Констан Геру - Замок Шамбла

Однако слабость после болезни давала о себе знать, он то и дело останавливался, жадно хватая ртом прохладный ночной воздух. Он протащился еще два смертельно томительных часа, наполненных отчаянием, болью, тоской и упорной борьбой с усталостью, от которой у него кружилась голова и ноги отказывались идти. Когда Жак входил в Пюи, во всех церквях пробили полночь. Через десять минут он наконец дошел до улицы, где жили графини де Шамбла. Все огни погасли, город, безмолвный и мрачный, походил на громадное кладбище. Эти запертые черные дома, эти пустые, угрюмые улицы, где вовсю гулял холодный ветер, представляли собой довольно зловещую картину. Дойдя до дома графинь де Шамбла, Жак Бессон хотел было постучать, когда, к его чрезвычайному удивлению, дверь сама тихо отворилась, прежде чем он успел коснуться ее. С неистовой радостью, что он наконец добрался до цели, Бессон бросился в переднюю, сильно хлопнув дверью.

– Вы с ума сошли, Жак! — прошипела Мари Будон. — Или вы решили нас всех погубить? Вот уже три часа, как я жду вас за приоткрытой дверью, не смея пошевелиться, а вы с шумом возвестили всем соседям о своем приходе.

– Прошу прощения, я не хотел, — оторопев, ответил Жак. — Бьюсь об заклад, очень трудно угадать, какая именно дверь хлопнула.

– Дай-то Бог! Но все-таки это большая неосторожность.

Мари оказалась права, потому что этот шум услышали супруги Пюжен.

– Вот кто-то вернулся, — сказала Виктория Пюжен своему мужу.

– Кто бы это мог быть? — спросил Жером Пюжен.

– Это кто-то пришел к госпожам Шамбла, если я не ошибаюсь.

– Странно, графини де Шамбла всегда возвращаются домой и ложатся в половине одиннадцатого, так же как и аббат Карталь, который живет теперь у них.

– А я побилась бы об заклад, что это кто-то к ним пришел.

– Мы узнаем это завтра, — успокоил ее муж.

И супруги заснули, наутро надеясь все разузнать.

В это время Мари Будон, взяв Жака за руку, провела его в маленькую комнатку на первом этаже, выходившую во двор. Плотно закрытые ставни и занавески на окнах не пропускали наружу ни малейшего лучика света.

– Господи Иисусе Христе! Как вы бледны! — вскрикнула Мари Будон, рассматривая Жака при свете небольшой лампы.

– Я думал, что никогда сюда не дойду, — прохрипел Жак Бессон, падая на стул.

– Боже милосердый! На вас все изорвано с головы до ног, — продолжала служанка. — Где это вы бродили?

– По камням, терновнику, в зарослях, где, к счастью, не оставил лоскутов своей одежды.

– Но обувь-то почему у вас красная?

– У меня кровоточат ноги.

Мари Будон задрожала.

– Вам, наверно, очень больно, Жак, — растроганно произнесла она.

– О да! Очень больно, — прошептал он. — Сил нет терпеть.

Наступило молчание. Тонкий слух служанки уловил за дверью едва слышное дыхание.

– Ну и что же? — вдруг спросила она, устремив на Жака Бессона выжидающий взгляд.

– Ну… да, — прошептал Жак.

– Что значит — да? — продолжала Мари, ждавшая однозначного ответа не для себя, а для той, кто слушал за дверью.

– Ну, — сказал Жак голосом мрачным, но твердым, — в Шамбла нет больше хозяина.

Снова наступило продолжительное молчание. Признание произвело ошеломляющее впечатление и на того, кто его сделал, и на тех, кто его услышал. Справившись с охватившим ее волнением, Мари продолжала, но так, чтобы разговор слышала та, что стояла за дверью:

– Вы знаете, наверно, что…

– Я видел, как он зашатался на стуле и упал.

– А может быть, он только тяжело ранен?

– О нет! — возразил Жак со зловещей улыбкой. — Я знаю, куда целился, и могу даже показать, в какое место попала пуля. Ее найдут в сердце.

– Видите ли… ваша рука должна была дрожать.

– Весьма возможно, но в ту минуту и моя рука, и мой глаз были так тверды, будто я целился в зайца. Я готов поручиться своей головой…

На последней фразе он запнулся, но потом снова продолжил решительным тоном:

– Ну да, я готов ручаться своей головой, что он убит наповал. Все кончено!

Тогда Мари Будон повернула голову к двери, как будто чего-то ждала. Ее ожидание долго не продлилось: дверь открылась, и вошла графиня ла Рош-Негли. Лицо ее поначалу казалось бледным и испуганным, но она быстро совладала с собой, и вскоре на ее губах заиграла непринужденная улыбка. За дверью, закрывшейся за графиней, Мари Будон увидела складки белого пеньюара.

– А, это вы, мой бедный Жак, — сказала графиня самым обыденным тоном. — Откуда это вы так поздно?

