Иван Менджерицкий - По методу профессора Лозанова

Крымов кивнул.

— «Уважаемый товарищ прокурор! Обращается к вам директор специализированного треста В.И. Мельников. В течение последних нескольких лет я подвергался многократно злостной клевете со стороны неизвестного лица. Анонимки на меня рассылались во всевозможные инстанции. Это привело к тому, что мою работу, работу треста бесконечно проверяют. Ни одна проверка не подтвердила „сигналов“ анонимов. Но все это не прошло для меня даром. За это время я дважды перенес инфаркты. Они, вне сомнения последствия этих передряг. Но обратиться к Вам меня заставляют не личные интересы. Желая оклеветать меня, клевещут и на весь наш коллектив. Создана совершенно невыносимая обстановка для нормальной работы, уважаемый товарищ прокурор. Прошу помощи! Прошу защиты!»

— Подпись под письмом есть?

— Да. — Она протянула Крымову листок.

Он его взял, сказал задумчиво:

— Почему же Владимир Иванович это заявление не послал?

— Может быть, просто не успел. Может быть, он написал его незадолго до смерти. Я даже не исключаю, что в тот день Володя видел человека, который все это писал.

— Почему вы так решили?

— Володя пришел домой поздно. И на мой вопрос, где задержался, не ответил. Сказал другое: «Какая же он мразь!» Вы ведь найдете этого мерзавца, Александр Иванович? Вы обязаны его найти.

… Комната напоминала зал. Возможно, правда, она только казалась просторной потому что в ней было немного мебели — шесть стульев, кресло, видеомагнитофон, пианино, кассетный магнитофон, проекционный аппарат. В углу стоял свернутый в трубку экран.

Их было семеро — трое мужчин и четыре женщины. Преподавательница сидела в кресле в середине комнаты, а остальные на стульях вдоль стены.

— Вы никогда не знаете, где и когда вы можете встретить друга, — сказала преподаватель.

— Это верно, — заметил Агеев.

— Я попросила бы пока без комментариев. Это название первого урока. По-английски это звучит так: «You never know where and when you meet a friend». Повторите, пожалуйста.

— Теперь традиционное начало: «„Good evening, ladies and gentlemen! I am glad to meet you. Welcome to our classes!“ Добрый вечер, дамы и господа! Я рада с вами познакомиться. Добро пожаловать на наши занятия!» Повторите по-английски.

Все дружно повторили.

— Итак, — говорила преподаватель Раиса Степановна — высокая, стройная, напоминающая балерину, — у вас теперь новые имена и новые профессии, новая жизнь. Дамам я предлагаю на выбор три профессии. Кто хочет быть кинозвездой?

Женщины улыбнулись, но никто из них в кинозвезды подаваться не спешил.

— Ну смелее, — улыбалась Раиса Степановна. — Это ни к чему вас не обяжет. Голливуд не спешит заключить с вами контракт и «Мосфильм» тоже.

— Я, пожалуй, — сказала женщина лет пятидесяти, похожая на кого угодно, но только не на кинозвезду.

— Прекрасно, — проговорила Раиса Степановна. — Галина Николаевна Белова с этого момента становится кинозвездой мисс Джейн Кинг. И на другие имена не откликается.

— Почему «мисс»? — спросила Галина Николаевна. — Это я к тому, чтобы знать — могут ли у меня быть дети, муж?

— Конечно, могут! — Раиса Степановна была щедра. — Просто все кинозвезды, мисс Кинг, всегда «мисс» вне зависимости от возраста, от количества детей и браков… Ну, а кто хочет быть врачом?

— Я! — решительно сказала женщина помоложе и поэффектней, она куда с большим успехом, чем Галина Николаевна, могла бы претендовать на роль кинозвезды.

— Замечательно, — отреагировала Раиса Степановна. — Значит, Нина Александровна Ващенко теперь врач Кэтрин Гринвуд. А уж ее фантазия подскажет — стать ей хирургом или стоматологом.

— Хирургом, — сказала Нина Александровна.

— Да, это вам больше подходит, — не удержался Агеев.

— Браво! — воскликнула Раиса Степановна. — Именно такие диалоги вы скоро и будете вести только по-английски… — И обернулась к третьей женщине — лет тридцати в свитере и джинсах. — Вам, Ирина Васильевна, досталась на первый взгляд не очень завидная роль продавца, правда, из роскошного универмага. Итак, вы продавец мисс или, на выбор, миссис Эн Кремлинг.

— Эн, — повернулся к ней Агеев, — как получишь адидасовские кроссовки, свистни. У меня 42-й, но, если надо, втиснусь в 41-й.

Агеев не был пошляком и прекрасно понимал сомнительность своих шуток. Но присмотревшись к людям, с которыми ему предстояло работать, он решил, что в их глазах ему лучше всего быть бесхитростным, недалеким пареньком, не блестяще воспитанным, не очень ловким, не слишком гибким. Таких никто не боится и не принимает в расчет.

