Джон Карр - Под покровом ночи

— А где сейчас мадам?

— Думаю, в дамской гостиной, при ней служанка.

— Полагаю, — криво улыбнулся Банколен, — вы не повезете ее домой к месье де Салиньи?

Вотрель воспринял вопрос очень серьезно. Он вставил монокль в глаз и с жаром ответил:

— Нет, разумеется, нет! Я отвезу ее в гостиницу, где она останавливалась до этого, на авеню дю Буа. Если понадобится мой адрес, — он извлек портмоне, — вот моя визитная карточка. Буду рад подарить вам ее дубликат, — вежливо сказал он, — в любое время, в будущем, когда у вас снова появится желание нанести оскорбление, как вы сделали это сегодня.

Одернув костюм, он встал и выпрямился во весь свой громадный рост, надменно вздернув верхнюю губу, отчего опять стали видны его редкие зубы. Монокль в глазу торжествующе отблескивал, и весь его вид словно говорил: „Попробуйте ответить на такое!“ Это было равносильно тому, как если бы он спокойно швырнул перчатку в лицо Банколену. Я увидел, как опасно сверкнули глаза детектива. Задумчиво держа в пальцах визитную карточку, шеф полиции наморщил лоб и внимательно посмотрел на Вотреля.

— Возможно, месье будет разочарован, — с преувеличенной вежливостью ответил он. — Может быть, опыт месье не позволяет ему знать о том, что правила дуэли, к сожалению, предусматривают право противника также вооружиться шпагой? — Его спокойный, невозмутимый взгляд встретился с остекленевшим взглядом Вотреля.

Так они стояли друг против друга, разделенные столом, несколько напряженных мгновений, как будто между ними происходила молчаливая и невидимая для постороннего наблюдателя схватка. Графенштайн выронил трубку. Та не замедлила разбиться о камин. Доктор повернул голову на стук, и я увидел, как он растерянно переводит взгляд с одного на другого. Эдуар Вотрель больше ничем мне не запомнился, хотя, бог видит, у меня есть причины помнить его — хотя бы тот самый момент, когда он стоял в своем превосходно сшитом костюме, из нагрудного кармана которого аккуратно высовывался уголок белоснежного платка, а от него самого исходил аромат сиреневого лосьона. И все же, думаю, реакцией на явный намек Банколена на его причастность к убийству были подергивание его губ и подрагивание монокля. Причина тому постепенное, тяжелое осознание, что в который раз кто-то разгадал в нем труса.

Разумеется, Вотрель великолепно справился с этим ударом. Буквально через мгновение он вновь стал бесстрастным, довольным и наглым. Но от всей его внешности, от лоснящихся волос до сверкающих туфель, веяло безнадежностью человека, который не раз терпел поражение.

Вотрель нашел в себе силы рассмеяться и насмешливо произнести:

— Следовательно, вы считаете меня убийцей?

— Нет, — пожал плечами Банколен, — в настоящее время не считаю. Предположительно каждый может оказаться убийцей, но нельзя ожидать, чтобы каждый был прорицателем или колдуном… Я только задаю вопросы. — В подтверждение этого он неожиданно спросил: — Скажите, месье Вотрель, месье де Салиньи говорил по-английски?

— Рауль?! Очень любопытный вопрос. Рауль был истинным спортсменом, но и только. Он был фехтовальщиком, великолепным теннисистом — у него была подача, которую Лакост и то отражал с трудом, — и самым лучшим наездником в скачках с препятствиями. Правда, — веско добавил Вотрель, — он получил серьезную травму, упав с лошади, отчего у него очень пострадали рука и позвоночник. Ему даже пришлось обратиться к иностранному специалисту. Помните, это чуть не помешало свадьбе. Да, безусловно, он был выдающимся спортсменом. Но он редко открывал книгу. Что за чушь! Рауль говорит по-английски! Единственные английские слова, которые он знал, — это гейм и сет.

Слуга принес пальто Вотреля — длинное и темное, с большим собольим воротником и с серебряной петелькой-вешалкой. Оно словно громко заявляло о его богатстве. Вотрель надел черную шляпу, и из-под ее широких мягких полей блеснул его монокль. Затем извлек длинный мундштук слоновой кости, вставил сигарету. Стоя в дверях, высокий, артистичный, с торчащим изо рта длинным мундштуком, он улыбнулся:

— Вы не забудете мою карточку, месье Банколен?

— Раз уж вы меня вынуждаете, — передернул тот плечами, — должен сказать, что с большим удовольствием я посмотрел бы на вашу идентификационную карточку, месье.

Вотрель вынул мундштук.

— Это означает, что вы не считаете меня французом?

