Джорджетт Хейер - Зачем убивать дворецкого? Лакомый кусочек (сборник)

– Держите ее, сэр! – крикнул сержант, бросаясь вперед.

Но было поздно; не успел он схватить руку миссис Чадли, как лицо ее искривилось. Она повалилась навзничь, из пальцев выпал пузырек и откатился в сторону.

Сержант опустился на колено возле нее и пощупал, бьется ли сердце. Потом взглянул на инспектора.

– Она мертва, сэр.

Хардинг кивнул:

– Вижу.

Он подошел к пузырьку, осторожно поднял его и понюхал.

– Цианистый калий, – сказал он и поглядел на мертвую. – Так лучше, сержант.

Незерсол воззрился на него, казалось, с недовольством, потом вдруг опустил взгляд.

– Пожалуй, вы правы, сэр, – пробормотал он. – Я толком не подумал, но теперь согласен с вами. – Он поднялся с колена и неторопливо изрек: – Она опередила нас, сэр. Такие-то дела.

Я, Тереза Эммелина Чадли, будучи в здравом уме, прошу считать эти строки чистосердечным моим признанием. Все, что здесь будет написано, – полная правда, и я ее не стыжусь.

Я убила Артура Биллингтон-Смита кинжалом, лежавшим на его письменном столе. Делать этого не собиралась, но теперь, когда убийство совершено, сознаю, что совершила бы его снова. Я не раскаиваюсь. Этот человек был злобным, жестоким тираном. Он загубил мою жизнь и загубил бы жизнь моему сыну. То, что я сделала, сделано ради Джеффри. Этот поступок – единственное, чем я могла поддержать его, и я горжусь содеянным.

Мне сказали, что обнаружен листок бумаги, на котором Артур написал начало моего имени. Поэтому я решилась на это признание. Если полиция приедет арестовать меня, я отравлюсь.

Двадцать лет назад, уйдя от Артура Биллингтон-Смита, я бежала с другим мужчиной, имя которого сохраню в тайне, так как его уже нет в живых и оно ничего не добавит к тому, что я пишу. Он обещал жениться на мне, как только Артур со мной разведется, но у меня оказалась соперница, увы, более привлекательная. Вряд ли имеет смысл вдаваться в подробности. Даже теперь, вспоминая все, что мне пришлось тогда вынести, я едва ли не радуюсь близкой смерти. Семья от меня отвернулась, и я нисколько не виню ее, перенесшую ужасный скандал. Я сильно разболелась, а когда мне стало лучше, уехала туда, где меня никто не мог знать. Приняла имя мисс Эмми Лэм. Лэм – моя девичья фамилия, довольно распространенная и незаметная. Работая секретаршей в одном из благотворительных учреждений на восточной окраине Лондона, я познакомилась с Хилари. Хочу упомянуть, что, живя с ним, я была вознаграждена за все свои страдания, и хотя он скажет, что в глазах Бога мы не состояли в браке, надеюсь, никто не сможет отрицать, что я была ему хорошей женой. В этом отношении моя совесть совершенно чиста.

Я прожила с мужем – пишу с мужем, поскольку никогда не разделяла предубеждений Хилари относительно повторного брака – десять лет, счастливейших лет своей жизни. Когда мы с ним встретились, я была уже немолода и некрасива, моя красота увяла быстро. Когда-то я была хорошенькой, правда, к делу это никакого отношения не имеет. Но он не из тех, кому в жене нужна только привлекательная внешность, и примерно через год после нашего знакомства сделал мне предложение.

Я вышла за него. Не сомневаюсь, что многие осудят меня, но я никогда не заботилась о чужом мнении и не собираюсь меняться теперь. Хилари я не сказала, что разведена. Он до сих пор этого не знает. Лишь одной душе известно, кто я. Эта женщина неизменно оставалась моей подругой, и хоть она любит жизненные блага и, боюсь, порой бывает легкомысленной, я ей признательна.

Приход этот достался Хилари по чистой случайности. Я предпочла бы другой, но здоровье его требовало, чтобы он жил в сельской местности, а местность мы выбирать не могли. Однако я не боялась, что Артур меня узнает. Прошло шестнадцать лет, и я не настолько страдала тщеславием, чтобы не понимать, как постарела. Когда я ушла от него, у меня были роскошные, совершенно некрашеные волосы, а на лице – ни морщинки. От тяжелой болезни и переживаний мои волосы поседели, вставные челюсти совершенно изменили форму рта. Должна сказать, меня позабавило, что моя преемница, нынешняя леди Биллингтон-Смит, несколько похожа на меня в юности.