– Но вашему сиятельству, должно быть, известно… — пролепетал изумленный Бессон.

– Я знаю только одно, — перебила графиня, — вы устали и вам нужно отдохнуть.

Жак Бессон смотрел на графиню с выражением глубокого удивления.

– Я слышала, как закрывали дверь с улицы, и очень даже шумно, — продолжала графиня, стараясь удержать улыбку на своих бледных губах. — Я боялась, не случилось ли несчастья, поспешно встала и пришла сюда.

Она добавила, рассматривая Жака Бессона с головы до ног:

– Боже мой! Где это вы шли, что явились сюда в таком растрепанном виде?

Она обернулась к своей служанке.

– Мари, приготовь скорее чашку горячего вина нашему бедному Жаку: ты же видишь, что он падает от усталости и от голода.

Жак Бессон смотрел на графиню, удивленно разинув рот и стараясь понять, что же происходит. Мари Будон все очень хорошо понимала и нисколько не удивлялась. Это дипломатичное поведение знатной дамы, эта осторожность ханжи, которой все известно и которая не хочет ничего знать, которая все видит и притворяется, будто не видит ничего, были ей давно знакомы. Она ушла готовить горячее вино для Жака. Тот в это время бросал на дверь печальные и тревожные взгляды.

– Разве госпожа Теодора не слышала стука двери? — удивилась графиня. — Пойди, Мари, скажи ей, сколько пришлось вынести нашему бедному Жаку, которого мы так любим.

Но прежде чем Мари успела сделать шаг, дверь открылась и вошла Теодора. Ее лицо было белее пеньюара, она шаталась на каждом шагу, и когда она хотела заговорить с Жаком Бессоном, зубы ее стучали с такой силой, что она не смогла произнести ни слова.

– У тебя сегодня лихорадка, Теодора, — сказала графиня. — Садись.

Она указала ей на кресло возле Жака Бессона. Госпожа Марселанж опустилась на кресло, вся дрожа, но не смея взглянуть на Жака.

– Мари, — продолжала графиня, — перевяжи ноги Жаку, которые, кажется, очень разболелись, и оберни их полотном, которое мы с дочерью нарежем.

Она вышла за полотном. После продолжительной паузы Жак решился заговорить с госпожой Марселанж.

– Вы как будто боитесь меня, — пролепетал он с волнением. — Однако вы знаете, что я… графиня сказала мне… или по крайней мере она дала мне понять как нельзя яснее, что для ее счастья, и особенно для вашего, необходимо, чтобы Шамбла… Словом, я думал, что сделаю хорошо именно вам…

– Довольно, Жак, довольно! — прошептала госпожа Марселанж. — У меня ужасно болит голова, я не могу ответить вам ни слова больше.

В эту минуту вернулась графиня со свертком полотна. Она бросила его на колени дочери, потом со свободным и непринужденным видом принялась нарезать полотно, расспрашивая Жака Бессона о его болезни и самочувствии, но не спрашивая о том, откуда он пришел и о причинах этой ночной прогулки. Когда вино было готово, графиня сама положила в него сахар и подала его Жаку, с которым оставалась вместе с дочерью до часа ночи. Потом они ушли, но до этого графиня подробно объяснила Мари Будон, как она должна перевязать ноги «бедному Жаку».

После ухода госпожи Шамбла Жак Бессон несколько минут мрачно смотрел на дверь, куда они вышли.

– Ну что с вами? — резко спросила его Мари Будон. — Почему вы не пьете вино, оно же стынет.

Жак поднес чашку к губам, но тотчас поставил ее рядом с собой.

– Мне не хочется, Мари, — сказал он печально.

– Какая блажь взбрела вам в голову? — вскрикнула служанка, скрестив руки.

– Разве вы не заметили, что сейчас со мной проделала графиня?

– Что? Проделала? Что вы хотите этим сказать?

– Я хочу сказать, Мари, что графиня, окружив меня заботой и лаской, притворялась, как будто не знает, откуда я пришел и что случилось нынче ночью.

– Ну и что же?

– Ну, мне кажется, что это значит: «Я ничего знать не знаю и ведать не ведаю об этом деле, это касается тебя одного, выпутывайся как можешь, а на меня не надейся».

Мари Будон пожала плечами.

– Вы вовсе ничего не понимаете, — объяснила она. — Это происходит оттого, что вам неизвестно поведение знатных дам. Знатная дама может быть так же… решительна, как вы и я, но у нее, так сказать, деликатное воспитание. Она может совершить очень важный поступок, но ни говорить, ни слушать о нем не станет, когда она общается с лицом низкого звания. Ах! Напрасно вы хмурите брови, вы все-таки станете хозяином Шамбла, это верно. Но вы там еще не хозяин, и пока графине ла Рош-Негли неприлично становиться ровней или, уж говоря прямо, делаться сообщницей своего слуги.