— Полагаю, вы русский.

— Совершенно верно. Я приехал в Париж десять лет назад. С тех пор я получил документы на гражданство.

— Вот как! И кем же вы там были?

— Позвольте представиться: батальонный майор Федоров из 9-го казачьего кавалерийского полка армии его величества.

Вотрель насмешливо щелкнул каблуками, низко поклонился и исчез.

Банколен посмотрел на меня, приподняв в снисходительном удивлении брови.

— Алиби как у младенца! — развел руками я. — Не знаю, Банколен, как вы сумеете его разрушить.

— Пока мне это и не нужно. Вопрос в другом: где этот смехотворный дуэлянт достает средства, чтобы общаться с таким миллионером, как Салиньи? — Он нахмурился. — К сожалению, сегодня здесь маловато их знакомых… Франсуа!

Тот поспешил явиться.

— Франсуа, вы позаботились о том, чтобы за всеми этими людьми проследили, когда они уходят?

— О да, месье.

— Отлично. Пусть Ротар разыщет тех, кто точно помнит, что видел Салиньи за игрой в рулетку и в курительной. Спросите стюарда из бара, видел ли он там Вотреля. Когда зайдете в курительную, загляните в одну из кабинок, может, найдете там книгу, которая называется „Алиса в Стране чудес“. Постарайтесь выяснить, кто ее там забыл. Пока все… Подождите! Пришлите к нам хозяина заведения. — Отпустив Франсуа, Банколен повернулся к нам: — Я не уверен, что сам могу ответить на вопрос о доходах Вотреля. Однако склонен думать, что он снабжает мадам герцогиню наркотиками.

— Ну да! — с тяжелым вздохом воскликнул Графенштайн. — Так вот в чем дело. Я молчал, поскольку не был в этом уверен, хотя думал…

— Да. Когда она подошла к нам сегодня в первый раз, я заметил, что она выглядела так, будто находилась под воздействием наркотиков. Так оно и было. Вы видели, я подобрал окурок ее сигареты, который она оставила в пепельнице? — Банколен выудил его из нагрудного кармана. — На таких сигаретах не указываются фирма-изготовитель и марка. Подойдите-ка, доктор. Замечаете, какой в ней рыхлый и толстый табак? А бумага, завернутая по концам? Понюхайте. Видите сухие коричневые лепестки внутри табака? Думаю, это марихуана или гашиш. Точно не скажу, пока наш химик не проверит сырье. В Египте жуют зеленые листья гашиша, а марихуана — более опасный наркотик из Мексики. Тот, кто снабжает герцогиню этой гадостью, занимается доходной и широко распространенной торговлей… Симптомы, доктор?

— Сужение зрачка глаза, тяжелое дыхание при возбуждении, бледность кожи лица, холодный и влажный кожный покров, застой; галлюцинации. Что я вам говорил? Эта невероятная история о ее встрече с…

— Доктор, уверяю вас, она не более невероятная, чем та ситуация, с которой мы столкнулись. Я не уверен, что это была галлюцинация. Вы говорите о результатах приема наркотика в больших дозах. А она принимает маленькие дозы, которые не дают такого забытья, как индийские сахарные шарики. Это стимулятор. Она закоренелая наркоманка. В противном случае даже от этой дозы впала бы в дурман. Этот препарат для хронических наркоманов возбуждает, а не дарит своим приверженцам апатичных мечтаний. Он способен свести человека в могилу уже через пять лет. Кто-то самым серьезным образом хочет избавиться от нее.

Банколен замолчал, постукивая карандашом по столу. Заложив руки за спину и переваливаясь, как бегемот на земле, Графенштайн подошел к нему, снял очки, протер их и уставился на своего компаньона. Без очков его лицо приобрело совершенно другое выражение, беззащитное и растерянное. Он проворчал, отчего его пышные усы зашевелились:

— Я ошибался. Вам нужен вовсе не психоаналитик. Donnerwetter![6] Да здесь больше больных, чем у меня в клинике! — и потряс своим огромным кулаком.

Доктор продолжал тяжело расхаживать по комнате, когда в комнату заглянул расстроенный хозяин заведения. С усами, поникшими, как уши у провинившейся собаки.

— Месье! — вскричал он, входя в комнату вслед за своим обвислым животом. — Умоляю вас, отмените запрет на уход из моего ресторана! Несколько человек попытались уйти, но ваши люди задержали их. Они задают моим клиентам разные вопросы. Я всем говорю, что это было самоубийство…

— Прошу вас, сядьте и успокойтесь. Эти разговоры о самоубийстве только привлекут к вам публику. Нет нужды расстраиваться.

Тот с надеждой глянул Банколену прямо в лицо: