, стоявший на освещенной луной полянке, был, похоже, Виктором. Бывшим кагэбэшником. Помахав им, он выразил свое презрение.

Говоря о «стерильных зонах», «контроле», «уводе», профессионалы высшей марки — а Эдриан и Деннис относили себя к таковым, — всегда демонстрировали полную уверенность. Но каждая лекция, каждый инструктаж неизменно заканчивались таким напоминанием: «Самый страшный момент для каждого агента-наблюдателя — и страшнее нет ничего — это когда „объект“ смотрит вам в глаза и делает ручкой».

Они оба считали себя серьезными людьми и не привыкли к поражениям. Эдриан обхватил себя руками, но дрожь не унималась.

— Ты видел?

— Видел, — шепнул ему на ухо Деннис. — Мы раскрыты.

— Что будем делать?

— Продолжать нет смысла. Я просто разбит. Со мной такого не случалось. Двадцать лет службы и вот… Будь на моем месте какой-нибудь мальчишка, я бы его наизнанку вывернул.

— Понимаю. Со мной это тоже впервые. Чувствую себя полным идиотом. Это катастрофа. Или у тебя есть определение получше?

— Он сейчас может быть где угодно. И они теперь настороже. Что делать? Придется доложить шефу. Признаться. Он принимает решения. Скажем все как есть. Где они, мы не знаем.

— То есть мы их потеряли? И груз тоже?

— У тебя есть идеи лучше?

Луна ушла, и место, откуда несколько минут назад им сделали ручкой, уже накрыла плотная завеса тьмы. Остался ли он где-то неподалеку или ушел на сотню ярдов в сторону, они не знали. Скорее всего, русский был при оружии. Наверняка вооружены были и другие, Михаил и Ройвен Вайсберг. Возможно, судя по тому, что говорил об агенте Шринкс, и Кэррик тоже. Они прислушались. Где-то близко шумела река, стонал ветер. Оставив на берегу Стрелка, два неудачника повернули назад — пусть решение принимает Лоусон.

Профессионализм требовал доложить о провале лично, ничего не скрывая. Шеф должен знать, что обнаружить главную цель не удалось, а значит, катастрофа неизбежна.

Он был еще ребенком. Ему шел седьмой год.

Тадеуш Комиски пришел в лес через два дня после стрельбы в лагере, взрывов и воя сирен.

Он помнил все так, словно это случилось час назад.

Парень у поваленного дерева. Над ним женщина. И белая кожа.

Христопродавцы. На земле, среди деревьев. На обоих — грязные лохмотья.

Они смотрели на него, и с их губ слетали плохие слова.

Он убежал — рассказать отцу. Отец говорил о награде — двух килограммах сахара тому, кто укажет, где прячутся беглые. Он пришел с топором.

Вот тогда и случилось проклятие.

Теперь они тоже смотрели на него. Теперь он был мужчиной, стариком, а тогда — ребенком. Он помнил, как отец замахнулся топором, как дралась женщина… Помнил, как мучительно умирал от рака отец, как долго печалилась мать, прежде чем уйти вслед за ним, помнил рождение своего мертвого ребенка и тихое угасание жены. Помнил свое одиночество и страшные сны. Жизнь под проклятием…

А еще он помнил мужчину, приходившего в лес и искавшего его, Тадеуша. Он следил за ним и за другими, когда они спустились к реке.

Мужчина прикрылся. Женщина заерзала. Они закричали на него.

Тадеуш вспомнил священника. Священник принес мясной пирог и просил добыть дров для деревенской церкви. Тадеуш помнил его слова: «Скажи, ты сделал что-то плохое? Почему ты прячешься от мира?.. Я знаю, что исповедь очищает, и вижу, что на тебе лежит какая-то вина… Если только тебе представится возможность — а такое случается очень редко — исправить причиненное зло, воспользуйся ею». Каждое слово отпечаталось у него в голове, ясно и прочно.

По лесу ходили солдаты, предлагая награду — два килограмма сахара — за помощь в поимке беглых евреев. И вот теперь люди снова бродили по лесу и спускались к берегу Буга. Он выдал тех двоих, парня и девушку. И теперь пришел, чтобы исправить причиненное зло.

Они подались прочь от него.

Он подошел ближе. Они встали и как будто приготовились драться, даже сжали кулаки. Он протянул руки, показывая, что у него нет оружия.

— В лесу чужие. Я могу отвести вас к ним. Я исправлю зло. Вы сможете отомстить им.

— Кто он такой? — прошипела Кэти. — Извращенец?

Тадеуш не понял, что она сказала.

— Я покажу, где они, и сниму проклятие.

Он протянул руку.

— Что тебе надо? — завопила девушка. — Ты подсматривал за нами?

Он взял парня за руку.

— Проклятие — мое бремя. Помогите мне. Здесь охотники. Я отведу вас к ним, и вы убьете их. Прошу, пойдемте со мной.

Он потянул парня за рукав.

— Сумасшедший, не иначе. Избавься от него, и идем отсюда.

Парень заговорил по-немецки.

— Где они?

— Возле реки.

— Можешь показать?

— Покажу. Я должен освободиться от проклятия.

Парень не сопротивлялся и даже последовал за ним.

— Ты же не пойдешь с ним, — сказала Кэти.

— Он знает, где они. Я пойду.

Тадеуш Комиски почувствовал, как многолетний груз соскользнул с плеч. Он повел их, зная, что сделает, когда проклятие уйдет, и впервые чувствуя себя счастливым. Они углублялись в лес, уходили от места, где стояли бараки и вышки, где были ямы для сжигания и камеры, куда поступали отработанные газы от танковых двигателей, где гоготали, заглушая крики умирающих, гуси. Он проскальзывал между деревьями легко и свободно, как и тогда, когда был ребенком.

Он поговорил с Михаилом. Потом, уже с Михаилом, они нашли Гольдмана.

Поговорили. Где ближайший международный аэропорт? Могут ли блокировать дороги? Какие у них есть паспорта? Какими машинами можно воспользоваться? Нужно ли сказать Ройвену, что они собираются уйти?

Гольдман заколебался. Михаил схватил его за плечи.

— У нас тут не собрание, и никаких комитетов учреждать не будем. Никаких дебатов и дискуссий. Мы уходим. Ты видел, какой он бывает, когда злится? Хочешь рассказать? Я с ним говорить не буду. Виктор ясно выразился. На берегу какие-то люди. Кто может ходить ночью у границы? Крестьяне? Лесники? Туристы? Или, может, парни из какой-то спецслужбы? Я за последний вариант. А еще я думаю, что у нас мало времени.

Виктор ткнул Гольдмана в плечо так, что тот наверняка бы упал, если бы его не поддержал Михаил. Ни один, ни другой не намеревались докладывать о своих планах Ройвену Вайсбергу. Крик замер в горле Гольдмана, а в следующее мгновение двое русских уже подхватили его под руки, как пленника, и потащили в сторону от реки. Они взяли его, потому что он был банкиром. Он занимался инвестициями, знал, в каких банках хранятся документы на право собственности, держал в голове номера счетов. Иосиф Гольдман контролировал миллионы долларов, стерлингов и евро, спрятанных под кодовыми числами и за номинальными владельцами. Без него они были бы нищими, а нищие не могут купить себе «крышу».

Они тащили Гольдмана через лес. Думал ли Виктор, что делает что-то нехорошее? Чувствовал ли, что предает хозяина? Нет. Он вообще не признавал таких чувств. Сейчас им руководила злость на Ройвена Вайсберга, взявшего с собой чужака, доверившегося чужаку, обращавшемуся с чужаком, как с любимой игрушкой. С каким удовольствием он свернул бы этой игрушке шею, заставил ее визжать от боли. Выместить эту злость на Иосифе Гольдмане он не мог, потому что чертов еврей знал коды, номера и банки.

— Мы в пролете, мистер Лоусон, — сказал Багси. — Я бы предпочел промолчать, но скажу. Мы в пролете из-за вас, мистер Лоусон. Нас ждут большие неприятности, но я не готов отвечать за чужие проколы. Никто из нас не готов. И не должен. Решения принимали вы, мистер Лоусон, и вам нести за них ответственность. Вы приняли неверные решения.

Эдриан и Деннис уже доложили о случившемся в лесу и теперь молча стояли в сторонке. Ни разу за всю свою карьеру Кристофер Лоусон не сталкивался с открытым неповиновением, почти бунтом.

— Если бы вы проявили в отношении агента хоть каплю сочувствия, мистер Лоусон, — подхватил Шринкс, — фиаско бы не случилось. Вы подорвали его веру в нас. Вы толкнули его в их объятия. Вы потеряли его. Результат ясен. Теперь мы можем только догадываться, куда доставят это ужасное оружие. Под вашим руководством мы пришли к полному провалу. По возвращении нас ждет служебное расследование, мистер Лоусон. И, пожалуйста, не рассчитывайте, что вам удастся запугать меня. На этот раз ваша обычная тактика не пройдет. Я дам показания против вас.