Мне пришлось жить по соседству с Артуром четыре года. Не представляю, как я это перенесла. Надеюсь, что меня время сделало лучше; на него оно не оказало никакого воздействия. Он остался все тем же; я радовалась, что твердые принципы Хилари не позволяли ему бывать в Грейндже чаще, я бы не смогла этого вынести. Боюсь, что вторая жена Артура слабая, глупая женщина. Я никогда не питала к ней ни малейшего сочувствия: незачем было выходить замуж за человека, годящегося по возрасту ей в отцы.

Я не имею намерения осуждать своего сына. Во всех его недостатках повинен Артур. Нет, я не жалею, что убила Артура. Наоборот, рада этому.

В понедельник я приехала в Грейндж выведать, что намерен делать Артур в связи со злосчастной помолвкой Джеффри. Узнав, что он отрекся от мальчика, я поняла, что у меня есть прямой долг и я от него не уклонюсь. Настала пора открыться Артуру, что я не перестала быть матерью Джеффри, хотя он и развелся со мной, и вправе позаботиться о его будущем.

Ушла я с веранды в тот понедельник в половине первого, не позволив жене Артура провожать себя. Я знала, что Артур в кабинете, и решила войти туда из сада, избегая посторонних глаз. Хочу сказать, что намерения убить его у меня не было. Я только хотела попросить его за Джеффри. Джулия Твининг обещала сделать, что сможет, но у меня не было веры в силу ее убеждения. Я решила, что если воззову к его великодушию, то, возможно, после стольких лет он выслушает меня.

Когда я вошла через переднюю дверь, Артур писал за столом. Мое появление удивило его; я увидела, что он разозлен, правда, держался довольно вежливо, хоть и сухо.

Услышав, кто я, он сперва не поверил. Счел меня помешанной. Когда я убедила его, он сказал: «Ты – Тереза? Ты – Тереза?» – и разразился громким, грубым хохотом.

Я не хотела ссориться с ним. И считала, что хорошо владею собой. Может статься, если бы он не смеялся так, я бы сдержалась. Впрочем, не знаю.

Я не стану описывать того, что происходило между нами. Но самым серьезным образом заверяю, что старалась сохранять спокойствие, что моей единственной целью было просить за Джеффри. Даже при своем знании Артура я не понимала, что он ненавидит мальчика. Но тогда наконец поняла. Рука не поднимается написать то, что он говорил. Его насмешки надо мной, думаю, я смогла бы вынести хладнокровно. Но его злобных, ядовитых издевок над Джеффри не вынесла бы ни одна мать.

Говорили мы недолго. Думаю, не больше десяти минут. Я поняла, что нанесла только вред; Артур не желал меня слушать. Он сказал, что я могу убираться, сделал вид, что больше не замечает моего присутствия, и снова принялся за свои дела.

Я стояла рядом с его креслом, опираясь рукой на стол, и попыталась воззвать к его разуму. Он засмеялся опять, этим своим характерным глумливым смехом. Не могу объяснить, что произошло со мной. Внутри все перевернулось. Вспомнилось все зло, какое я от него претерпела, все прошлые лишения и муки, а он сидел такой благополучный, самодовольный, подлый, готовый мстить моему сыну… Чувства мои не поддаются описанию. Нож лежал у меня под рукой. Артур даже не смотрел в мою сторону. Под влиянием слепой ярости, может, лучше сказать – безумия, я схватила нож и нанесла удар. Хотела ли убить его, не знаю. Думаю, в тот миг – да. Так или иначе, теперь я рада, что это сделала. Люди назовут меня убийцей, но мне все равно.

Артур повалился грудью на стол. Из раны хлынула кровь. Она испачкала мне рукав. Я обернула его шарфом и выбежала из комнаты. Колени у меня дрожали. Я едва соображала, что делаю.

Сев на велосипед, я поехала домой. Перчатки мои оказались в крови. Я сожгла их на кухне, когда слуги легли спать.

Мне казалось, никто никогда об этом не узнает. Полиция сочтет, что убийца – какой-то бродяга. Я не предполагала, что мой поступок навлечет опасность на других, даже на Джеффри. Но когда из Лондона приехал инспектор, я стала бояться. Он не такой, как наши полицейские. Он понял очень многое. Разузнал всю подноготную о каждом. Я поняла, что со временем дойдет черед и до меня. Естественно, я не допустила бы, чтобы даже такие существа, как эта расчетливая мексиканка или миссис Холлидей, понесли вместо меня ответственность.

Это все, что я могу сообщить. Добавлю только, что Джеффри я действительно видела так, как описала. Назвав инспектору время – без десяти час, я поняла, что в конце концов он выяснит правду.

Майор Грирсон, отложив последний лист, принялся усиленно сморкаться.

– Ужасно! Ужасно! – заговорил он. – Бедняжка! Кажется, никогда еще я не был так… э-э… расстроен. Нехорошо так говорить, но, право, Хардинг, невольно… э-э… чувствуешь облегчение от такого исхода.