— Послушайте, — обратился к Агееву импозантный мужчина с седыми висками, в дорогом костюме, — мы ведь собрались здесь не для того, чтобы упражняться в остроумии? Если, конечно, это можно считать остроумием.

— Простите, но вы не правы, — возразила Раиса Степановна. — Чем атмосфера здесь будет непринужденнее, тем лучше… — И уже Агееву: — Вы, кстати, Юрий Кузьмич, кем бы хотели стать — архитектором, актером или частным детективом?

— Конечно, частным детективом, — сказал Агеев. — Во всяком случае, это дает возможность любого из вас заподозрить в страшном преступлении.

— Видимо, первым подозреваемым окажусь я? — высказал предположение импозантный мужчина.

— Не сомневайтесь, — заверил его Агеев.

— Итак, — подытожила Раиса Степановна, — Юрий Кузьмич Агеев превращается в Ника Адамса — частного детектива.

— О'кей, — отозвался Агеев.

— А что выберете вы, Кирилл Викторович? — спросила она у импозантного мужчины.

— Я, пожалуй, стану актером, учитывая несколько натянутые отношения с частным детективом. Я ведь окажусь у него под колпаком.

— Наверняка, — заверил его Агеев.

— А какие преступления может совершить артист? — рассуждал Кирилл Викторович. — Ну, отобьет главную роль у коллеги или жену у главного режиссера.

— А левые концерты? — спросил Агеев.

— В Ла Скала? — уточнил Кирилл Викторович.

Все рассмеялись.

— Позвольте представить вам, — сообщила Раиса Степановна, — Кирилла Викторовича Хрунина, который отныне становится выдающимся трагиком или комиком Диком Ричардсоном.

— Жизнь коротка, искусство вечно, — воскликнул Агеев.

— Ну, а Алексею Васильевичу Сазонову выпала роль архитектора Майкла Флинна.

— Как прикажете, — отозвался Алексей Васильевич, поправляя очки в тонкой оправе.

— Итак, начинаем! — торжественно проговорила Раиса Степановна. — «Good evening, ladies and gentlemen! I am glad to meet you! Welcome to our classes!» Repeat once more.

— Can you build castles in the air? — спросил Агеев Крымова.

— Ты можешь не утруждать себя английским. Ты не стесняйся — давай сразу по-русски. Я ведь признался, что изучал немецкий. Не развивай у меня комплексы неполноценности. Оставь это занятие для более высокого начальства.

— О'кэй, босс, — заулыбался Агеев. — Так вот я и спрашиваю Сазонова: «Умеете вы строить воздушные замки?» Он отвечает: «Могу, но только изредка».

— Какие вы все там остроумные ребята подобрались, — сказал Крымов. — Хочу напомнить, что меня, человека практичного, не интересуют воздушные замки Сазонова. Меня интересует — мог ли он писать анонимки на Мельникова.

— Но, товарищ подполковник, — Агеев уже не улыбался, — мне кажется, что путь, избранный нами, не может сразу дать результаты.

— Он вообще может не дать результата, — согласился Крымов. — И мы ведь рассчитываем не только на эти занятия. Я, например, собираюсь вызвать сюда для беседы и Ващенко, и Хрунина, и Сазонова.

— Тем более, — сказал Агеев, — вам хорошо бы знать заранее, что они из себя представляют.

— Возможно. Я, кроме того, собираюсь предпринять еще кое-какие действия. Тебе же хочу сказать: не распыляйся. Сосредоточь свое внимание на ком-нибудь одном. Еще неделю назад ты в этом кабинете утверждал, что анонимки писала Ващенко.

— Было.

— Вот и начни с нее.

Крымов встал, подошел к столу, перелистал какие-то бумаги. Спросил:

— У вас завтра четвертое занятие?

— Да.

— Иди сюда. Вот смотри — это курс английского языка по методу профессора Лозанова с русским переводом. Четвертое занятие. Ты — Нина Александровна Ващенко. Я — Юрий Кузьмич Агеев. Я начинаю: «Когда вы приехали, мисс?»

— Я приехала вчера.

— Но вчера у нас не было свободных номеров.

— А мне и не нужен был номер. Я остановилась у своей подруги.

— Как ее зовут?

— Какое это имеет значение?

— Все имеет значение, — заметил Крымов. — Это следует, Кузьмич, произнести внушительно. И дальше, отбросив заранее заготовленный текст, ты в лоб ее спрашиваешь: «Зачем нужно было писать о нем все эти гадости, когда вы прекрасно знали, что его уже нет в живых?» И внимательно наблюдаешь за ее реакцией.

— Грубовато. Но допустим. Дальше-то что? — спросил Агеев.